Алексей Сергеевич уже меньше сердился на горе-изобретателя, которому надо будет как-нибудь помягче объяснить, что нельзя поставить предполагаемый мост на быки — глубина океана пять километров и льды всегда дрейфуют, — нельзя подвесить мост к аэростатам — ветер их сорвет и угонит…
На мостик поднимался Денис Денисюк, огромный, грузный, с квадратным лицом, пышными усами и узкими хитроватыми глазами.
За ним неторопливо шел худощавый молодой человек с потрепанной папкой в руках.
— Ах, это ты! — сказал Алексей Сергеевич, узнав одного из своих рабочих. — Что ж, пойдем ко мне.
Они прошли в каюту. Главный инженер, ничего не спрашивая, сел за стол, взял папку из рук Корнева и стал листать ее. Он не поднимал глаз, но Денис заметил, что у него покраснели уши. Андрей Корнев сидел на краешке стула, напряженный, стиснув зубы.
Алексей Сергеевич вскочил:
— Что ж ты молчал до сих пор? Я ведь думал, что…
— Бред? — спокойно спросил Андрей.
— …а тут оказывается — технический блеск! — И Алексей Сергеевич, обойдя стол, подошел к Андрею.
Тот из вежливости тоже встал, слегка недоумевая. Главный инженер в упор рассматривал его лицо с грубоватыми, твердыми чертами.
Что он хотел в нем увидеть? Быть может, самого себя, каким он был много лет назад, когда обнародовал полудетскую идею ледяного мола и провалился с нею на диссертации?
— Почему молчал? Да не ко времени было, — ответил за Корнева Денис. — Да и жизнь… Она того и гляди обгонит мечту.
— Нет! — живо возразил Карцев. — Жизнь не может обогнать мечту, как человек свою протянутую вперед руку. А в твоей руке оказалась идея…
— Идея младенческая была, — словно оправдывался Андрей. — Нужно было сперва самому вырасти.
Алексей Сергеевич печально покачал головой. Нет, он не узнавал себя, удачливый инженер, в этом крутолобом и рано возмужавшем молодом человеке с дерзкими огоньками упорства или даже одержимости в глазах, с угрюмо ползущими к переносью бровями и плотно сжатыми, словно закушенными губами.
И в самом деле, если разобраться, история Мола Северного — история удач. Каждый противник проекта вносил в него что-нибудь новое, поднимал проект, а вместе с ним и его автора. Как ни была несовершенна карцевская идея преобразования Арктики, но в ней нуждалась страна, для которой круглогодичная навигация в полярных морях становилась необходимостью. И поэтому молодой Карцев быстро выдвинулся. А кто стоит теперь перед прославленным инженером? Нет, не горе-изобретатель, как подумал было Карцев, а скорее человек с нелегкой творческой судьбой…
— Не ко времени было, — повторил Денис.
— Да-да… — рассеянно сказал Алексей Сергеевич. — Идея, не созвучная времени… Как ты сказал? Нужно самому вырасти?
— Да он для того ж и в Арктику пошел. Зараз и заочный институт закончил в прошлом году. В том у хлопца сила!
— И продолжал год работать на стройке простым рабочим?
— Готовился, Алексей Сергеевич. Хотел пройти через все профессии, которыми придется руководить. Мечтал Арктику изучить, где буду мост строить.
— Будешь?
— Буду! — решительно заявил Корнев.
— Слушай, — Алексей Сергеевич обнял Андрея за плечи, — ты, оказывается, крепкий орешек! Не сразу раскусишь. Или не орешек, а еж. Иголки во все стороны…
— Дикобраз, — подтвердил Денис.
— Почему же? — улыбнулся Андрей. Он редко улыбался, и улыбка меняла, молодила его лицо. — Я к вам без иголок.
— Нет, друг, и меня уколол. Впрочем, за дело. Важно другое…
— Арктический мост.
— Конечно, но и сам ты важен… Денис мне шепнул… Ты, словно в монастырь схимником, на нашу стройку ушел, порвал с Большой землей… с самыми близкими людьми.
Андрей Корнев поморщился:
— Нет, друзья у меня были. Вот Денис, например… А с моей судьбой не всякий свою свяжет.
— Неистовый ты какой-то… Да, верно, таким и надо быть…
— Так как же проект?
— Проект? Видишь ли, Андрей… Проекта у тебя нет.
— Как нет? — нахмурился Корней.
— Если ты настоящий инженер, сам поймешь, что папка твоя — это совсем не проект… даже не техническое задание…
Андрей Корнев опустил голову и густо покраснел.
Алексей Сергеевич положил ему руку на плечо:
— Видишь ли, я вот говорю с тобой как старший, а ведь годами недалеко от тебя ушел. Пути у нас разные… а мечта — одна. Один умный человек говорил мне, что важна не только мечта, но и ключи к мечте. И если мечта — у человека, то ключ к этой мечте всегда у народа.
— Ключ не находят. Ключ делают, — твердо сказал Корнев.
— И я о том же… Вот соображаю, сколько времени нашему ледоколу плыть до Каспия, а там «вверх по матушке по Волге» до Москвы. Что, если нашим инженерам не дать на гидромониторе скучать, позволить им до конструкторских дел добраться? А? Как ты думаешь, Корнев, вычертят ключ?
— Если бы… вместе с вами, — сказал Андрей, с надеждой глядя в глаза Карцеву.
Денис неожиданно сгреб обоих инженеров в объятия и столкнул их:
— Дюже добре, товарищи созидатели! Еще одна великая арктическая стройка будет!
В московском Гипромезе, во Дворце проектов, где тысячи советских инженеров проектировали металлургические заводы для многих стран мира, произошло маленькое, но сенсационное событие. Рядового, ничем не примечательного проектировщика Корнева вызвал к себе заместитель Председателя Совета Министров СССР Николай Николаевич Волков.
Вспомнили, что Степан Григорьевич Корнев когда-то был главным инженером уральского завода, метил высоко, но потом «загремел»: это о нем, о человеке, «не делающем ошибок», «особом» типе руководителя, в свое время приспособившемся к определенным условиям, была напечатана статья в «Правде». Словом, карьеры у Степана Григорьевича не получилось. Он прослыл неудачником, стал желчным и неприятным в общении.
И вдруг теперь вызов в Совет Министров. Речь могла идти только о крупном назначении. Ведь Степан Григорьевич все-таки был человеком знающем и безусловно одаренным.
Волков прислал за Корневым свой великолепный турбобиль — машину-мечту, которая лишь только в воздух не поднималась и могла превращаться в комфортабельную лодку, а по шоссе развивала громадную скорость, в городе сама обходила препятствия, тормозила… Обо всем этом рассказала возбужденная девочка-секретарша с выпученными голубыми глазами и торчащими в стороны косичками. Но на Корнева ее слова не произвели впечатления. Он сказал, чтобы шофер Волкова подождал его, пока он закончит какой-то расчет.
Вскоре торопить Корнева пришел заместитель директора Гипромеза. Степан Григорьевич, плотный, большой, не спеша снял нарукавники, надел висевший на плечиках пиджак, поправил перед зеркалом галстук и, неторопливо шагая, пошел в гардеробную за пальто.
Однако по лестнице, где его уже не видели, он спускался сломя голову, прыгая через несколько ступенек.
Николай Николаевич Волков, высокий, прямой, заметно поседевший, сам ввел к себе в кабинет Степана Григорьевича.
— Ну, здравствуй, инженер! Давно не виделись. Обрюзг ты маленько… Спортом не занимаешься.
— Занимаюсь техникой и только техникой, — многозначительно сказал Степан Григорьевич, выжидательно глядя на Волкова.
— Слышал я, заводы для заграницы проектируешь.
«Ах, вот что! Конечно, речь пойдет о руководстве зарубежным строительством. Что ж, не так много крупных инженеров свободно говорят по-английски», — удовлетворенно подумал Корнев.
— А помнишь, как людей из цехов на капусту гнал, передо мной в райкоме отчитывался? — лукаво щуря глаза, спросил Николай Николаевич.
— Отчитываться всегда приходится, — неопределенно ответил Степан Григорьевич.
— Вспоминаю я наш последний разговор в Светлорецке. Если помнишь, о технических сооружениях и заграничной, так сказать, погоде речь шла. В тех условиях мосты между континентами трудно было строить. А теперь что ты об этом сказал бы?
— То же самое, Николаи Николаевич. Коммунизм и капитализм непримиримы.
— Вот как? Непримиримы-то они, конечно, непримиримы, но… — Николай Николаевич встал и подошел к окну, — но жить-то ведь надо. Тогда были дни угрозы глобальной ядерной катастрофы. Но человечество неспособно постоянно жить в таких условиях на разных «идеологических берегах». А раз жить, значит, переходить разделяющую их преграду.
