Каждый раз, как Надежда задумывается над своим прошлым, ее поражает пустота ее дней, кажущихся столь наполненными. Избыток денег, комфорта и власти дает ей в такие минуты ощущение полной фрустрации. Она может получить все, и потому ей не угодишь ничем. В сравнении с ее размеренной жизнью в Плещееве и ее роскошно обставленными заграничными путешествиями, в личном вагоне с гербами, бешеный галоп Чайковского по Европе, из города в город, от триумфа к триумфу, кажется ей и утомительным, и завидным. Напрасно он повторяет ей, что вконец измучен, что постоянные разъезды надоели ему и что он всякий раз с ужасом думает о том, какой прием публика и критика уготовили его следующему концерту, – она не может заставить себя жалеть его. В этом контрасте между позолоченной обыденностью ее собственного существования и вихрем композиторской славы она даже видит знак милости неба к тому, кто еще при рождении получил божественный дар творить. Что ни случись, в оправдание всех его слабостей у него есть прекрасное алиби – его творения, которые он взрастил вдали от всех, на радость всем. Что можно поставить в упрек Чайковскому, который своей музыкой заслужил право на всемирную благодарность? Когда Надежда может дать лишь денег тем, кто нуждается, он дает лучшее лекарство от всех человеческих страданий. И, делая этот мелодичный дар, он не беднеет. Он вкушает тихую радость, укачивая толпы себе подобных. Из письма в письмо он рассказывает баронессе об этапах своего восхождения. Так, в начале января 1888 года он сообщает ей с гордостью, что царь только что назначил ему пожизненную пенсию в размере трех тысяч рублей серебром. «Меня это не столько еще обрадовало, сколько глубоко тронуло. В самом деле, нельзя не быть бесконечно благодарным царю, который придает значение не только военной и чиновничьей деятельности, но и артистической». Сходя с корабля в Лондоне 11 марта, он стонет от непомерно большого успеха: «Но что ужасно, невыносимо, это знакомства, приглашения на обеды и вечера, необходимость то делать, то принимать визиты, обязанность постоянно говорить или слушать других и полная невозможность уединиться, отдыхать, читать, вообще что бы то ни было делать, кроме несносного служения общественности».

24 апреля того же года он наконец возвращается в Россию, прямо в свой новый загородный дом во Фроловском, недалеко от Клина, благоустроенный за время его отсутствия Алексеем.

Читая отчет о его днях, Надежда чувствует, что он настолько счастлив тем, что находится у себя и больше не нуждается ни в радушии, ни в постоянных денежных выплатах своей подруги, что сожалеет о благословенной эпохе, когда она одна давала ему комфорт и достаток. Поэтому именно чувство отмщения испытывает она, когда читает в письме от 4 июня 1888 года, что он никак не может обойтись без нее: «Милый, дорогой друг мой! Я никак не могу, чтобы от времени до времени не беспокоить Вас денежными просьбами. Конечно, Вам покажется удивительным, что теперь, когда я сделал концертное путешествие по Европе и получил пенсию от царя, я могу все-таки нуждаться в деньгах. Но дело в том, что путешествие имело в результате, кроме утомления и увеличения известности, страшные, невероятные денежные расходы. [...] И после долгих колебаний я решаюсь, если возможно это, просить Вас вместо 1 октября прислать мне бюджетную третную сумму в настоящее время. Вы оказали бы мне этим огромное удовольствие и облегчение в моем временном стесненном положении. Очень совестно и стыдно беспокоить Вас, особенно ввиду того, что теперь, казалось бы, меньше чем когда-либо я имел бы повод беспокоить Вас и злоупотреблять добротой Вашей. Будьте здоровы и, ради Бога, простите меня».

Он умоляет простить его, а она готова целовать ему руки, чтобы отблагодарить за то, что он снова обращается к ней, несмотря на то что его финансовое положение очевидно поправилось. Осчастливленная этим возвратом к денежному вопросу, она поспешно отсылает ему требуемую сумму. Выполнив его просьбу, она предается мыслям о том, что для нее это просто мелочь, тогда как в нескольких верстах от нее любимый будет так счастлив, что станет молиться на нее, как на посланницу Провидения... Вот, в сердце артиста, она соперница Их Императорского Величества. Не будучи в числе приближенных ко двору, она внезапно начинает чувствовать себя на равных с сильными мира сего. Однако финансовая ситуация Чайковского не менее сложна, чем программа его будущих турне по Европе. Едва получив от Надежды деньги, он сообщает ей, что ему предлагают поехать на три месяца в Соединенные Штаты и обещают невиданный гонорар: двадцать пять тысяч долларов. Он также делится с баронессой, что, несмотря на столь утомительный переезд, он склонен принять предложение. Что ответить? Она не решается давать советов, зная, что в будущем, скорее всего, будет кусать себе локти. Посему она не говорит ни «да», ни «нет» и на том умолкает. В действительности уже несколько месяцев она живет с ощущением, что больше не оказывает на него того влияния, что прежде. Он больше не ее. Да и почти все близкие люди уходят от нее. Все ее дочери, кроме Милочки, замужем, свили свое гнездышко или летают на собственных крыльях, не заботясь о матери. Последний из ее сыновей, Максимилиан, проще Макс, только что приобрел имение и ведет в роскоши пустое существование в лучших традициях клана фон Мекк. Да вот и Милочка собралась вылететь из гнезда. Ее руки попросил князь Ширинский. Как отказаться от столь почетной партии, тем более что малышка, похоже, влюблена по уши. Боясь остаться со дня на день одна, тогда как она рассчитывала держать этого ребенка, саму невинность и жизнерадостность, подле себя вечно, Надежда принуждает себя притвориться, что довольна, когда ей хотелось бы рыдать от досады. О своем будущем зяте, которому всего двадцать лет, но который уже публикует статьи в газетах, ходит в Сибири на медведей и находит время, чтобы заниматься семейным имением, она пишет Чайковскому: «Пожелайте счастья моей Милочке, этому ребенку-невесте. Юная парочка влюблена друг в друга невыразимо и теперь пока счастливы до бесконечности, а что будет дальше, то находится в руках Божьих». Свое письмо она заканчивает, радуясь еще раз чудесному восхождению Чайковского к славе, которая пересекла границы его родины, и сравнивает его с птицей, вырвавшейся из клетки и облетающей на своих крыльях мир.

Польщенный честью быть одним из первых, кому было сообщено о том, что Милочка выходит за князя, Чайковский отвечает баронессе 12 июля 1888 года: «Я очень радуюсь, что она выходит замуж за столь симпатичного Вам человека, даже, признаться, и тому радуюсь, что Милочка будет княгиней, но все-таки у меня при мысли о Вас сжалось сердце. Отсутствие Вашей младшей дочки будет, я думаю, очень тягостно для Вас, особенно в первое время. Она вносила так много оживления и прелести в семейную жизнь Вашу! [...] Как бы то ни было, но нельзя не радоваться, что она выходит замуж по любви и за такого чудесного юношу».

Однако поздравления не заставляют Чайковского позабыть о собственных материальных затруднениях. 22 августа 1888 года он снова пишет Надежде, прося денег, авансом в счет ежемесячных бюджетных сумм. «В течение зимы дела мои, несомненно, поправятся, и я, как Вам известно, могу даже, может быть, серьезно разбогатеть. Теперь же обстоятельства так сложились, что я принужден убедительно, горячо просить Вас прислать мне остающиеся две трети всей бюджетной суммы за будущий год, т. е. четыре тысячи рублей серебром. Если это возможно, убедительнейше прошу Вас прислать эту сумму приблизительно ко 2 сентября».

Надежда выполняет его просьбу, не колеблясь. Что для нее четыре тысячи рублей? Травинка в стоге сена! Она издали представляет себе радость возлюбленного при виде ее подписи внизу чека. Это ее способ вкусить полноту обладания. Никогда не познает подобного упоения Милочка в объятиях своего мужа. Когда Чайковский сообщает Надежде, что «благодаря ей» он воспрянул духом и принялся за правку своей Пятой симфонии и написание увертюры-фантазии по «Гамлету», она ликует, словно ей обещали любовное свидание.