— Наивная ты, Денисенко, как тот младенец со слезой! Все они, красавцы, одним миром мазаны. Вот ты связалась на свою голову с красавцем, и что?
— Ай, Ларка, брось, — начала злиться Женя. — Сравнила хрен с пальцем! Прости за грубость. Тот — сволочь в чистом виде, неразбавленная, концентрированная сволочь, а это Агнец Божий! Ты только послушай, как он поет! Голос, этот голос, Ларка, я балдею! Ты думаешь, сволочи умеют так петь? Быть того не может! Никогда в жизни не поверю! Нет, Лар, ты не понимаешь. Ты не обжигалась, как я, тебе непонятны мои ощущения. Ты просто не видишь то, что вижу я. Говорю тебе — эти глаза не умеют лгать, или я совсем не разбираюсь в жизни.
— А разбираешься? — тихо, опасаясь смутить подругу горькими воспоминаниями, спросила Сычева.
Женя с укоризной взглянула на подругу.
— Знаешь, Лар, после такого волей-неволей начнешь разбираться. Потому что есть, с чем сравнивать.
— Ну, не знаю, — примирительно заявила Лариса. — В таком случае это дело вкуса. Потому что мне твой Городинский не нравится. Как-то он слишком красив, чересчур. Нереально, неестественно… Вот просто неприлично красив!
— А мне нравится! — радостно поставила точку Женя. — Эх, жаль, что он такая знаменитость. С ним на улице явно не столкнешься, в троллейбусе не познакомишься. Ух, Ларка, вот с ним бы я разгулялась!..
Глава 4
Дом, работа, дом. Забитый в часы пик городской транспорт. Бесконечная смена времен года: зима, весна, лето, осень. И снова зима, зима, зима… Вечная зима в душе Женьки Денисенко. Холодная пустота вневременья…
Однажды, возвращаясь с работы, уставшая и равнодушная, выйдя из троллейбуса на своей остановке, Женя наткнулась взглядом на лучистую улыбку Городинского. Сердечко екнуло — вот он, кумир, вот он! ну до чего же хорош! И тут же поняла — ах, нет, это не Городинский, вернее, не он сам, а всего лишь его прекрасное изображение на плакате, выставленном в витрине киоска 'Союзпечать'. Но даже это Женя посчитала удачей — и в самом деле, на снимке Городинский был, кажется, еще прекраснее, чем в жизни. Правда, в жизни Женька его никогда не встречала, видела только с экрана телевизора. И разве могла она пройти мимо такого шедевра? Хоть и оставалась в кошельке сущая мелочь, а ведь зарплата только через неделю, но это не могло удержать Женю от покупки. Кто знает, а вдруг через неделю уже все плакаты разберут, и Жене останется до конца дней жалеть о том, что не купила такую красоту. Пусть не настоящий, пусть бумажный, но у нее будет свой Дмитрий Городинский.
Придя домой, первым делом Женя принялась за портрет. Пристально и даже придирчиво оглядела свои весьма скромные владения, выискивая самое почетное место, достойное Дмитрия Городинского. Выбрала стену напротив дверей: так, чтобы еще из прихожей можно было бы видеть его прекрасное лицо. И в комнате его будет видно буквально с каждой точки. Да, решено. Димочка Городинский, вернее, его прекрасное изображение, будет жить именно здесь. Аккуратно прилепила скотчем к стене уголки плаката, тщательно, с неприкрытой любовью разгладила его руками.
— Вот. Вот так. Очень хорошо. Ну, здравствуй, Димочка! Надо же, какой хорошенький! И где только тебя такого сделали, а? Неужели еще выпускают таких красавчиков?! Само совершенство! Вот и будем мы тут с тобой вдвоем куковать. Потому что нам с тобой никто не нужен, правда? Нам и вдвоем будет хорошо!
И правда, как-то веселее стало. Как будто поселился в доме другой человек, родная душа. И было теперь, с кем поговорить. Пусть даже новосел никогда не отвечал Жене, но она-то знала, что не одна, уверена была, что он ее слышит. И сама как будто ожила, повеселела, вроде даже душою немножко отошла, перестала ежеминутно вспоминать о своем горе. Уходя на работу, прощалась с ним:
— Пока, Димуля, не скучай, я скоро!
Вечером, возвращаясь домой, спешила, как будто дома ее кто-то ждал. Уже не было того жуткого чувства никому ненужности, той тоски, когда зимним вечером возвращаешься в до жути пустую, темную, неуютную квартиру. Еще с порога радостно здоровалась:
— Привет, Димуля! Я уже дома!
Умом Женя понимала, что портрет — это всего лишь потрет, неодушевленный кусок плотной бумаги. Однако на сердце вдруг появилась какая-то легкость, которую она не испытывала уже очень много лет. С тех самых пор, как тот, чье имя она теперь не вспомнит под страхом смерти, вернулся к ней, беременной, обещая непременно в ближайшее время поделиться с Женькой своей фамилией. Вот тогда, кажется, она была по-настоящему счастлива. Пусть единственный в жизни раз, пусть столь кратковременно, но было счастье в ее жизни, было! И даже проклятье, которому подверглось имя предателя, не в состоянии то счастье перечеркнуть. И вот теперь на Женю свалилось некое подобие счастья, полноты жизни, бытия. Она больше не одна, не одна!
Суббота. Ах, как Женя ненавидела выходные! Стоп, это было раньше. Давно, очень давно. В ту пору, когда она была совсем одна. А теперь, когда у нее появился Димочка, субботы стали уже не просто приемлемыми, а даже вполне приятными, расслабляющими. Потому что в выходные ей не нужно было бросать Димочку одного в пустой квартире. Можно было целый день наслаждаться обществом друг друга.
Вот в одну из таких суббот и нагрянула Сычева, предварительно известив о своем визите.
Едва войдя в комнату, Лариса наткнулась взглядом на портрет Городинского.
— О, с обновкой тебя! — воскликнула она.
— Хорош, правда? — зарделась от радости Женя.
Лариса согласилась:
— Не то слово! Удачное фото, правда. Вот только…
— Что? — удивилась Женя. На душе как-то неприятно заскребли кошки.
— Ну вот что-то не то, — неопределенно помахала в воздухе ладонью гостья. — Уж как-то слишком красив, чересчур. До приторности. И давно он у тебя висит?
— Не знаю, — неуверенно протянула Женя. — Не засекала. Месяца два, наверное. А может, больше. Ты когда у меня последний раз была? Разве его еще не было?
Лариса критически разглядывала постер, словно бы не услышав вопроса подруги.
— Пару месяцев, говоришь? И что, тебя еще не тошнит от его приторной физиономии?
Женя обиделась:
— У, много ты понимаешь! Нам с ним весело, — и, обращаясь к портрету, добавила: — Правда, Димуля? Нам ведь с тобой не скучно?
Гостья иронично-сокрушенно покачала головой:
— Совсем свихнулась! Эй! Между прочим, он жениться собрался! Слышала? Говорят, на Алине Петраковой. Так что тебе там ничего не светит.
Женя обиженно пождала губки. Тоже мне, новость: да об этом все газеты трубят! Только это все неправда, это не может быть правдой, потому что…
— Чушь! — уверенно воскликнула она. — Не может он на ней жениться! Кто он и кто она? Он — само совершенство, красавец и талантище, а она кто? Старая толстая тетка, чуточку известная. Фигня, никогда в жизни не поверю…
Женя на мгновение замолчала. Как-то в ее голосе совсем не слышалось уверенности. Если не прислушиваться к словам, по ее тону выходило, что очень даже верит в эти невероятные слухи, другое дело, что они ей совсем-совсем не нравились.
— А кстати, кто она такая? — после короткой паузы спросила хозяйка. — Имя вроде знакомое, физиономия тоже, а кто такая — не знаю. Точно ведь не артистка и не певица, а по ящику мелькает довольно часто. А теперь вот на Димочку моего глаз положила!
Лариса неуверенно пожала плечом:
— А кто ее знает? По-моему, она каким-то боком с шоу-бизнесом связана.
Женя возмутилась:
— А-ха. Хитрая какая! Вот за счет моего Димочки и решила в люди выбиться! Не выйдет! Он мой!
Лариса рассмеялась:
— Ой, придумала! Да он о твоем существовании даже не подозревает!
— Вот в том-то и дело, — обиженно сникла Женя. — В том и проблема. Вот как ему намекнуть о моем существовании, а? Как ему объяснить, что мы с ним созданы друг для друга?
