Слова Марка Антония произвели резкий перелом в настроении. Те сенаторы, которые только что поддерживали заговорщиков или даже намекали на собственное участие в заговоре, теперь, под угрозой потери выгодных и почетных назначений, были готовы снова восхвалять убитого диктатора. Поэтому с большой легкостью прошло компромиссное предложение Цицерона: по отношению к заговорщикам применить амнистию (т. е. «забвение») и одновременно утвердить все распоряжения Цезаря, причем не только те, которые были сделаны им при жизни, но и те, которые намечались на будущее. Заседание сената, проведенное 17 марта, знаменовало собой перемирие между цезарианцами и заговорщиками.
Однако это перемирие продолжалось недолго. Через два или три дня, во время похорон Цезаря, Антоний произнес над телом диктатора речь, по существу направленную против заговорщиков. Для вящего впечатления он поднял копьем растерзанную и окровавленную одежду Цезаря. Народу показали также восковую статую покойного с 23 зияющими ранами. А так как незадолго до этого оглашалось завещание Цезаря, из которого присутствующие узнали, что, помимо персональных наследников, Цезарь не забыл о римском плебсе в целом, то ситуация складывалась явно не в пользу заговорщиков. Дело в том, что Цезарь завещал народу свои роскошные сады над Тибром и по 300 сестерциев из личных средств каждому римскому плебею.
Возбужденный народ ринулся к зданию сената, в котором произошло убийство, и поджег его. Искали заговорщиков, чтобы немедленно с ними расправиться. Брут и Кассий вынуждены были тайно бежать из города. Таким образом, волна событий вынесла на своем гребне тех же главарей цезарианцев — Марка Антония и Эмилия Лепида.
Марк Эмилий Лепид — начальник конницы (magister equitum), т. е. официальный помощник Цезаря как диктатора, мог, пожалуй, похвалиться лишь знатностью своего рода, который возводили чуть ли не к богу Марсу. Правда, он дважды удостаивался триумфа, но, как считали сами древние, едва ли заслуженно. Тем ярче выделяется на его фоне колоритная фигура другого крупного цезарианца — Марка Антония.
В биографии Антония, написанной Плутархом, встречается целый ряд характерных штрихов, которые, будучи собраны воедино, воссоздают облик этого знаменитого сподвижника Цезаря. Плутарх прежде всего уделяет внимание его происхождению. Антоний принадлежал к старинному роду, представители которого, однако, мало чем себя прославили. Тем не менее семейное предание прародителем рода считало самого Геракла. С другой стороны, потомком Антония в пятом колене был император Нерон. В молодости Марк Антоний отличался чрезвычайно красивой и представительной внешностью, считалось даже, что он похож на своего легендарного предка.
Как и многие римляне знатного происхождения, Антоний провел юность в кутежах, в разгульном обществе. Это было обычным явлением, но порицание вызывало то, что он не оставил этих привычек и в более зрелые годы. Так, когда Юлий Цезарь вел африканскую кампанию, а Антоний находился в Италии, то его кутежи и похождения, если верить Плутарху, вызывали всеобщее возмущение. Безоговорочно Плутарх осуждает и его позднюю страсть к Клеопатре, считая, что эта страсть окончательно подавила в нем все добрые и разумные начала. Характеристика Антония как личности подытоживается в биографии следующими словами: «Вообще он был простак и тугодум и потому долго не замечал своих ошибок, но зато, поняв их, бурно раскаивался, горячо винился перед теми, кого обидел, и уже не знал удержу ни в воздаяниях, ни в карах».
Антоний, несомненно, имел военные дарования и был достаточно опытен и энергичен в политической борьбе. Плутарх говорит, что Цезарь ни разу не имел случая разочароваться в его предприимчивости, мужестве и военных способностях. Правда, в другом месте указывается, что в Риме в дальнейшем было распространено мнение о том, что Антоний (как, кстати говоря, и Октавиан) более удачлив в войнах, которые ведет не сам, но «руками и разумом своих подчиненных». Зато Плутарх неоднократно и настойчиво подчеркивает такую особенность Антония как военачальника: умение завоевать любовь и доверие солдат. К тому было много оснований, пишет он: «знатность происхождения, сила слова, простота, широкая и щедрая натура, остроумие, легкость в обхождении».
В другой биографии (Брута) Плутарх дает весьма лапидарную, но зато как бы обобщающую характеристику, в которой подмечены черты Антония и как человека и как полководца, причем общий тон ее скорее отрицательный. Антоний характеризуется как человек «наглый и дерзкий», как «приверженец единовластия», ибо своим долгим общением с солдатами он приобрел большое влияние в войске.
Будет лишь естественно предположить, что все отмеченные Плутархом качества имели немаловажное значение и для облика Антония как политического деятеля. Сложная игра, которую ему пришлось вести после убийства Цезаря, роль его во втором триумвирате — все это свидетельствует о том, что он был серьезным противником (или союзником) и в политических боях. Правда, в этом смысле он не смог выдержать соперничества с Октавианом, но в данном случае дело заключалось не столько в слабости или неумелости Антония, сколько в силе политического гения его соперника.
Так или иначе, Марк Антоний был яркой, выдающейся личностью — это бесспорно. Широкая натура, человек с размахом, человек, не лишенный авантюризма, но и большого обаяния. Смел до дерзости, страстен до безрассудства, хладнокровен в опасности, энергичен, ловок, остроумен, распутен и сластолюбив, словом, человек настроения, минуты, прихоти. Он не был, конечно, ни великим полководцем, ни выдающимся государственным деятелем в точном смысле этих понятий, но, совмещая в какой–то мере качества того и другого, озаряя их блеском своего темперамента, оказавшись, наконец, в центре решающих событий, он сам стал крупным явлением истории последних лет Римской республики.
Как исторический деятель Марк Антоний был, на наш взгляд, типичным порождением той эпохи, которая уже безвозвратно уходила в прошлое, — эпохи эллинизма. Быть может, именно этим обстоятельством определялась и объяснялась его постоянная тяга к Востоку. Всем своим обликом, всей своей деятельностью, всем сочетанием противоречивых качеств и талантов он походил на тех блестящих авантюристов, которые были эпигонами Александра. Недаром Плутарх сопоставляет его с таким искателем славы и приключений, как Деметрий Полиоркет.
Но, как бы то ни было, теперь, после заседания сената 17 марта и после похорон Цезаря, Марк Антоний, который к тому же имел в своих руках власть консула, оказался фактически первым лицом в Риме. Тем энергичнее ему пришлось действовать.
Дело в том, что имя Цезаря и его растущую популярность стремились использовать не только ближайшие сподвижники покойного диктатора. Например, в Риме появился некто Герофил (или Амаций), который называл себя внуком Мария, а следовательно, и родственником Цезаря. Он соорудил жертвенник на том месте, где был сожжен труп Цезаря. Вокруг Лже–Мария начали группироваться солдаты, плебеи, рабы, приносившие жертвы убитому, призывавшие к отмщению. Про появившуюся в те дни комету пустили слух, что это душа Цезаря, ставшего богом и вознесшегося на небо.
Движение ширилось и могло оказаться опасным для официальных преемников диктатора. Тогда Антоний, используя свою власть консула, арестовал Лже–Мария, а затем и казнил его без всякого суда. Окончательно движение было подавлено вторым консулом — Долабеллой, который повелел приверженцев Герофила из числа свободных сбросить с Тарпейской скалы, а из числа рабов — распять на крестах. Интересно отметить, что движение Лже–Мария имело явно выраженную религиозную окраску.
Подавление этого движения резко изменило отношение народа к Антонию. Аппиан прямо говорит о «невыразимой ненависти», которую навлек на себя Антоний.
И действительно, его положение было крайне сложным, ему приходилось лавировать между сенатом и народом. В данный момент он был вынужден искать опоры в сенате. Поэтому он внес предложение вызвать из Испании Секста Помпея, выдать ему в возмещение конфискованного имущества отца 50 млн. драхм и назначить его командующим флотом. Сенат с радостью принял это предложение, а Антоний, воспользовавшись благоприятной обстановкой, добился от сената права на создание личной охраны. Однако сенаторы были неприятно поражены, когда вскоре выяснилось, что Антоний набрал в свои отряды 6000 чел.
