Все же плен есть плен, и вряд ли ей там хорошо.

– Да, я готов. – Олег отвернулся от зеркала. – Кстати, ты не скажешь, что за тип есть у вас в «Зеркальной пирамиде»? Борис зовут, здоровый такой, с шишками на черепе.

– Борис Зорин, старший командор языка «чувствующих», – отозвался Дмитрий, продолжая обуваться. – Очень сильный, опытный маг и большой властолюбец. Фактически он стоит за попыткой использовать эпидемию размножения среди слаш на благо Желтого Ока. Он предложил этот план, а магистр только согласился.

– Вот как? – Олег вспомнил темные, мрачные глаза, речь с заминками, тяжелые, мощные руки. Ощутил прилив сильной, подсердечной ненависти. – Ничего, этот командор у нас побегает.

Он поспешно надел ботинки, накинул куртку и вслед за Наблюдателем вышел из квартиры.

Ночь над Нижним Новгородом доживала последние часы.

Для заполненных машинами улиц и площадей уже наступило утро, а дома украсили себя созвездиями из осветившихся окон. Но в сердце «Щелоковского хутора» – большого лесопарка в пределах города – тьма и не подумала уходить, она даже сгустилась, стала плотнее.

И в этот самый час посреди лесопарка, далеко от лыжных трасс, на окруженной густыми зарослями поляне сошлись тринадцать существ, на первый взгляд – плоть от плоти ночного мрака.

Тощие, смуглые, с глубоко посаженными глазами, они походили друг на друга, точно братья… или сестры? И в каком-то смысле они все являлись родственниками, хотя питали друг к другу одно лишь отвращение.

Такая вещь, как чувство единства, слаш неведома.

– Так мало? – пронзительным тонким голосом сказал один из «черных», одетый в темный свитер и джинсы.

– Все, кто смогли пойти наперекор безумию, – прохрипел другой, в котором Олег Турнов узнал бы сторожа храма Всех Святых, что при Сормовском кладбище. – И то хорошо. Не будем терять времени.

– Не будем, – согласился слаш в джинсах. – Кто станет «личинкой»?

– Он и станет, – пробасил сутулый «черный» с длинными руками и морщинистым лицом, по виду – старейший из всех, и указал на сторожа. – Если кто и имеет шансы ликвидировать угрозу, то только Эрвинг, отпрыск Скавена. Его магическое искусство известно всем, и…

Сутулый осекся и содрогнулся всем телом. Рот его открылся, и из него потекла желтая пена, а между вскинутыми руками затанцевал лепесток фиолетового пламени.

– Выброс! – воскликнул стоявший рядом слаш в старом ватнике и валенках. – Глушим!

Двенадцать «черных» сделали одно и то же – поднесли правую руку к лицу и выдохнули, точно сдувая с нее нечто маленькое. Двенадцать крохотных облачков темного пара поплыли к бьющемуся в конвульсиях сутулому, окутали его с головы до ног, заглушили нечленораздельный вой.

А когда через несколько минут растаяли, стало ясно, что сутулый слаш стоит на четвереньках и тяжело дышит, но приступ сгинул без следа.

– Спасибо… – это слово сутулый из себя просто выпихнул, и лицо его перекосилось. – Да, вернемся к делу… Кто-нибудь возражает, что «личинкой» станет Эрвинг, отпрыск Скавена?

– Нет, – сказал «черный» в ватнике и валенках, и словно эхо полетело по поляне: «Нет… нет… нет…»

Отрицание прозвучало одиннадцать раз.

Промолчал только сторож из храма Всех Святых.

– Тогда приступим, – сказал сутулый, поднимаясь на ноги. – Все осознают, что нам предстоит совершить? На что мы пойдем ради того, чтобы остановить то, что убьет не только нас, но и весь город?

Ответом стало двенадцать «да».

Забился в конвульсиях еще один слаш, малорослый, в спортивном костюме и лыжных ботинках. Его успокоили тем же способом, что и сутулого, и Эрвинг, отпрыск Скавена, вышел в центр поляны. Неторопливо стащил с себя всю одежду, лег на снег, разбросав руки и ноги.

– За дело, – сказал сутулый, и первым сжал кулаки.

Его примеру последовали остальные, и двенадцать слаш замерли, как нелепые, обряженные в дурацкую одежду манекены. Тьма сгустилась еще больше, в ней заходили волны, пронизанные серебристыми бликами, покатились от края поляны к ее центру, туда, где лежал обнаженный «черный».

Когда первая волна коснулась его тела, он вздрогнул и оскалился, точно увидел перед собой врага.

Смуглое, почти черное тело начало покрываться белым налетом, похожим на иней. Пятнышки его возникли на боках, тонкие полоски потянулись по рукам, охватили шею, пересекаясь друг с другом, срастаясь, становясь толще.

Вскоре Эрвинг, отпрыск Скавена, исчез внутри кокона из белоснежного «мха».

– Готово… – не сказал даже, а прошипел сутулый. – Теперь бьем его… без жалости бьем…

Волны тьмы исчезли, пронзительно взвыл ветер, из снега поднялись серые тонкие вихри, один – с синими искорками внутри, другой – с алыми, третий – с золотистыми. Сутулый слаш схватил тот вихрь, что вырос рядом с ним, поднял, будто копье, и швырнул в белый кокон.

Серое пронзило белое насквозь, и поляну огласил надрывный стон.

За первым «копьем» в полет отправилось второе, третье, и из кокона хлынула черная жидкость, похожая на кровь. Стоны слились в гул, будто на муку жаловалась сама земля.

– Хватит? – спросил «черный» в спортивном костюме, бросивший свой вихрь последним.

– Нет, мало, – после паузы ответил сутулый. – Отрава еще сидит в нем. Давай!

Вновь заревел ветер, заколыхались нависшие над поляной ветви, сбрасывая с себя снег. Выросли, закачались «копья» из серого тумана, более короткие и тонкие, чем в первый раз.

Процедуру пришлось повторить трижды, и после этого стон перешел в визг, а хлещущая из кокона жидкость посветлела, стала прозрачной.

– Достаточно, – сказал сутулый слаш. – Теперь нужно снять покров. Только очень осторожно.

Двенадцать «черных», тяжело ступая, подошли к потерявшему белизну, посеревшему кокону. Один протянул руку, ковырнул бугристую, шершавую поверхность. Отвалилась чешуйка, похожая на высохший лист, за ней другая, и по оболочке, заключившей в себя Эрвинга, отпрыска Скавена, с негромким хрустом побежали тонкие трещины.

– Это еще что? – слаш в ватнике и валенках удивленно отпрянул. – Перестарались?

– Если так, то он умер, – мрачно буркнул сутулый. – Не стоим, очищаем.

«Черные» принялись рвать трескающийся покров. Открылось лицо, застывший на нем оскал, и медленно, очень медленно поднялись веки. Эрвинг, отпрыск Скавена пошлепал губами и произнес:

– Ссскорее… Он пьет из меня силы…

Серые чешуйки, испачканные изнутри черным, посыпались на снег. Обнажилось тело Эрвинга, отпрыска Скавена, лоснящееся, точно покрытое потом, и он смог вздохнуть полной грудью. Напряглись мускулы под темной кожей, и тот, кто согласился стать «личинкой», сел.

– Ну что, как? Удалось? – спросил сутулый, и его бас сорвался на писк. – Ты как чувствуешь?

– Не знаю. Сейчас проверим…

Но тут желтая пена полезла изо рта у того из слаш, что заговорил первым, в джинсах и свитере, и пришлось потратить время на то, чтобы привести его в норму. И только потом Эрвинг, отпрыск Скавена, поднялся на ноги, помедлил мгновение, а затем впился зубами в собственное запястье.

Двенадцать сородичей следили за ним, затаив дыхание.

– Чисто, – сказал Эрвинг, отпрыск Скавена, и сплюнул на снег собственной кровью – бледно-розовой, будто разбавленное водой вино. – Я свободен… Осталось закрепить эффект.

– Да, – кивнул сутулый. – Я начну.

Он подошел к Эрвингу, отпрыску Скавена, вплотную, и положил ему на плечи ладони. Двое слаш постояли некоторое время, глядя глаза в глаза и дыша в такт, а потом одновременно содрогнулись, точно от боли или наслаждения, а их тела окутал вихрь лилово-желтого огня.

Вспыхнул, подобно пламени свечи, и сгинул.

То же самое повторилось одиннадцать раз, и Эрвинг, отпрыск Скавена, принялся одеваться. А его сородичи, разом потеряв интерес друг к другу, начали расходиться в разные стороны.

Захрустели потревоженные сугробы, закачались ветки.

– Удачи тебе, – сказал «черный» в ватнике и валенках. – Надеюсь, что все…