— Сэм? Это я, Моро. Как ваше самочувствие?

— Здравствуйте, здравствуйте, спасибо, что позвонили. Я в порядке, полном порядке, — с Моро Семен говорил иначе, чем с матерью.

— Я попрошу вас, Сэм, сейчас же заехать ко мне.

— С удовольствием, всегда рад провести с вами время…

— Произошла очень дрянная история, — перебил Моро излияния Розанова, — не мешкайте. Быстрота и натиск, как говорил гениальный Суворов.

Обуваясь, Семен долго не мог продеть шнурок в дырочку ботинка. Пальцы дрожали — от вчерашней выпивки или от волнения? Что такое могло произойти? Он, кажется, наскандалил вчера в ресторане?

Не позавтракав, Розанов направился к Моро.

«Д-35» сидел за столом, перелистывая журнал.

— Рад вас видеть, Сэм, в добром здоровье. Прошу, — он указал гостю на кресло рядом с собой. — Вы помните, что произошло вчера? — спросил Моро, в упор глядя на собеседника.

Розанов выгнул дугой подбритые брови:

— Что за вопрос! Мы хорошо погуляли с вами, хорошо побеседовали, хорошо выпили.

— А что было потом?

— Потом? — Розанов немного смутился. — Потом я немного поспорил с каким-то типом.

«Д-35» наклонился вперед. Лицо его стало суровым, резче, чем всегда, обозначились морщины у глаз.

— А знаете, с кем, — Моро сделал ударение на этом слове, — если употребить ваш термин, вы «поспорили»? Вы оскорбили словами и, если бы не мое вмешательство, оскорбили бы действием Макса Винтера — иностранного гражданина, который находится в Советском Союзе по служебным делам.

Розанов, то краснея, то бледнея, с испугом смотрел на Моро.

«Туповато соображает, — подумал «Д-35», — не понимает, что случилось. Ничего, я объясню».

— Мы знакомы с Винтером, — продолжал Моро. — Я еще лежал в постели, когда он позвонил мне и потребовал назвать фамилию молодого человека, с которым я вчера был в ресторане. Винтер взбешен, он хочет обратиться к советским властям с жалобой на вас и потребовать, чтобы вас привлекли к ответственности за хулиганство. Он настаивает, чтобы я был свидетелем на суде.

— На суде! — ахнул Розанов.

«Готово! — обрадованно сказал себе «Д-35». — У него душа ушла в пятки. Еще немного припугнуть, и тогда из него хоть веревки вей».

— А что вы думаете? — сердито ответил вопросом на вопрос Моро. — Вас похвалят за такие выходки?

— Да как же так? — жалобно сказал Семен. Во рту у него пересохло. Он никак не мог овладеть собой.

— Старина Моро откровенный человек и не станет кривить душой. Вашу фамилию Винтеру я назвал — запирательство ни к чему не приведет. Я ваш друг, Сэм, но если меня вызовут в суд, я буду вынужден рассказать истину, хотя это и повредит вам. Присяга, честное слово — святые понятия для меня, Сэм, и я не могу лгать даже ради вас, которого люблю всей душой.

— Я понимаю… присяга… суд, — Розанов и сам не знал, что говорит.

— Эх, Сэм! Ну можно ли вести себя так? В любом состоянии надо оставаться корректным. Я уже не говорю о самом факте: вы обругали женщину и пожилого человека — гостя вашей страны, чуть не избили его, вели себя крайне разнузданно. Но подумайте, какие последствия будет иметь случившееся для вас, для всей вашей жизни. Приговор суда угадать трудно, однако ясно, что из института вас исключат. Ваши мечты о карьере, дипломатическом поприще, для которого, не скрою, у вас есть блестящие данные, останутся мечтами, горькими мечтами, Сэм, и все из-за пьяного скандала в ресторане. Какую глупость вы совершили, мой дорогой!

Моро говорил с горечью, сочувственно, и это делало его слова особенно убедительными. Розанов понимал: Моро не преувеличивает. Если попадешь под суд, с институтом придется распрощаться. Итти работать на завод? В контору? Стать таким, как все? Ну, нет! Ни за что! Ни за что! А вдруг — тюрьма?.. Семен Розанов в тюрьме. Какой ужас!

— Что же мне делать? Как спастись? — Семен по-собачьи преданно глядел на Моро. Воля Розанова была сломлена, он ждал совета и готов был беспрекословно подчиняться.

«Взят крепко. Со временем его можно будет заставить выполнять и действительно серьезные поручения», — подумал Моро.

— Я ваш настоящий друг, Сэм, — проникновенно сказал «Д-35», — постараюсь помочь вам. Я поговорю с Винтером, во что бы то ни стало успокою его, упрошу, чтобы он не подымал шума, не губил такого молодого человека.

— А он согласится? — с робкой надеждой спросил Семен.

— Я превзойду в красноречии самых знаменитых адвокатов.

— Не знаю, как мне и благодарить вас! — Семен в избытке чувств обеими руками схватил руку «Д-35».

Моро сиял улыбкой. Его лицо более чем когда-либо оправдывало прозвище «Рекламный Ральф».

— Не стоит благодарности, Сэм, и простите, что сегодня говорил с вами Слишком резко, но я это делаю для вас же, чтобы больше в вашей жизни такие выходки не повторялись.

— Нет, нет, что вы, никогда! — захлебываясь, уверял Розанов.

— Считаем дело улаженным, я не сомневаюсь, что Винтер согласится с моими доводами… Теперь у меня к вам просьба, — голос Моро оставался благожелательным, ровным. И только на мгновение, хорошо спрятанные, прозвучали в нем торжествующе-ехидные нотки. — Познакомьте меня получше с девушкой, которую мы с вами встречали, с Асей Борисовой.

Просьба оказалась неожиданной и неприятной.

С некоторых пор Розанов «приударял» за Асей. Не дружил с ней, а именно «приударял». Этим циничным словечком характеризовалось отношение к девушкам среди парней, близких Розанову.

Однажды в перерыве между лекциями Розанов с несколькими приятелями начал говорить об Асе: она дружит со многими на курсе, но никому не отдает предпочтения.

— Подумаешь, недотрога! — презрительно сказал Семен. — Строит из себя гордячку, потому что на нее никто не обращает внимания. Вы ж понимаете!

Разгорелся спор. В конце концов Семен заявил:

— Захочу — через неделю будет, как миленькая, шляться со мной на танцы.

И Розанов начал выполнять обещание. Асю его поведение смешило. Лукаво улыбалась она выспренним речам Розанова о «разбитой душе», «одиночестве». Незаинтересованный наблюдатель поймал бы скептическую гримаску на ее лице, когда Семен гнусавым голосом напевал сентиментальные песенки, размахивая руками и откинув голову, декламировал: «Любимая, меня вы не любили…» Однако, смеясь в душе над Семеном, Ася не отвергала его. Ей было чуть-чуть приятно иметь поклонника.

А Розанов, начавший с «приударяния», постепенно влюбился в Асю. Влюбился, как эгоист, стремящийся во что бы то ни стало настоять на своем. Розанов все больше и больше думал о ней. Пренебрежительно-развязный той, усвоенный Семеном в разговоре со всеми девушками, в том числе и с Асей, не соответствовал настроению Семена. Поддайся Ася, он оставил бы ее. Но раз она не отвечала взаимностью, Семен, как и большинство избалованных, своевольных людей, увлекался сильнее и сильнее…

Моро просит его стать посредником в более близком знакомстве с Асей. Зачем? «Она ему нравится», — сразу пришла догадка на ум Семену. И помогать ему? Ни за что! Но… Но ведь тогда Моро тоже откажет в помощи… Как же быть? Как быть?..

Тоска охватила Семена. Как все эгоисты, он был трусом, первая же трудность в жизни испугала его, Приходилось выбирать между собственным благополучием и Асей, приходилось решать: отвечать за свой хулиганский поступок или увильнуть от ответственности.

И Семен выбрал:

— О чем речь? Завтра же мы увидим Асю.

«Что мне Ася, — мысленно утешал он себя, — найду другую. Правильно говорит Моро: провались все на свете, лишь бы мне было хорошо и спокойно. Так надо жить».

Малодушие и эгоизм, уже давно проявлявшиеся у Семена, в трудную минуту подавили все другие чувства, и отныне именно этим определялось все дальнейшее поведение его. Такова логика событий, такова жизнь. Струсивший однажды струсит и в другой раз; тот, у кого не хватило мужества честно ответить за свое поведение, не найдет этого мужества и потом.

Но люди не родятся себялюбцами, эгоистами. Семья, школа, коллектив, романтика труда, подвига — все это не было чуждо Семену-мальчику.