Однако не прошло и двух лет, как великому князю вновь пришлось заниматься «развязыванием новгородских узелков». Силы, задействованные на этот раз против Москвы, были более чем внушительными. Во главе всего стоял все тот же Казимир Литовский, заодно с ним выступали хан Золотой Орды Ахмат, лелеявший надежду на восстановление прежних порядков, а также остатки новгородского оппозиционного боярства, в том числе и архиепископ. Как показали дальнейшие события, в заговоре были замешаны и братья Ивана III, возражавшие против чрезмерного, с их точки зрения, усиления роли великого князя. Получив соответствующую информацию, Иван III принял решение нанести молниеносный превентивный удар по наиболее слабому звену зарождающейся коалиции, а именно по мятежному городу. В октябре 1479 года он всего лишь с тысячью своих воинов осадил Новгород, который, с подходом основных московских сил, не имея возможности защищаться, уже в середине января 1480 года вынужден был открыть городские ворота и сдаться на милость победителя. Великий князь обрушил свой гнев на «лучших» людей города: в Чудов монастырь заточил архиепископа Феофила, казнил сто видных бояр, сотни житьих людей и купцов с семьями переселил в Суздаль.

А в это время младшие братья великого князя, морально поддерживаемые Казимиром, решаются на открытое выступление против своего венценосного брата. Собрав вокруг себя «чад и домочадцев», бояр, дружинников, общим числом около двадцати тысяч, они из Углича двинулись через Тверское княжество ко Ржеву, а далее к Новгородской земле, подвергая по пути опустошению населенные пункты. Напуганные жители Московского княжества кто заперся в городах, а кто бросился в бега. Узнав об этом, Иван быстро возвращается в Москву и за короткое время восстанавливает порядок. Андрей Большой и Борис со своими семьями и дружинами, не вступая в открытое столкновение с великокняжескими силами, дошли до литовской границы и остановились в городе Великие Луки, откуда запросили помощи и поддержки у Казимира. Последний обрадовался ссоре московских князей, но, опасаясь открытого военного столкновения с боеспособными полками Ивана III, ограничился лишь передачей «в кормление» семей мятежных князей города Витебска. Такое поведение Казимира и братьев великого князя, конечно же, не может служить прямым доказательством их предварительного сговора, но и не рассеивает подозрений в наличии такового.

Об отношениях внутри московского княжеского дома и его противостоянии с Золотой Ордой речь еще впереди, а пока закончим новгородскую тему.

Получив жестокий урок, Новгород тем не менее еще несколько лет продолжает активное подпольное сопротивление московскому самовластию. Свидетельством тому служат раскрываемые один за другим заговоры. Были ли они в действительности или же их придумывали приспешники Ивана, утверждать с полной уверенностью нельзя. Но в итоге получилось то, чего так добивался великий князь: противоборствующая боярская верхушка была физически уничтожена практически в полном составе. Более семи тысяч житьих людей и купцов вывезли из Новгорода и расселили в городах Волжско-Окского региона. Церковь после сложения с себя архиепископских полномочий Феофилом целиком перешла под контроль московского митрополита. По высочайшему повелению в Новгород были посланы великокняжеские наместники с боярами и дьяками, «боярские сыны» и дворяне, купцы и промышленники из «низовских» городов. Осуществлялось это в приказном порядке, но не без материальной заинтересованности переселенцев. Практически все они получили в поместное владение земельные угодья с деревеньками, ранее принадлежавшими Господину Великому Новгороду или Новгородской епархии.

Не изменилось лишь положение новгородских простолюдинов. Вместо одних «благодетелей-работодателей» пришли другие, вместо посадничьего суда – «суд скорый и неправый» стали вершить сам великий князь и назначенные им дьяки, а политических свобод у бедноты как не было, так и не появилось. Единственное, что они приобрели, так это освобождение от обязанности участвовать в братоубийственной войне, уверенность в незыблемости православия и защиту от внешней угрозы, что для «черного люда» с его заботами о «хлебе насущном» не такое уж и малозначительное достижение.

А по большому счету, с государственных позиций, это был, с одной стороны, политический конец прежней олигархической вольницы Господина Великого Новгорода, а с другой – победа центростремительных сил всего великорусского этноса, ставшая одним из факторов, способствовавших его выживанию. Иными словами, свершилось благое дело. Одно плохо: слишком большой кровью.

На фоне новгородских событий развивалась интрига и с повторной женитьбой великого князя, сыгравшая немаловажную роль в формировании его последующей внешней и внутренней политики. Иван III и его советники хотели не просто международного признания Московской Руси, а признания, ставящего ее на один уровень с другими европейскими державами. В свою очередь католический Рим не терял надежд на расширение сферы своего влияния за счет «схизматов» Восточной Европы и приобретения в лице Москвы сильного союзника против Османской империи. В качестве инструмента для достижения своих целей и та, и другая стороны избрали племянницу последнего византийского императора Зою Палеолог. Воспитанная в католичестве невеста великого князя быстро поняла все преимущества своего будущего положения великой княгини в православной стране, а потому без колебаний приняла православие и свое новое православное имя Софья, забыв все, чему наставлял ее Папа Римский перед отъездом на Русь. Уже по пути в Москву она резко одергивает сопровождавшего ее папского легата, демонстративно выказывающего пренебрежение к православным обрядам и пытавшегося в ее присутствии отправлять церковную службу по католическому образцу.

12 ноября 1472 года, в день прибытия Софьи в Москву, митрополит Московский совершает торжественный обряд венчания. Пройдут годы, ее назовут интриганкой, стремившейся взять верх над своим супругом, обвинят в преждевременной смерти пасынка Ивана Молодого и вообще во всех «нестроениях», случившихся на Руси после ее появления. Все это, может быть, отчасти и имело место, но кто возразит, что благодаря этому браку у Ивана III появилось пусть гипотетическое, но право считать себя наследником византийского престола, а православную Москву – Третьим Римом?

У господина и простолюдина поведенческая мотивация – это «небо и земля».

Если простолюдин может ограничиться материальным достатком, мирной жизнью и уважительным к себе отношением, то мотивация государя сравнима разве что с мотивацией небожителей. Ему мало простых человеческих радостей, ему подавай беспредельную власть над страной и населяющим ее народом, международный престиж и обеспечение предсказуемости порядка престолонаследия с целью сохранения целостности подвластной территории. Его одолевает забота о будущем монаршей семьи и благополучии подданных. Это с особой остротой проявилось и в Москве с приездом византийской царевны, ставшей катализатором происходивших процессов.

Богоизбранническими амбициями московского князя объясняется и новый герб Московской Руси – двуглавый орел. Оттуда же и помпезный этикет, и придворные чины, и целование монаршей руки, и учреждение приказов с их чиновной иерархией, и рабское положение всех подданных перед лицом государя. С приездом Софьи, якобы заявлявшей, что она не желает быть рабыней татарского хана, связывают некоторые историки и окончательное падение татаро-монгольского ига.