Он поспешно пошел в бунгало за чашкой и блюдцем, потому что идея присоединиться к ней определенно ему понравилась. В сущности, он шел узнать, как она себя чувствует.
– Мне чуть дурно не стало, когда я понял, что машина вас сбила. – Его желто-коричневые глаза оглядывали ее, пока он стоял, прислонившись спиной к кедру и помешивая свой чай. – У вас все хорошо?
– Я вся в синяках и ссадинах, но жить буду. Хотите пирожное? – Она с улыбкой протянула ему тарелку, и он взял шоколадное. – Во всяком случае, это не только ваша вина.
– Стиллмен, кажется, так не считает. Мне от него влетело. – Эррол надкусил бисквит, но было не похоже, что он сильно переживает из-за того, что ему «влетело», и, глядя на него, Марни подивилась его полной самодостаточности. Правда, он выглядел огорченным, когда его машина сбила ее, но она чувствовала, что он мало что принимает близко к сердцу.
День был знойным, и это несколько тревожило Марни. Ей не хотелось, чтобы погода испортилась и помешала поездке, которую они с Полом запланировали на завтра. Джинджеру уже рассказали, и ей больно было представить его разочарование, если поездку придется отменить.
– Судя по небу, будет небольшая гроза, – заметил Эррол.
Солнце оставило на небе красные, прореженные полосы, и голубовато-зеленые ветви кедра слегка трепетали под знойным ветром, не принесшим прохлады. Эррол выпил чай, верхняя губа у него покрылась потом. Марни завязала волосы в свободный хвост, чтобы не было так жарко, но с каждой минутой воздух становился все более тяжелым и жарким.
– У Стиллмена, должно быть, железные нервы, – сказал Эррол. – Провалиться мне на этом месте, если я смог бы справиться сегодня с его работой.
Через каждую пятницу Пол ездил в маленькую больницу в Степни, где большинство пациентов были пожизненными калеками. Для многих из них никакой надежды на излечение не было, но остеопатические манипуляции и массаж приносили им некоторое облегчение, и Пол работал там вместе с коллегой-остеопатом Мартином Стайном.
– Вы не очень любите мистера Стиллмена, не так ли, Эррол? – спросила Марни.
Он пожал плечами и поднес зажигалку к сигарете Марни.
– Скажем, между нами существует химическая несовместимость. Мы оба это чувствуем и ничего не можем сделать. Закон джунглей, возможно. Я восхищаюсь его способностями, он восхищается моими, и, пока дело касается работы, мы совместимы. Но клянусь, во всем остальном о совместимости не может быть и речи. – Эррол выдохнул дым, и его подвижные брови выразили изумление, смешанное с нетерпением. – Этот тип осуждает мою склонность ценить противоположный пол, но в свое время он и сам не был святым. – Эррол резко стряхнул пепел. – Исправившиеся бабники превращаются в чертовски правильных мужей. Надеюсь, великолепная Илена готова это принять.
– Не думаю, что мистер Стиллмен когда-нибудь был бабником, – быстро запротестовала Марни. – Я признаю, что он кажется женщинам привлекательным.
– Вы находите его привлекательным? – Глаза Эррола сузились как у кошки, он внимательно изучал ее лицо. – Когда вы остаетесь с ним наедине в офисе, он не пытается с вами заигрывать?
– Нет, не пытается! – Марни сама удивилась силе своего негодования. Ее просто трясло от возмущения, когда она поднялась с садового кресла и отошла в тень, которую отбрасывало огромное дерево. Словно бы ей хотелось на минуту-другую оказаться подальше от Эррола. – Мистер Стиллмен обручен, – сухо сказала она, – а Илена – самое прекрасное существо из всех, кого я видела.
– «Жена твоя пусть будет лозой плодоносящей у стены дома твоего», – пробормотал Эррол с циничной усмешкой, – Какой я ни есть нехороший человек, но Библию, как видите, знаю, Марни.
Марни резко повернулась к нему, и в ее зеленых глазах, смотревших на его худощавое, сардоническое лицо, появился испуг.
– Какое отношение эта цитата имеет к Илене? – требовательно спросила она.
– Ну, вы уж наверняка знаете, хотя, возможно, не хотите в этом признаться – ради нашего дорогого Пола Стиллмена. Она будет сонной одурью возле дома мужа своего, но уж никак не лозой плодоносящей.
Марни уставилась на Эррола. Она считала, что ничто не может лишить Эррола присутствия духа, но теперь увидела, что губы у него странно побелели. Жара ли сделала их бледными или какое-то чувство, связанное с Иленой, которого он не должен был ощущать?
Она не успела остановить себя, спросив:
– Вы так хорошо знаете Илену?
Его взгляд был направлен на тяжелое, зноем дышащее небо.
– Скажем так, у меня есть глаза.
Эррол рассмеялся и заговорил о Чардморском бале, на который Алек Гордон, может быть, согласится сопровождать Джулию Брелсон. В настоящий момент, однако, он пытается бороться с мнением своей мамаши-вдовицы, что идти ему не следует. Алек, бедняжечка, говорил Эррол, чересчур мягок, когда речь идет о его матери.
Марни слушала Эррола невнимательно, не в состоянии забыть его странные слова об Илене. Что он мог знать о ней? Что он мог знать о девушке, которую любит Пол, чтобы называть ее сонной одурью? Сонная одурь – ядовитое растение. Пока Марни пыталась прочесть что-нибудь на его лице, небо над их головами потемнело, слышался рокот приближающейся грозы. Дождь застучал по листьям кедра, и Эррол вдруг взял сигарету из рук Марни и бросил ее в траву вместе со своей. Растаптывая ботинком окурок, он прижал ее к своей тонкой голубой рубашке, крепко обхватив руками, когда она попыталась высвободиться.
– Пойдете со мной куда-нибудь завтра вечером? – спросил он.
– Я… мне очень жаль, Эррол, но мистер Стиллмен завтра собирается отвезти Джинджера на море, и я поеду с ними.
– Понятно. – На красивом лице Эррола появилась циничная понимающая ухмылка.
Марни покраснела, потому что точно знала, что именно он подумал, – Пол решил воспользоваться поездкой Илены в Париж, чтобы пофлиртовать с ней. Она отвела глаза.
– Думаю, мне надо идти, – сказала она. – Начинается дождь.
– Черт побери! – прорычал он, и удивительно сильными руками прижал ее к себе так, что она не могла шевельнуться, и завладел ее губами, на которых этот поцелуй горел еще долгое время после того, как он широким шагом направился к белому зданию клиники.
К огромному облегчению Марни, субботнее утро было ясным и солнечным. Словно гроза накануне придала новых сил земле, все выглядело сверкающим и освеженным.
Миссис Пайпер собрала большую корзину для пикника, и, пока Пол укладывал ее в багажник машины вместе с ведерком и лопаткой Джинджера и большой сумкой яблок для пони в Нью-Форесте, Марни и мальчик устраивались на переднем сиденье. Джинджер улыбался во весь рот, одетый в клетчатую рубашку, точно такую же, как у Пола (покупка, от которой Марни была не в силах отказаться), заправленную в маленькие джинсы. Марни тоже чувствовала себя непринужденно в тореадорских брючках и блузке без рукавов, и, когда машина отъезжала от клиники, их трио можно было принять за маленькую семью, решившую провести день в беззаботном отдыхе.
Миссис Пайпер махала им вслед рукой с задумчивой улыбкой. Она была с Полом с того самого дня, как он открыл клинику, и очень близко к сердцу принимала его благополучие. Ей нравилась мисс Жюстен, которая, разумеется, была очень красива, но одного взгляда на него с Марни и маленьким искалеченным мальчиком было достаточно, чтобы понять, как он относится к детям. Ему нужна семья, и миссис Пайпер гадала, обсуждал ли он уже эту тему со своей невестой.
Черный «бентли» скользил вдоль утренних городских улиц, где на крышах флиртовали голуби, чьи перья металлически поблескивали на солнце, и веселые цветочные ящики украшали подоконники высоких офисных зданий. Пол с улыбкой посмотрел на Марни.
– Благодаренье небу, вчерашняя гроза не испортила погоду, – заметил он.
– Да, благодаренье небу, – пробормотал Джинджер, старательно обдирая обертку с плитки молочного шоколада.
Марни и Пол расхохотались, и их взгляды на мгновение встретились над головой мальчика. Мягкий ветерок, дувший в окна машины, привел волосы Марни в очаровательный беспорядок, и ее лицо с зелеными смеющимися глазами выглядело словно само воплощение лета – теплым, абрикосовым загаром, приветствующее прикосновения солнца.
