Мне вдруг показалось чрезвычайно важным заставить его понять то, чего я никогда никому не пыталась объяснить.

— После Пола я была осторожна. Следила за собой. Видите ли, это случилось давно, когда я не слишком задумывалась над происходящим. Однако после Пола я не желала больше ни с кем связываться. Не хотела, чтобы мне еще раз причинили боль. Поэтому стала только учительницей и дочерью. Для многих женщин такой замены достаточно, и то, чего я добилась, думаю, кое-что значило — это самоуважение. Для меня оно важно.

В комнате стояла такая тишина, что, когда Кинг бросил карандаш, раздался громкий щелчок.

— Вы действительно не боролись? — спросил он.

Неожиданно я почувствовала, что моя голова освобождается от огромного количества вздора. Словно открылась дверь, ведущая к ясному свету истины.

— Вероятно, вы не очень хорошо меня понимаете, — произнесла я. — Женская борьба — сложная вещь! Это верно, что я все время убегаю с тех пор, как приехала на Сент-Томас. Но я не верю, что всегда была такой трусихой, какой вы меня считаете. Мне приходилось действовать по-своему. Во всяком случае, тут будет над чем поработать. Не только ради Лейлы, но и ради себя самой.

Я оставалась отчасти из-за Кинга, но не могла ему об этом сказать. А он не догадывался, что, появившись здесь, я уже совершила один решительный шаг, встав на его сторону. Теперь делала следующий, отрезая себе путь к отступлению. О, я знала, что опять буду неуверенна в себе, стану мучиться от приступов растерянности, сомнения, страха, да и как может быть иначе в такой серьезной ситуации? Но решила, что ни за что не убегу.

Он задумчиво изучал меня, словно делал какое-то важное открытие.

— Я с самого начала не верил, что вы бросите Лейлу, и оказался прав. Что-то в вас почувствовал, что в последнее время встречается не часто. Назовите это как хотите — порядочностью, честностью или любым другим старомодным словом, но вы внесли в этот дом мощный поток свежего воздуха.

От его слов мне стало тепло, я почувствовала к нему даже нечто большее, чем симпатию и преданность, но не была уверена, что заслуживаю такой похвалы.

— Не поймите меня превратно, — предупредил Кинг. — Лично я аплодирую вашей решительности. Но все-таки намерен отослать Лейлу как можно скорее, насколько это возможно, не причинив излишней боли ни Мод, ни самой девочке. Если вы не убедите меня, что ее разумнее не отсылать, а оставить здесь, я буду изо всех сил вам мешать. Уважаю вашу решимость, но это меня не остановит!

Я тяжело сглотнула, чтобы подавить досаду, быстро пришедшую на смену краткому чувству облегчения. Этого следовало ожидать, но он, по крайней мере, был честен.

— Сделаю все возможное, чтобы переубедить вас! — пообещала я.

— Боюсь, вам придется нелегко. Скажите лучше Мод О своем решении, — угрюмым тоном предложил он. — Она будет благодарна. Но передайте ей и мои слова, что я намерен быть непреклонным отцом и при первом же неверном шаге отошлю Лейлу в Денвер. — И, помолчав, добавил: — Хотел бы я не бороться с вами. Вас лучше иметь на своей стороне.

Я направилась к двери и, не удержавшись, сказала:

— А я на вашей стороне.

Мод лежала на постели, Эдит прикладывала к ее голове мокрое полотенце. Полагаю, ее не обрадовало мое вторжение, но миссис Хампден, увидев меня в зеркале, знаком велела старшей дочери нас оставить.

Я подошла к прекрасной деревянной кровати с пологом и посмотрела на старушку:

— Пришла вам сказать, что пробуду у вас столько, сколько вы захотите. То же самое я только что сообщила мистеру Дру. Он не одобряет моего поступка и обещает, что будет нам всячески мешать!

Мод села и сняла со лба мокрое полотенце:

— Умница! Я сразу поняла, что могу на вас положиться! Ступай же, Эдит! И положи пузырь со льдом себе на голову!

Эдит повернула к нам искаженное ненавистью лицо, но я не могла определить, к. кому направлена эта ненависть — ко мне или к матери. Однако ничего не сказала, только надулась и вышла из комнаты. Мод встала с постели и взяла меня за руку:

— Спасибо, дорогая! Вы уже понравились девочке! Заставьте ее полюбить вас! Победите ее!

Я очень нуждалась в ее теплом одобрении, зная, что на помощь Кинга рассчитывать не приходится. Я была на стороне Мод, чувствуя, что все больше и больше люблю эту женщину. Она с Кингом, а теперь и я — мы затеяли борьбу за одно и тоже. Просто не сходились в выборе средств. Я не во всем была согласна с Мод и, пребывая в нерешительности, искала правильный выход.

У двери моей комнаты я заметила забытую Норин швабру, которая стояла щетиной вверх. Не обратив на нее особого внимания, я прошла к себе и оставшуюся часть вечера просидела одна, размышляя о возложенной на меня неразрешимой задаче. Впервые в жизни мне предстояло по-настоящему сразиться с женщиной, которая умела только разрушать, и при этом я никак не могла себе позволить проиграть. Так что в некотором смысле моя жизнь висела на волоске!

Спать я легла раньше обычного. И в течение нескольких часов меня ничто не тревожило. Но далеко за полночь я проснулась от отвратительного запаха сигаретного дыма. Сегодня, укладываясь, я не задвинула бамбуковые шторы, как накануне. На небе сияла луна, освещая открытую дверь на галерею, но в комнате стояла кромешная тьма и, похоже, всего в нескольких футах от меня кто-то курил сигарету. Как можно спокойнее подняв голову с подушки, я заметила маленький красный огонек.

— Кто это? Кто здесь?

— А я думала, вы никогда не проснетесь, — тихо ответила Кэтрин Дру, вставая с кресла, и светящийся кончик ее сигареты описал в воздухе дугу. Мгновение спустя она зажгла лампу, вновь села и повернулась ко мне. На ней была розовато-лиловая ночная рубашка и прозрачный халатик, длинные светлые волосы свободно рассыпались по плечам.

Я села в кровати, призвав на помощь весь мой авторитет преподавателя, который, оказываясь в трудной ситуации, надевала, как одежду.

— И часто вы по ночам без разрешения входите в комнаты для гостей? — сурово спросила я.

Тонкий пальчик провел по царапине на подбородке.

— Ночные часы самые лучшие. Днем мы надеваем маски и прячем свои чувства!

Она напоминала мне кошку, но только не домашнюю, скорее прекрасную пантеру, приготовившуюся к прыжку. Я не замечала, чтобы днем она прятала свои чувства, и теперь ждала объяснения ее вторжения.

Кэтрин одарила меня хитрой улыбкой и без всяких предисловий перешла к делу:

— Кинг говорит, что вы решили остаться. А я пришла сказать вам, что ваше присутствие здесь для меня нежелательно! Вы не можете дать моей дочери ничего, что ей нужно! Я хочу, чтобы завтра утром вы уехали.

Я подтянула колени и обхватила их пальцами, чувствуя потребность испытать силу моих рук.

— Ваша мать уже поставлена в известность о моем намерении.

Двигаться Кэтрин тоже умела как пантера. Быстро, и грациозно она вскочила с кресла и села в ногах моей постели. Теперь сквозь сигаретный дым я уловила сладковатый запах ее духов.

— Терпеть не могу, когда посторонние суются в мои дела! — заявила она. — Будет лучше, если вы сейчас же уедете.

Она говорила с уверенностью избалованного ребенка, привыкшего во всем поступать по-своему. И Поэтому была опасна. В ней чувствовалась жестокость ребенка, который, в отличие от взрослых, еще не научился укрощать свои чувства. И все же обладала умом и силой взрослого человека, которой я должна была как-то противостоять.

— Почему я должна уехать?

Похоже, Кэтрин удивил мой вопрос, противоречащий ее желанию.

— Если вы останетесь, я превращу вашу жизнь в ад! Вы в этом сомневаетесь?

Я могла играть только теми картами, которые У меня были, и одну из них пустила в ход:

— Настаиваете на моем отъезде, потому что несколько недель назад я видела вас на пляже в Уотер-Айленде?

Ее зеленоватые глаза сверкнули.

— Я поняла, что вы меня узнали! Так же, как я сразу узнала вас.

— Послушайте меня, — попыталась я и дальше исполнять роль учительницы. — То, что вы делаете, меня не касается. Меня не волнует, где и с кем вы встречаетесь. Меня интересует только Лейла.