С опаской наблюдавшая за странным мужчиной продавщица Клава из павильона женского белья немедленно взвизгнула.

– Ой, какой ужас! – застрекотала она. – Человеку плохо! Немедленно вызовите «Скорую»!

Клава считала себя женщиной жалостливой и заботливой, и в силу недостаточной глубины ума мало задумывалась над тем, что ее сострадание порой создавало больше проблем, чем холодное равнодушие.

Поднялся шум, начали выглядывать продавщицы из соседних павильонов. Прибежала администраторша, подтянулись любопытные покупатели, и вокруг упавшего собралась небольшая толпа.

– А что с ним такое-то? – спросила администраторша, дебелая женщина лет сорока с волосами цвета перекиси водорода. – Припадок какой? Чего «Скорой» говорить-то, чтобы они быстрее приехали?

Ее больше всего заботило, как бы не вышло каких неприятностей от начальства.

– Эпилепсия, – уверенно заявил потрепанный дядька из тех, которые всегда все знают и во всем разбираются.

Лежавший на полу мужчина вздрогнул, на мгновение открыл совершенно черные глаза, и толпу охватил страх. Все сделали шаг назад, продавщица Клава пискнула, а потрепанный дядька неожиданно громко икнул.

– Все… прочь… все… – прохрипел лежавший на полу, но тут глаза его закатились, изо рта и из носа полезла желтоватая пена.

– Чего это он бормочет-то? – спросила оправившаяся от ужаса администраторша.

– Бредит, – определил потрепанный дядька. – «Скорую» вызывайте, пусть увозят добра молодца.

Он опустился на корточки рядом с темноглазым, с любопытством заглянул ему в лицо.

Администраторша протолкалась сквозь толпу и утопала в сторону своего кабинета. Сама толпа начала понемногу редеть – продавцы, убедившись, что ничего особенно интересного не происходит, возвращались к прилавкам, покупатели вспоминали, что они явились сюда вовсе не за зрелищами.

Когда рядом с лежавшим на полу мужичком осталось несколько человек, он неожиданно ожил. Не открывая глаз, резко сел, ухватил потрепанного дядьку за руку, и тот почувствовал в длинных тонких пальцах мужичка неожиданную силу.

– Ой, встает! – воскликнула продавщица Клава.

– Ты чего? – спросил потрепанный.

Темноглазый и не подумал отвечать. Он наклонился, притянул потрепанного дядьку к себе и зубами вцепился ему в ладонь, прокусив кожу до крови. Пострадавший взвыл, постарался вырваться, но не смог. Только что лежавший пластом мужичок повис на нем, точно клещ на собаке.

– Сука… придурок долбаный… – захрипел потрепанный, с удивлением ощущая, как боль в ране стихает, и ей на смену приходит ощущение холодного мерзкого прикосновения. – Отпусти!

Темноглазый обмяк, будто у него закончились силы. Мешком свалился на пол и скорчился – неподвижный, бледный, с кровью на губах. Потрепанный дядька затряс рукой, на которой остались отпечатки зубов, а между ними – непонятно чем нанесенная ранка, глубокая и круглая, похожая на воронку.

На миг пострадавшему показалось, что в ней что-то шевелится – червячок цвета сырого мяса или даже лохматая гусеница размером с опарыша. Но в следующий момент ранка заполнилась кровью, и мелкая тварь, если она была на самом деле, пропала из виду.

– Ой, что с вами? Вам больно? – продавщица Клава обнаружила новый объект для проявления жалости.

– Ничего, и не такое терпели… – сказал потрепанный, чувствуя легкое головокружение. На самом деле боли почти не было, но какой мужчина упустит случай выставить себя героем? – Но надо же, каков молодец? Совсем с нарезки съехал, похоже. А все эта зима проклятая, я такой гнусной и не припомню. Тут и у здорового крыша поедет, не то что у больного.

Январь и февраль на самом деле выдались бессолнечными, не особо холодными, но сырыми. Небо над городом еще с ноября затянула пелена облаков, время от времени порождавшая мокрый снег, туман над Окой и Волгой висел постоянно, и даже небольшой мороз переносился с трудом.

– Да, погода ужасная! – подхватила Клава вечную тему. – Вчера – первый нормальный снегопад с декабря. У нас во дворе, вы знаете, сломало старое дерево. Я вот помню…

Грозивший стать бесконечным рассказ прервало возвращение администраторши.

– Сейчас будут, – сообщила она и заметила покусанную руку. – Что это с вами?

– Ерунда, – бодро ответил потрепанный дядька. – Он меня покусал. Врачам покажу на всякий случай.

«Скорая», что удивительно, и в самом деле приехала быстро. Не прошло и пяти минут, как на главной лестнице показался врач, полный, в очках и с бородкой, а за ним – медсестра, тощая брюнетка баскетбольного роста.

– Проходите, вот он… – затараторила администраторша. – Упал, потом пена изо рта у него шла, и еще мужчину укусил! Заберите его быстрее, пока он тут бациллами все не засыпал!

– Разберемся, – ответил врач и принялся за дело.

Лежавший без сознания темноглазый мужичок подвергся короткому осмотру, после чего доктор велел принести носилки. Пока ходили за ними и призывали на помощь двух охранников, врач обработал ранку на руке потрепанного дядьки и велел ему как можно быстрее привиться от бешенства.

«На всякий случай, – сказал он. – А то если заболеешь, поздно будет».

Носилки доставили, темноглазого осторожно уложили на них и понесли вниз по главной лестнице. Медсестра и врач утопали следом, и теперь уже все продавцы вернулись за прилавки.

Там, где только что царили гам и возбуждение, стало тихо и чуть ли не пусто.

Темноглазого мужичка без приключений донесли до белого микроавтобуса с красным крестом на боку. Загрузили внутрь, с клацаньем захлопнулась дверца. «Скорая» выехала на трассу и начала набирать скорость.

– Что с ним такое, Вадим Степанович? – спросила медсестра, глядя на укрытого простыней больного.

Он лежал неподвижно и, казалось, даже не дышал.

– Не совсем понятно, – отозвался врач. – Сердце бьется редко, температура низкая…

В этот момент больной сел, распахнул глаза.

– Вам нельзя двигаться, нельзя… нет… – врач осознал, что он не в силах говорить от дикого, непереносимого ужаса.

Медсестра прижалась к стенке машины, взгляд ее сделался безумным. Из кабины донеслась приглушенная брань водителя, «Скорая» завиляла.

Темноглазый мужичок поднялся, сбросил с себя простыню, одним движением открыл дверцу и выскочил наружу. Врач увидел, как он упал, перекатился, взметнулся на ноги как ни в чем не бывало и побежал к обочине, не обращая внимания на раздраженные гудки.

Страх исчез, вернулась способность дышать и говорить.

– О, Вадим Степанович… это как? – пролепетала медсестра.

– Не знаю, что и сказать, – ответил врач, совершенно автоматически задвигая дверцу. – Двадцать пять лет на «Скорой», а такого не видел…

Когда Олег на такси приехал к Московскому вокзалу, время подходило к одиннадцати вечера. Он выбрался из машины, прихватил из багажника спортивную сумку и пошел к дверям вокзала, оскальзываясь на обледеневшем асфальте, покрытом выпавшим только сегодня снегом. В памяти всплыли строки песни группы «Кино»: «Белый снег, серый лед на растрескавшейся земле. Одеялом лоскутным на ней город в дорожной петле…»

Аристарх Сергеевич ждал, как они и договаривались, в главном зале, под громадной люстрой.

– Вот и ты, – сказал он. – Чего такой мрачный?

– Вы точно хотите это знать? – спросил Олег. – А то ведь я все расскажу.

С работы он приехал сегодня в семь, и два часа заняло объяснение с Леной. Она заявила, что устала от его «чертовой правдивости» и собирается немедленно вернуться к родителям. Олег уговорил ее подождать и подумать хотя бы то время, что он будет в Москве.

– Действительно, я и забыл, – Аристарх Сергеевич виновато улыбнулся. – Извини.

Когда объявили посадку, они взяли вещи и зашагали к выходу на платформу. Дошли до своего вагона, тут проводница, высокая и румяная, в синем форменном пальто, проверила билеты, заглянула в паспорта и сказала:

– Проходите.

В вагоне было тепло, пахло свежим бельем и горячим кофе. Олег повесил куртку на вешалку, убрал сумку под свою нижнюю полку и уселся напротив Аристарха Сергеевича.