— Скоро приедут сюда?

— Это тоже без запинки отвечу. Через тридцать две минуты — один, через двадцать — другой и через одиннадцать — третий.

— Ладно, спасибо. А скажите, бригады на них не менялись?

— Чего им меняться? — удивился Петрушко. — Кондукторы и вагоновожатые те же, что с утра.

— Я подожду их, побеседовать надо.

Петрушко погладил правый ус, искоса глянул на Терентьева и нерешительно сказал:

— Вы меня извините, товарищ Терентьев, спросить вас хочу.

— Пожалуйста, что за церемонии.

— Случаем, не хулиганов ищете, которые гражданина избили?

— Хулиганов? Нет. А почему вы про них вспомнили?

— Так просто, извиняюсь, тут у нас странное происшествие.

— Рассказывайте, рассказывайте, люблю про странные происшествия слушать, — улыбнулся Терентьев.

— Тома Бахелова говорила: к ней в вагон пассажир сел, весь избитый, в крови, хулиганы на него напали и поколотили. Тома в милицию заявить посоветовала, он сначала отказывался, а потом согласился, с трамвая сошел. Сойти сошел, а когда поехали, Тома на него глянула и видит — не идет он в милицию, ждет чего-то.

— Чего же он ждет? — спросил Терентьев, не пропустивший ни слова из рассказа Петрушко.

— Откуда нам знать? Бахелову сомнение взяло. Приехала сюда и ко мне. Что, мол, такое? Я говорю: звони в милицию, спроси, был избитый гражданин? Оттуда отвечают: не был, ничего не знаем. Вот какая история! — Петрушко тыльной стороной ладони подбил кверху усы, опустившиеся во время длинного рассказа.

— Всякое случается, — уклончиво ответил Терентьев. — А где Бахелова?

— На номере одиннадцать сорок три. Будет здесь, — диспетчер посмотрел на часы, — через двадцать три минуты.

— Когда вернется, пригласите ее сюда.

— Слушаюсь! — ответил Петрушко тоном бывалого вояки.

— Разрешите, я позвоню — по телефону?

— Действуйте, действуйте.

Терентьев набрал номер:

— Сошел с трамвая у отделения милиции, куда направился, не установлено. Проверьте аптеки — он мог заглянуть туда, чтобы купить иод и прочее.

Приехавшая Тома Бахелова охотно рассказала о странном пассажире, описав его лицо, фигуру, костюм. По описанию это был именно тот человек, которого избил Гречко. Терентьев представлял себе его так ясно, как будто встречал не раз. Приметы врага получили агентурные работники на вокзале и пристани, начальники контрольно-пропускных пунктов, в те первые послевоенные месяцы еще не снятых с дорог у въезда в город.

Оставить Энск Дынник теперь не мог. Кольцо вокруг преступника сжималось. И все же дальнейшие события развернулись иначе, чем предполагал капитан первого ранга.

В парке тихо, прохладно, уютно. Солнце спускается за море, и мягкий медно-красный цвет усиливает впечатление покоя. Легкие порывы ветра доносят с газонов аромат цветов, шевелят листву деревьев. Из центральной части слышны голоса, музыка, а на аллее почти безлюдно. Временами, не торопясь, проходят гуляющие — больше молодежь, небольшими группами или парами.

Высокий подтянутый молодой человек и черноглазая девушка присели на скамейке отдохнуть. Они весело разговаривают, не обращая внимания на окружающих.

Некоторое время молодой человек и девушка были одни в этой части парка, но вскоре на соседней скамье расположился мужчина средних лет. Ему, очевидно, тоже надоело бесцельное блуждание по парку, и он решил побыть немного здесь, полюбоваться вечерним морем.

Так подумал бы каждый, издали глядя на безмятежную позу мужчины, его ленивые, беспечные движения. Но подойди посторонний наблюдатель поближе а посмотри внимательно на «отдыхающего», он бы заметил во взгляде этого человека беспокойство, страх.

Наступила очередь Моро заниматься догадками и предположениями. Как обстоят дела у Дынника? Очень скверно, что не удалось его повидать. Был ли он в бюро? Вопреки всем своим правилам, «Д-35» рискнул — прошел мимо бюро несколько раз. Ничего особенного, никаких признаков тревоги он не заметил. Будь все проклято! Глупо забивать себе голову бесполезными догадками. Через десять, — Моро глянул на часы, — нет, уже через восемь минут Дынник должен явиться. Пусть только попробует опоздать хоть на секунду…

А Дынник опаздывал.

Убегая от Гречко, Дынник думал только об одном: скорее скрыться, спрятаться, уйти от этого неожиданного врага. Два с лишним километра от кургана до трамвайной остановки Дынник бежал, задыхаясь, чувствуя, что сердце вырывается из грудной клетки. На счастье — или несчастье? — в ту минуту, когда Дынник оказался у остановки, подошел трамвай. Дыша хрипло, со свистом, едва не теряя сознание от усталости и волнения, Дынник вскочил в вагон, упал на первую свободную скамейку.

Что с вами, гражданин? — заботливо спросила кондуктор, удивленно глядя на пассажира с окровавленным, разбитым лицом. — Где это вас так?

— Напали… Хулиганы… Грабители… — Дынник никак не мог отдышаться.

— Среди бела дня! В милицию заявить надо!

— Милиция! — скептически сказал соседний пассажир с длинным лицом, на котором особенно выделялся уныло опускавшийся к подбородку нос. — Им бы только к нашему брату водителю придираться, права отбирать, а как за порядком следить, так их нет.

— Не говорите глупостей, — отрезала кондуктор. — Сейчас мимо третьего отделения проезжаем, я специально для вас остановку сделаю. Идите туда, возьмите милиционера — и за жульем. Поймаете, далеко не уйдут, — она протянула руку к веревке сигнального звонка.

Красное, потное лицо Дынника побелело.

— Погодите, не надо, — торопливо сказал он.

— То-есть как не надо? — удивился длинноносый пассажир. — Очень даже надо. Вы на мои слова насчет милиции, товарищ, не склоняйтесь, я так, со зла. Права у меня вчера отобрали за превышение скорости. А хулиганам спуска давать не следует. Если вам самому трудно, я помогу.

Придумать выход из внезапно сложившегося опасного положения Дынник не мог. В милиции спросят его документы, отправятся вместе с ним искать «хулиганов», наткнутся на извозчика. Ни за что нельзя итти в милицию! Как отделаться от чересчур участливых попутчиков? И нет сил встать, покинуть вагон. Кружится голова, дрожат ноги…

Собрав силы, Дынник поднялся, тихо выговорил пересохшими от ненависти губами:

— Умно вы говорите, оставлять такое дело нельзя, пойду заявлю.

— Помочь вам? — участливо спросил шофер.

— Нет, не надо, я один.

Дважды прозвенел звонок. Трамвай остановился.

— Что случилось, Тома? — спросил вагоновожатый, высунувшись из своей кабины.

— Пассажиру сойти требуется. Хулиганы его избили, он в милицию заявит, — ответила Тома.

Дынник тяжело спрыгнул с высокой ступеньки, медленно направился к дому, на который ему указали. Из окон вагонов трамвайного поезда на Дынника глядели по меньшей мере четыре десятка любопытных глаз. Каждый из пассажиров, тем более кондуктор, запомнит, сможет опознать в случае надобности. Проклятие!

До здания, в котором находилась милиция, от трамвайной линии было метров двести. Дынник остановился, стараясь оттянуть время, ожидая, пока тронется трамвай.

— Поехали! — скомандовала Тома.

Позванивая, красный поезд скрылся за поворотом.

Дынник немедленно зашагал в другую сторону — прочь от милиции.

Встречные удивленно оборачивались вслед Дыннику. Он понял, что должен немедленно найти убежище, в котором можно привести себя в порядок, отдохнуть. Иначе он в конце концов покажется кому-нибудь подозрительным, и его задержат.

А куда итти? В огромном городе, среди сотен тысяч людей он был одинок. Никому не может он открыться, никто не станет помогать ему. Каждый встречный: молодой майор с орденами на груди; худая, просто одетая женщина с кошелкой, из которой торчит рыбий хвост; парень в железнодорожной форме — любой из этих и других людей ненавидит, презирает Дынника.

Был ясный, солнечный день. В такую погоду сами собой прибавляются силы, становится легче на душе, каждой клеточкой существа своего чувствуешь радость бытия.