Сареван поднялся. Он оперся на руки, сдерживая гнев и заставляя себя улыбнуться сквозь зубы.

— Все, что ты сказал, было мне уже известно. Неужели ты рассчитываешь, что я уйду удовлетворенным?

Магистр взглянул на Саревана, остановив холодные глаза на его разгоряченном лице.

— Ты не был рожден для того, чтобы испытывать чувство удовлетворения. Я хотел бы объяснить тебе то, что ты хочешь узнать, насколько это касается тебя, но я не могу. — Увидев, что разъяренный Сареван выпрямился, он добавил: — Пока не могу. Я магистр гильдии. И могу приказывать моим союзникам не больше, чем принц Аранос. Ни одному из нас это не дано. Я должен поговорить с остальными и получить их согласие, прежде чем раскрывать наши секреты. Сареван фыркнул от отвращения.

— У кого вы позаимствовали этот ритуал? У магистрата Девяти Городов?

— Любой народ севера подчиняется подобным законам. Сам император Керувариона учитывает мнение своих лордов на совете.

— Но в конце концов правит он, — сказал Сареван. — Итак, ты признал, что я был частью происшедшего с самого начала. И ты уж прости меня, но я чувствую, что меня использовали. И к тому же использовали дурно. Магистр развел руками.

— Принц, это будет исправлено. Обещаю тебе. Сареван повернул руку ладонью вверх. Солнечный диск горел и сиял. — Поклянешься на этом?

Магистр глубоко вздохнул, словно охваченный мрачным предчувствием. Но его палец коснулся Касара. Сверкнула искорка — магистр отпрянул. — Клянусь твоей силой.

Кулак Саревана сжался. От прикосновения мага боль не усилилась, хотя ему показалось, что старик побледнел и задрожал, словно ему досталось больше, чем он ожидал. — Я принимаю твое обещание.

— Оно будет выполнено, — сказал магистр. — Ты узнаешь истину, насколько это будет возможно. Я посоветуюсь с моими соратниками. Когда мы закончим, позволишь ли ты вызвать тебя?

Сареван посмотрел на мага, подумал о его словах и о его чести и сказал: — Позволяю.

Саревана ожидало подлинное чудо. Хирел вел себя не просто вежливо после их стычки. Он был великодушен, как истинный принц. Он решил простить Саревану даже самые обидные его слова.

Простить самого себя Саревану оказалось намного сложнее. О том, что произошло с Вуадом и Сайелом, ему рассказал вовсе не Хирел. Один из придворных поведал об этом, охваченный восхищением, смешанным с недоверием. Обритых наголо принцев поместили в императорскую темницу, и спустя ночь и день, по истечении которых они оказались близки к безумию, с минуты на минуту ожидая появления холостильщиков, появился Хирел и предоставил им выбор: либо вольная жизнь и права евнухов при Низшем дворе в дальних пределах империи, либо чин офицеров императорской армии и военная служба, грозящая смертью в бою, но дающая возможность восстановить свой ранг и снова завоевать благосклонность брата. Вуад нашел выбор до смешного легким. Сайел, по слухам, колебался. Однако Сайела не слишком любили в кругах Золотого двора. И он отправился вместе с братом служить на восточных границах. Прежде чем уехать, они принесли великую клятву верности своему Высокому принцу.

Когда Сареван стал искать Хирела, оказалось, что он закрылся в гареме, выполняя свой долг перед наложницами, которых у него было триста шестьдесят. Сареван допускал, что ради такой причины ему придется подождать. Но ему это вовсе не понравилось.

Он бродил по своим покоям. Бродил по комнатам Хирела. Он выпил вина больше, чем требовалось, и затеял шутливую, но жаркую потасовку со Зха'даном, после чего почти решил, что Хирел заслуживает извинений.

Вино оказалось крепче, чем ожидал Сареван. Оно подтолкнуло его к мысли о том, что он должен сделать нечто из ряда вон выходящее. Оно заставило его решиться.

Сареван совсем потерял здравый смысл. Он оставил возмущенного, но покорившегося Зха'дана в покоях Хирела. Для охраны ему хватало и Юлана.

Они прошли через пустынные внутренние дворики, пересекли редко посещаемый коридор. Сегодня нежные голоса не окликали его через скрытые решетки. Сареван шел по новому для него пути, пролегавшему вдали от них.

Золотой дворец состоял из двух миров. Внешний был наполнен мужчинами и евнухами. Внутренний состоял из женщин и евнухов. Евнухи свободно перемещались из одного мира в другой. Мужчина, не лишенный своего мужского естества, мог проникать только в ту обитель, где являлся полновластным хозяином, где находились женщины, принадлежащие только ему. Во внешнем мире Сареван был чужаком. О внутреннем нечего было и говорить. Женщины, которые находились там, никогда не видели неба, не очерченного квадратом окна или стен. Они никогда не встречались с каким-либо мужчиной, кроме отца, брата или хозяина, которого лишь немногие из них могли назвать мужем, поскольку каждый из пятидесяти принцев имел соответствующее его положению количество наложниц.

Сареван уже усвоил, что каждая наложница мечтает о том, чтобы ее хозяин женился, ибо, согласно обычаю, после этого он может распустить гарем. А еще лучше для наложницы, если ей удается родить сына своему повелителю, потому что после этого ее не только освобождают, но и наделяют правами, почетом и могуществом придворной леди.

Если бы Сареван не знал, что гарем — это настоящая тюрьма, он нашел бы его не более странным, чем остальная часть дворца. Здесь господствовала пресыщенность, здесь благоухали незнакомые притирания, здесь было множество извилистых коридоров, напоминавших лабиринт. Роль стражников выполняли евнухи, но евнухи высокие и сильные, сжимавшие в руках обнаженные мечи. Черные евнухи. Северяне, лишенные бород, с обритыми черепами и выразительными глазами, напоминающими коровьи, темными, бесстрастными и непреклонными. Сареван ничего не значил для них. Он был мужчиной и не имел права пройти.

Он чуть было не повернул назад. Но, забравшись так далеко, уже не хотел сдаваться.

— Высокий принц встретится со мной, — сказал он. — Можете меня задерживать. Моему мохнатому другу это вряд ли понравится. Трудно представить, что он сделает в этом случае.

Два меча весьма красноречиво опустились и замерли на расстоянии протянутой руки от живота Саревана. Юлан глухо зарычал.

Бронзовые клинки опустились на ладонь ниже. Сареван попытался улыбнуться.

За спинами евнухов открылась дверь. Появился, страшно взволнованный асанианец. Не обратив ни малейшего внимания на стражников, с явным нетерпением он позвал Саревана:

— Пойдем, пойдем. Что ты тут прохлаждаешься? Время не ждет!

Сареван застыл в замешательстве. Маленький евнух досадливо хлопнул в ладоши. — Ты собираешься идти? Тебя ждут!

Сареван взглянул вниз. Мечи дрогнули. Медленно, с трудом сдерживаясь, чтобы не прикрыть свое нежное сокровище обеими руками, он протиснулся между стражниками. Асанианец ждал его, с трудом сдерживая нетерпение.

Каким бы размашистым ни был шаг Саревана, он с трудом поспевал за своим проводником. Коридоры гарема слились в сплошное размытое пятно. По пути им никто не встретился; возможно, это было организовано намеренно.

Несмотря на ошеломление, Сареван задавал себе множество вопросов. Уж не похитили ли его, словно умного дурака из непристойной песенки? И теперь его навечно заточат среди женщин, сделав рабом каждого их желания.

Он тихо засмеялся и сам удивился своему смеху. Уж слишком серьезно все складывалось.

Проводник втолкнул его в дверь, и он оказался в комнате, похожей на остальные комнаты дворца. Помещение не слишком просторное, но и не тесное. Низкий стол, гора подушек, развевающиеся шелковые завесы. Одалисок, ждущих его, Сареван не увидел и почувствовал разочарование.

В комнате было вино. Он помедлил, вспоминая коварство Асаниана и асанианцев, и понюхал жидкость. Она отличалась тонким ароматом и была страшно кислой: по асанианским понятиям, великолепный напиток. Если в вине и был яд, кислота безусловно убила его. Сареван налил себе кубок, осушил его и прогулялся по комнате. Юлан, как более мудрый, устроился по-королевски на горе подушек.