4 ноября я получил телеграмму от Престона, британского консула в Екатеринбурге, с просьбой командировать туда отряд к 9 ноября для празднования начала чешской национальной жизни и для участия в церемонии пожалования знамен четырем батальонам чешской национальной армии. Я посоветовался с генералом Ноксом, который получил подобное же предложение ют генерала Гайды, командующего войсками в Екатеринбурге; отряд должен был также посетить различные части уральского фронта для моральной поддержки . утомленных войною ветеранов наших союзников. Было решено, что я для этой цели возьму с собой хор музыкантов и сотню отборных людей для эскорта. Как русские, так и чехи давно с нетерпением ожидали обещанную помощь Англии и появление на сцене первого одетого в хаки солдата.

Все приготовления для моего путешествия были сделаны, и я назначил день отъезда из Омска на пятницу в 3 ч. пополудни. Рано утром в пятницу меня известили, что военный министр адмирал Колчак, отправляясь также на чешскую церемонию, в виду редких поездов, просит, не позволю ли я прицепить его вагон к моему составу. Я охотно согласился.

Ни один русский чиновник не подумает сделать что-нибудь прямо, если существует какой нибудь извилистый путь, который приведет его к цели. Так было и тут. Полковник Франк телеграфировал от моего имени всем станционным комендантам по линии, приказывая им под страхом высшего наказания очистить соответствующие участки пути и на всех остановках держать наготове специальные паровозы, чтобы брать поезд адмирала в момент подхода его к станции. Подкупив старого русского про

водника, мы добыли русский флаг, прикрепив его к вагону адмирала; мы сделались, таким образом, первым русским поездом, который осмеливался носить русский флаг втечение почти года. У нас было также два английских флажка, так что русские чиновники стали подозревать, что тут во всяком случае была комбинация цветов, заслуживающая величайшего уважения.

В результате, отправившись почти на сутки позднее назначенного срока, мы прибыли к месту назначения за час раньше. Нас ожидал почетный караул и завтрак более или менее разнообразного характера. Затем подношение хлеба-соли на изящном деревянном блюде, на котором руками дам был изображен древний монастырь, под стенами которого и должна была происходить церемония. Проходили мы мимо здания, в котором был заключен царь Николай II со своей семьей и откуда они были выведены на смерть. Мне не хотелось верить рассказам о несказанных ужасах, которым подверглись женщины царской семьи, но об этом говорили категорически. Лучше всего не верить ничему, о чем слышишь в России, и даже то, что видишь, в действительности не всегда таково, каким оно кажется.

По дороге мы приветствовали флаг на консульстве, где наш добрый товарищ и приятель-земляк, консул Престон, давал уют и бодрость как человеку, так и животному. Вдруг мы повернули направо и вошли в квадратный сквер, уже окруженный со всех сторон чешскими войсками, пехотой, артиллерией и кавалерией. Было действительно грандиозное зрелище. В высоком углу сквера была устроена платформа, справа от которой нам отвели почетные места; по какой-то странной причине, которую я не мог понять, потребовали исполнения британского национального гимна, во время которого вся чешская армия взяла «на-караул», так как вошел генерал Гайда и его штаб со знаменами. Я чувствовал, что мы присутствуем на празднике рождения новой нации. Сцена носила отпечаток особой торжественности-. Одной из частей был мой старый Уссурийский батальон, и мой старый кум, капитан (теперь полковник) Стефан, был теперь самым гордым человеком, когда он нес полученное из рук священника только-что освященное знамя своей страны.

Тогда же я был представлен молодому блестящему чешскому офицеру, генералу Гайда, который благодаря своей отваге.

сыграл такую важную роль, пробивая для своей армии путь с запада на восток. Затем был обычный банкет, на котором адмирал Колчак произнес свою первую значительную речь со времени назначения своего на пост военного министра. Со своей стороны, я выразил удовольствие моей страны по поводу рождения новой нации и возрождения свободы среди угнетенных народов мира. Я выразил также удовольствие, что первым делом нового русского военного министра былопосещение фронта и личнЬе ознакомление с условиями русского солдата, который так доблестно сражается для защиты народа и государства от насилия и анархии.

После церемонии мы тотчас же направились на кунгурский фронт и раннее утро застало нас скользившими вниз с европейского склона Урала. Огромные леса, отягощенные снегом, покрывали склоны гор, а температура стояла совершенно немыслимая для военных операций британской армии. Около И ч. утра мы прибыли в главную квартиру армии, находившейся под командой генерала князя*-Голицына. Мы долго беседовали, а затем завтракали за офицерским артельным столом, который помещался на восьмиколесном американском тракторе. Случайная бомба разорвалась сначала справа, а затем слева, не ни одна не подлетела ближе, и около 2 ч. пополудни огонь замер совершенно. Решено было отправиться на передовой пост и захватить с собой оркестр, чтобы дать возможность как друзьям, так и врагам насладиться британской музыкой. Мы достигли крайнего пункта, вблизи которого железнодорожная выемка давала великолепное прикрытие для оркестра, в то время как адмиральский штаб и моя охрана из Миддльсексов отправилась вперед взглянуть на неприятеля. Оркестр сыграл «Colonel Bogey», потом еще что-то, чего я не могу припомнить; в то время как мы ощупью пробирались среди пулеметных гнезд, окопов, оркестр позади начал «Типперари». Это как-раз нарушило терпение большевиков. Знаменитая военная мелодия ударила по нервам их артиллеристов и они начали обстреливать песенку из всех своих сил. Не нужно и говорить, что ни один снаряд не достиг своей цели; они визжали над нашими головами и разрывались среди леса. Это показывает крайний недостаток культуры среди большевистских офицеров, не сумевших оценить хорошей музыки, после того как мы потратили столько стараний поместить

ее так, чтобы они слышали. Оркестр кончил и бомбардировка прекратилась.

Генерал князь Голицын представляет собою прекрасный тип офицера стараго порядка; аристократ до кончика ногтей, но превосходный руководитель солдат, рожденный для команды. Можно думать, что в его наружности сильная струя татарской крови, но вообще он из того сорта людей, с которыми предпочитаешь встречаться скорее друзьями, чем врагами. Мы обсуждали возможность наступления в направлении на Пермь, двинувшись откуда, я на^ мекал юмористически, мы могли бы освободить войска генерала Пуля, который забрался на свои зимние квартиры где-то около Архангельска. Отсюда мы вернулись в Екатеринбург и не останавливаясь проследовали на лысьвенский фронт к генералу Пепеляеву.

Мы прибыли на лысьвенский фронт около 10 ч. утра на следующий день, но не видели неприятеля и не слышали его пушек. Эта армия принуждена была отступить приблизительно верст на 60 в тот самый день, когда мы обсуждали возможность наступления на ст. Пермь, и ее настоящая позиция была?еще не обеспечена. Пепеляев-молодой генерал, не более 30?ти лет, но выглядит настоящим старым солдатом. Мундир его так же грязен и заношен, хотя и не в таких лохмотьях, как у большинства его солдат. Он в -полной уверенности, что сможет разбить врага, если его люди будут снабжены оружием и амуницией, которых многие не имеют. Половина его солдат ждет ружей от своих товарищей, которые могут быть убиты или замерзнут в снегу. Разговоры были совершенно деловые, а присутствие адмирала Колчака как бы гальванизировало армию, придав ей жизнь и энергию. Русский солдат, сапоги у которого давно проносились и ноги которого обмотаны тряпками для защиты от снега, сразу ощутил уверенность, что и сапоги и платье скоро последуют за визитом военного министра. Пепеляев зашел ко мне в вагон, чтобы посетить генерала Гайду, а адмирал уплетал британский солдатский рацион, пока мы обсуждали разные вопросы, включая сюда предполагаемое наступление и необходимые меры, чтобы оно вылилось в победу.