Для большинства официальных и неофициальных лиц, с которыми ему приходилось встречаться, он звался Ральфом Моро — журналистом. Редакция послала его в Энск написать книгу о первых послевоенных месяцах советского города, который прославился героическим сопротивлением врагу. Несколько отрывков из будущей книги Моро уже опубликовал в печати. Экземпляры газет со своими произведениями он постоянно носил в кармане, показывая их всем кстати и некстати, стараясь, чтобы его литературные труды стали широко известны в Энске. «У каждого своя слабая струнка, — посмеиваясь, объяснял Моро. — Я тщеславен, меня хлебом не корми, а похвали мои журналистские способности». Их хвалили — обо всем виденном в Энске Моро рассказывал добросовестно, объективно, тепло.

Друзей Моро не имел никогда, а немногие приятели называли его «Рекламный Ральф». Высокий, стройный, с густой шевелюрой каштановых волос, в которых приятно пробивалась седина, с узкими безмятежно веселыми глазами, улыбкой, обнажавшей ровные белые зубы, Моро в самом деле напоминал стандартного джентльмена рекламных плакатов.

Фамилия и прозвище Ральфа Моро были известны более или менее широко. А имя — агент «Д-35» — в Энске знал лишь один человек…

Глубокой ночью в гостиничном номере со спущенными шторами, оставшись наедине с самим собой, Ральф Моро сбрасывал маску, которую носил при людях. Исчезали его лицемерное добродушие, наигранная веселость. За столом в пустой комнате сидел не разбитной, немного ограниченный и пустоватый «рубаха-парень» — корреспондент, вместо него появлялся сосредоточенный, напряженный тайный сотрудник разведки — агент «Д-35». Методично, тщательно он просматривал отрывочные, не понятные никому, кроме него, записи в своем блокноте, сделанные за день, систематизировал их, вспоминал виденное и слышанное сегодня, сопоставлял с узнанным вчера. Так готовился рапорт.

Получал рапорты от «Д-35» некий Винтер. Среди дипломатических работников и представителей международных организаций в Энске он занимал едва ли не самый незначительный пост. Это, однако, не мешало ему давать своим начальникам «советы», ничем не отличающиеся от приказов, и распоряжаться капитанами некоторых кораблей, прибывающих в Энск. Шифрованные радиограммы или письма, которые сдавал Винтер, отправлялись без всякой очереди. В их число входили и рапорты «Д-35», самые разнообразные по содержанию.

«Д-35» берегли и до поры до времени не обременяли никакими определенными заданиями. Его интересовало все: вооружение советских кораблей и планы восстановления порта; цены на базаре и типы новых советских самолетов; настроение демобилизованных солдат и производственная мощность энского судостроительного завода. Добывались сведения с трудом, с большим трудом. Не то чтобы к Моро относились с предубеждением или подозрением, — человек, который стремился рассказать и рассказывал своим соотечественникам правду о Советском Союзе, везде встречал радушный прием, — но радушие не имело ничего общего с простодушием. Для большинства советских людей сдержанность, привычка не болтать лишнего стали второй натурой.

Больше всего бесило агента «Д-35» то, что ни одно из испытанных в других странах средств в этой стране не годилось. Например, деньги. В других государствах деньги открывали все двери, а здесь…

— Фанатики какие-то, — жаловался «Д-35» Винтеру в минуту откровенности. — Уборщица в конторе судостроительной верфи… Ну, что она там получает! А предложи я ей тысячи за ничтожный клочок бумаги, она помчится доносить. Приходится быть чертовски осторожным. Я еще ни с кем не входил в прямой контакт и довольствуюсь случайно собранными данными. Как долго это будет продолжаться, не знаю. Мне кажется, что вокруг меня воздвигнута какая-то стена.

С тем большей энергией, настойчивостью, хитростью стремился «Д-35» пролезть в любую брешь этой стены. Настоящей находкой были для него несколько слов, покровительственно оброненных хвастуном, который стремился блеснуть перед иностранным корреспондентом осведомленностью в государственных делах. Ценным порой был бесхитростный рассказ матроса или грузчика представителю дружественной СССР державы — «простому свойскому парню». Многое давали и подслушанные в трамвае обрывки разговора умников, считавших, что если назовут они спуск со стапелей нового корабля «вводом в строй коробочки», никто не поймет о чем идет речь. «Д-35» не пренебрегал ничем — неутомимо вертелся среди людей, слушал, запоминал, иногда очень осторожно сам задавал вопросы.

Крупным своим успехом «Д-35» считал дело с минами «голубая смерть».

Моро не случайно занимал в гостинице номер, из окна которого открывался вид на весь порт. Каждое утро «корреспондент» осматривал гавань в бинокль, выясняя, какие суда ушли, какие прибыли, какие доставили грузы.

Появление пяти новых транспортов сразу привлекло внимание Моро. «Д-35» решил узнать, откуда они, и принялся за осуществление намерения очень энергично. В течение нескольких дней Моро безустали рыскал по клубам, летним садам и другим местам, где проводят свободное время возвратившиеся из рейса моряки. Наконец ему повезло. Сидя на танцевальной площадке, рассеянно наблюдая за танцующими парами, он услышал произнесенную неподалеку фразу: «У нас на «Орле». Имя «Орел», как уже было известно Моро, принадлежало одному из пяти транспортов, недавно бросивших якорь в Энске.

Моро осторожно поглядел в сторону говорившего — парня лет двадцати трех. Ладную фигуру молодого человека плотно облегала форменная морская рубаха. Говорил он с двумя девушками.

Не дожидаясь, пока кончит играть оркестр, Моро перешел на другой конец площадки. Когда музыка замолкла, он с толпой танцоров приблизился к скамейке, где сидел моряк, занял соседнее место и бесцеремонно, запросто обратился к нему:

— Простите, у вас нет ли спичек? В моей зажигалке кончился бензин… — Он вытащил зажигалку и крутнул колесико.

— Пожалуйста, — вежливо ответил моряк, протягивая коробок.

— Очень благодарен. Хотите? — Моро протянул моряку сигарету, но тот отрицательно покачал головой.

— Не люблю. Запах у них слишком сладкий, не натуральный.

— Да, — согласился Моро, — у русского табака совсем другой вкус, но знаете, кто к чему привык. Я предпочитаю эти сигареты даже вашей «Тройке», хотя знатоки уверяют, что «Тройка» выше любых похвал.

— Вполне возможно, — тон моряка был холодно вежлив. Видимо, он не испытывал желания продолжать разговор с незнакомым иностранцем.

Моро сделал несколько глубоких затяжек, пуская дым длинными тонкими струями, и после минутного молчания задумчиво произнес:

— Вот сижу здесь, наблюдаю, как веселится советская молодежь, и еще больше укрепляюсь в мысли, пришедшей ко мне давно: у вас умеют хорошо работать и хорошо отдыхать.

Молодой моряк ответил что-то неопределенное. Ему не терпелось рассказать девушкам о своих впечатлениях от рейса, но было бы невежливо не ответить на обращенные к нему слова. А еще — в чуткой душе парня шевельнулась жалость к немолодому уже иностранцу, наверно одинокому здесь, тоскующему по родной земле. Моряк хорошо понимал эту тоску — ведь и ему не раз приходилось подолгу бывать в чужих странах.

— Я журналист, — гак же медленно, задумчиво продолжал Моро. — Не подумайте, что какого-нибудь бульварного листка, нет. Наша газета — солидный, демократический, объективный орган.

Моро не соврал. Его газета действительно старалась прослыть «объективной» и «демократической». Это помогало посылать в другие государства «корреспондентов», подобных «Д-35». И это помогало «корреспондентам» втираться в доверие граждан этих стран.

— Так вот, — говорил Моро, — до войны мне приходилось посещать СССР, и организация отдыха населения у вас меня всегда восхищала. Эти грандиозные парки, эти дворцы культуры, эти санатории! Я, например, бывал до войны в санатории, который находится на вершине скалы на берегу Энского залива. Какое величественное здание!