Я поужинал и собирался двинуться, когда мне сообщили, что японцы поставили стражу у моих вагонов и не позволяют

прицепить их к моему поезду. Я подумал, что это уже перешло всякие границы, но, прежде чем предпринять что-нибудь, решил узнать причину того, что казалось определенным вероломством. Я посетил японского станционного офицера, который сообщил мне, что они только-что узнали о том, что э*и два вагона отставлены в сторону, так как предназначаются для путешествия генерала Фуджи в Харбин. Я отказался поверить, чтобы такое открытие было сделано только теперь, и решил, если будет нужно, завладеть вагонами силою. -

Создалось очень натянутое положение, и был прислан японский штабной офицер.^ Я *послал своего адъютанта, полковника Франка, отыскать отсутствующего коменданта, предназначившего мне вагоны. Японский штабной офицер выразил свое сожаление, что я не могу получить вагонов для своих офицеров, и указал на невозможность расстроить поезд генерала Фуджи предоставлением этих вагонов мне. В эту минуту вошел русский комендант и рассеял все эти оправдания, заявив, что эти два вагона не имеют ничего общего с поездом генерала Фуджи, что они свободны и принадлежат мне. Я решил усилить охрану вагонов до 18 человек на каждый и взять под свою-защиту железнодорожных рабочих, прицеплявших их к моему поезду. Японские солдаты последовали за вагонами до моего поезда, так что мы представляли странную картину: ряд Томми на вагонах с примкнутыми штыками и ряд японцев на перроне, охраняющих те же самые вагоны. Не появилось ни одного офицера для отдачи им приказаний, и они исчезли одйн за другим, пока мои солдаты не остались бесспорными владельцами вагонов.

Мы вернулись к моему вагону и нашли его под охраной китайских солдат. Я осведомился о причине этого и узнал, что в самом начале инцидента меня посетил китайский офицер с письмом для уведомления меня о том, что великая дружба, которую китайцы всегда питали к великой английской нации, не позволяет им быть безучастными свидетелями, чтобы на их друзей нападали во время их переезда через китайскую территорию. Я поблагодарил их за дружбу и указал, что англичане всегда в состоянии сами защитить себя, в какой бы части света им ни пришлось выполнять свой долг, но они не хотели ничего слышать и остались на карауле, пока мой поезд не отошел от станции.

Я не предполагал, что могла возникнуть действительная опасность столкновения между союзными войсками на станции Манчжурия, но налицо была видимость весьма некрасивого инцидента, который мог получить международное значение. Я отстаивал свокк позицию с единственной целью поддержать на должной высоте достоинство британской армии. Другие инциденты; связанные с этой маленькой ссорой по поводу дорожных удобств офицеров и не имеющие с ней ничего общего, заставили меня настаивать на своем.

Во время этих происшествий я заметил, что мой адъютант сердито спорит с двумя японскими офицерами возле платформы с британским флагом, прикрепленным для указания национальности поезда. Японцы так резко указывали на флаг, что я понял, что спор шел об этой оскорбительной эмблеме. Когда японские офицеры отошли, я подозвал полковника Франка к себе и осведомился о причине спора. Он сказал: «Я могу еще понять презрение японцев к России: она ниспровергнута и больна; но мне не совсем ясно, почему они хотят оскорбить свою союзницу-Англию. Японские офицеры, которые только?что ушли, спрашивали, где английский командир получил разрешение повесить английский флаг на своем поезде. Я ответил, что это английский поезд, везущий английский баталион в Омск, и что никакого разрешения не требуется. Японцы на это возразили, что они считают оскорблением для Японии каждый флаг, кроме их собственного, развевающийся в Манчжурии и в Сибири. Я сказал им, что они сошли с ума, и что если бы английский командующий услышал их разговор-оба они говорили по-русски-Ьн потребовал бы удовлетворения. На это они усмехнулись и ущли». Такова была атмосфера, в которой приходилось спорить из-за всякого пустяка, и этим можно объяснить упрямство обеих сторон; во всяком случае, им пришлось считаться с моим решением.

Следующим интересным пунктом было озеро Байкал или, как его более правильно называют русские,-«Байкальское море». Байкал был ареной титанической борьбы между чехословацкими войсками и большевиками, которые, в случае поражения, предполагали совершенно уничтожить железнодорожный путь, взорвав многочисленные туннели вдоль берега озера, на

восстановление которых потребовалось бы по крайней мере два года. Однако, чехи двигались так быстро, что неприятель должен, был сосредоточиться у Байкала для защиты своих собственных путей сообщения. Прежде чем они успели понять, что уже проиграли сражение, удачный чешский выстрел взорвал на воздух склад динамита, станцию, поезда и около трехсот человек команды. Остатки их сил бросились отступать к югу от линии и после долгого преследования затерялись в густых лесах, составляющих главную границу между Сибирью и Монголией; позднее они появились на одном важном железнодорожном пункте вблизи Омска.

Мы остановились на ст. Байкал, чтобы запастись водой и топливом, и осматривали повреждения, произведенные взрывом. Большой железный пароход, перевозивший поезда с одной стороны озера на другую, был почти разрушен, его трубы и верхняя палуба были сметены и скручены, так что невозможно было их исправить. *В этом полуразрушенном ледоколе нашли убежище германские и австрийские военнопленные.* Эти германцы нисколько не сомневались/-как я слышал от наших солдат,-что мы направлялись в Германию на верную смерть. Все до одного они верили, что Германия выиграет войну и уничтожит не только Англию, но и Америку. К Франции они не питали никаких чувств и смотрели на нее, как на уже проглоченный наполовину кусок. Квартирмейстер капитан Баультон спросил одного пленного: «Ну, а представьте себе, что Германия будет побеждена». «Тогда-сказал пленный- я никогда бы не вернуАся в Германию». Мы встречались с тысячами германских пленных, и у всех у них были самые запутанные представления о нас. Они говорили о нас, как об единственных настоящих и злейших врагах своей родины. Но эти же самые люди охотнее всего шли к нам работать, чем к кому-нибудь из других союзников, потому что, по их словам, мы обращались с ними хорошо, относились к ним по-человечески и выслушивали их жалобы. Во всяком случае, это что-нибудь да значит.

От Байкала до Иркутска-короткий переезд по левому берегу Ангары. Мы прибыли в Иркутск почти в одно время с небольшим отрядом японской армии, который нес службу по охране своих торговцев и складов, обыкновенно путешествующих, вместе с армией. Я был немного удивлен, что японские коммерсанты устроились в Иркутске, хотя их главная квартира находилась в Чите, где пребывал также их агент Семенов. Для чего они прибыли в Иркутск, остается загадкой. Поговаривали, что некоторые из союзников готовы были уступить им лучшую часть Сибири, прилегавшую к озеру Байкалу. Может быть, до их ушей дошли слухи о минеральных богатствах Урала.

Иркутск, расположенный на правом берегу, Ангары, довольно красивый старый город Сибири. Командующую позицию занимает православный собор, который удачно спорит о первенстве с кадетским корпусом и своей выдающейся архитектурой поражает взор. К? городу ведет оригинальный низкий деревянный мост, образующий арку над быстро несущейся рекой. Когда мы увидели город, в нем мрачно собирались разбитые остатки человеческого общества после нескольких месяцев анархии и убийств. Целые улицы превратились просто в ряды почерневших развалин, и затихшая было совсем торговля только-что начала подавать первые признаки жизни. Пуская свои щупальцы, она принуждена была существовать в зависимости от случая, не освободившись еще от опасности.

Был устроен публичный банкрт (первый со времени революции), "повидимому, длд .встречи Вологодского, социалиста

*) Иванов-Ринов-один из генералов сибирской армии, подчиненной