— С добрым утром, — поздоровался он. — Я Алекс Стэр. А вы, конечно, учительница мисс Аббот?
— Боюсь, учительница без ученицы, — заметила я. Тут его взгляд упал на поднос, стоящий на кофейном столике, и он протянул руку к звонку.
— По крайней мере, я могу показать вам комнату, в которой вы будете работать, когда вернется ваша ученица. Насколько я понимаю, каждое утро мне придется на несколько часов предоставлять вам мой кабинет.
— Простите, если это причинит вам беспокойство, — извинилась я, осторожно нащупывая путь.
Мне было трудно избавиться от мысли, что именно его я видела тогда с Кэтрин на пляже, хотя это впечатление несколько ослабло, когда он повернулся. Но если это так, тогда становится понятно, почему у Эдит с сестрой такие натянутые отношения.
— Ничего, — достаточно любезно заверил меня Алекс. — Утром я обычно отправляюсь в магазин. Хотя точного расписания не придерживаюсь.
В ответ на звонок появилась горничная — хорошенькая смуглая девушка, которую он называл Норин. Когда она подняла поднос, Стэр увидел раковину и протянул к ней руку с тонкими, длинными пальцами и ухоженными ногтями.
— Странная компания для завтрака! — сказал он мне и, взяв раковину, слегка постучал по ровному пространству между шипами. Раковина издала глухой звук.
— Миссис Дру оставила ее в моей комнате, чтобы следить за мной, — улыбнулась я.
Мне показалось, что на его лице промелькнула натянутая улыбка.
— Кэтрин воображает, что она может навести порчу, — пояснил он. — На самом же деле она любительница. Пойдемте, я покажу вам, где вы будете проводить ваши уроки. Если они вообще будут!
Я прошла за ним к двери, находящейся недалеко от лестницы, и вошла в комнату, которая была увеличенной копией моей спальни. Пол, покрытый плитками теплых терракотовых тонов, устилали плетеные соломенные ковры с Доминиканских островов. В дальней части комнаты находился красивый письменный стол из красного дерева, на котором стояли бронзовые безделушки, настольная лампа с пергаментным абажуром, красивая африканская статуэтка из какого-то красноватого дерева, изображающая мужскую голову, и серебряная рамка для фотографии, повернутая обратной стороной. «Вряд ли на ней изображена Эдит», — подумала я. Алекс Стэр почему-то казался мне неподходящим мужем для этой суровой и мрачной женщины.
Хозяин комнаты стоял и терпеливо ждал, пока я осмотрюсь, и, когда я повернулась, мне все стало ясно — одна из стен была заставлена книжными полками, но вместо книг каждый фут их пространства занимали раковины. Должно быть, их было несколько сотен, всех размеров, от огромных до самых крошечных. Самые маленькие лежали в коробочках, чтобы не рассыпаться.
Когда я вдоволь насмотрелась на эту бесподобную выставку, Алекс поставил на угол стола murex.
— Красота с изъяном, — заявил он. — Именно уродство этой вещи меня и интригует. Это вполне естественно. Противоестественно совершенство. Добро и зло дополняют друг друга и часто мирно сосуществуют, вы не находите? Вероятно, это относится как к природе, так и к людям!
Я невольно подумала о Кэтрин и задалась вопросом, не думает ли и он о ней.
— Когда изъян преобладает, это не очень удобно для тех, кто вынужден с ним жить, — возразила я. — Эта murex, например. Я разглядела ее, но смотреть на нее все время мне не хочется!
Он одобрительно засмеялся:
— Некоторые из нас более охотно мирятся с изъянами, как в других, так и в себе. Вы, вероятно, моралистка? Но сейчас слишком рано, чтобы рассуждать о добре и зле.
От нашего ни к чему не обязывающего разговора мне почему-то стало не по себе. Казалось, говоря о добре и зле и ссылаясь на изъяны красоты, Алекс подразумевал нечто гораздо более серьезное. Может, намекал, что мне что-то угрожает? Или я опять слишком далеко зашла в своих фантазиях?
— Тяжело, наверное, ухаживать за такой коллекцией? — поинтересовалась я.
Он пожал плечами:
— Кое-что из этой работы действительно неприятно. Моя жена выполняет значительную часть подготовки. И, разумеется, вся семья ныряет и ловит. У Стива и Майка О'Нил, которые были здесь вчера вечером, есть катер, они мне очень помогают. Лучшие находки я оставляю себе, а остальные отсылаю торговцам в Штаты. Сегодня раковины гораздо более выгодный бизнес, чем вы думаете.
Я взяла с полки раковину длиной не более чем в дюйм и принялась рассматривать ее коричневые и кремовые пятнышки.
— Это колумбелла, — пояснил он. — В последнее Рождество я позолотил редкую колумбеллу, чуть побольше этой, повесил ее на золотую цепь и подарил Кэтрин. Когда ей хочется порезвиться и поиграть, она называет себя Колумбеллой. А раковина была очень красивая — без единого изъяна.
— Видела ее! — вспомнила я. — Но, на мой взгляд, от позолоты она проиграла. Мне больше нравятся вещи в их естественном виде, такими, как их создала природа.
— В этом была грандиозная, скрытая шутка! — отозвался Стэр.
Его борода казалась маской, за которой скрывалось не только лицо, но и сам человек. От взгляда его светлых глаз мне становилось все более неуютно. Улыбаясь себе, словно радуясь своей «скрытой шутке», он подошел к столу, взял серебряную рамку и молча протянул ее мне.
Вместо мрачного лица Эдит я с удивлением увидала глядящего на меня мужчину. Это была не фотография, а карандашный рисунок, изображающий человека, голова которого была обвязана платком, а в одном ухе сверкала серьга. У него были тяжелые черные брови, свинцовый нос, напоминающий клюв, и чуть раздутые ноздри. Рот — тонкий, губы — чуть искривленные, что говорило о жестокой натуре, и густая черная острая борода. Это была карикатура на Алекса Стэра, в которой присутствовал злой юмор.
— Рисовала Лейла, — пояснил он. — Иногда ребенок проявляет большую проницательность, чем его мать.
Что он хотел этим сказать? Этот вопрос я задавала себе, переводя взгляд с пирата, изображенного на рисунке, на вполне цивилизованного человека, стоящего передо мной.
— Почему она нарисовала вас пиратом?
— Наверное, разглядела во мне фамильные черты. — Он положил рисунок на стол. — Семейное предание гласит, что мой предок пират порвал со своим рискованным занятием и женился на дочери карибского экс-губернатора. У них родилось двенадцать детей. Предполагается, что я произошел от одного из этих двенадцати. Гордиться тут особенно нечем, все они были мошенниками и вряд ли ровней Хампденам.
В его голосе слышалась горечь, и я поняла, что он из тех, кому ненавистно богатство, на котором он женился. Вероятно, Эдит для него значила именно это — положение и деньги. Скорее всего, это и было решением загадки их брака.
— Вы с Санта-Круса? — спросила я. — Кажется, миссис Хампден говорила, что у вас там магазин одежды?
— Сначала он принадлежал моей матери. После смерти отца ей удалось послать меня за границу получить образование. Когда я вернулся, она заболела, и мне пришлось взять управление магазином на себя. По-видимому, у меня оказалось особое чутье на то, как доставлять удовольствие путешественницам, любящим все особенное и непривычное. Бизнес пошел неплохо, хотя второй магазин, здесь, на Сент-Томасе, приносит мне гораздо больший доход.
Когда он говорил о раковинах и магазинах, его глаза загорались. Наконец Алекс положил на место рисунок с пиратом и подошел к большому потрепанному сундуку, обитому проржавевшими железными полосами.
— Позвольте мне показать вам более совершенные произведения Лейлы, — сказал хозяин кабинета. — Это лучший способ понять девочку.
Он снял с крюка огромный железный ключ и вставил в массивный замок, со скрипом повернул и поднял тяжелую крышку.
— Это настоящая вещь. — Алекс постучал по сундуку. — Я нашел его на останках затонувшего корабля у скалистого берега недалеко от особняка Хампденов «Каприз» и поднял на поверхность. Замок и ключ были сделаны позже, но все остальное — подлинное. Лейла приспособила его под собственные нужды.
Он вынул из сундука папку и разложил на столе хранящиеся в ней рисунки. На них были изображены раковины, великолепно выполненные темперой, в которых присутствовали и воображение, и реальность. Сами раковины были воспроизведены тщательно, во всех деталях, но помещены в необычную обстановку, что создавало довольно нелепое впечатление. Одна огромная раковина с красным отверстием лежала на подушке элегантного французского кресла, другая — рядом с белыми рыбьими костями на мокром песке, на третьем рисунке я увидела колумбеллы, небрежно разбросанные по складкам ткани, похожей на тот арабский бурнус, который накануне вечером был На Кэтрин Дру.
