Мирейн стоял над телом своей жены и плакал. Ворота исчезли. Вадин погиб. Элиан умерла, несмотря на то что Мирейн пытался воскресить ее.

Но он умел побеждать смерть и не испытывал перед ней благоговения. Душа Элиан ускользала от него, и он стал преследовать ее. Он Сын Солнца. Он не позволит ей умереть.

"Оставь меня". К нему обращалась вовсе не бездумная отлетающая душа, опьяненная своей свободой. Она преграждала путь даже ему, который наполовину был богом. Может быть, она сожалела, что ей приходится делать это. Она была сурова к нему и ко всем этим молчаливым беспомощным магам. "Боги не шутят. Иди, Мирейн Ан-Ш’Эндор. Оставь меня в вечном покое".

Мирейн не желал смириться с этой истиной. Ему было известно множество способов умереть, только они не касались его лично. Теперь он жаждал смерти и раздумывал над этим.

Но он был Солнцерожденным, причем задолго до того, как жена и названый брат составили вместе с ним единую душу. Он был сыном верховного бога. Мечом Аварьяна, повелителем восточного мира. Повелитель запада умер. Отныне весь мир принадлежал Мирейну.

Он повернулся в грозном молчании. Безумие не исказило его лица. Он выглядел спокойным, разумным и очень усталым. Его пальцы сжимались и разжимались, но поблизости не было меча, который они могли бы ухватить. Севайин уничтожила все мечи.

Мирейн опустился на одно колено, бережно приподнял головы своей императрицы и своего брата, обнял их и принялся укачивать, бормоча какие-то слова. Потом он так же аккуратно положил их на пол, сложил на груди их руки, пригладил волосы, закрыл глаза. Не спеша поцеловал их в лоб и губы.

Затем он поднялся, и Севайин вздрогнула. Его спокойствие ужасало. Он поднял руку.

Здесь все еще оставались дважды по девять магов. Многие из них были ранены. Но они не боялись его. Они лишили его большей части его души.

С большой осторожностью они снова сплотились в единое целое. Подняли свои щиты и стали ждать, когда обрушатся молнии.

Мир рухнул. Хирел взирал на это без всякого замешательства. Его шея болела в том месте, где ее коснулся нож, но тот, кто сделал это, был уже убит или убежал. Никто больше не трогал его. Он превратился в тень пустоты — в спутника Дочери Солнца. В нем больше не было силы, а с его мечом они встречаться не желали. Он не мог принудить их к этому. Когда-то давным-давно или всего миг назад он испытывал гнев. Теперь это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме того, что его ждала смерть. У нее было странное прекрасное лицо. Лицо Уварры.

Если бы ему суждено было выжить, он бы горевал, оплакивая отца, лорда Вадина, леди Калириен. Но если он должен умереть, то пусть умрет рядом со своей женой. Теперь она стала его императрицей. Подумав об этом, он иронически улыбнулся и обнял Севайин за плечи. Она почти не осознавала, что он рядом, но ее тело прижалось к нему. Она дрожала от страха, усталости и боли, которую Хирел едва мог стерпеть. Он затаил дыхание, сжал зубы и обнял ее крепче. Сверкнула молния.

В этом зрелище были величие и мощь, подобные горному обвалу или морскому шторму. Весь замок сотрясался до самого основания. Плеть огненных молний ударила поверх их голов. Магический огонь с ревом взметнулся к потолку; стены завертелись в бешеном безумном вихре.

В самом центре этой бури белым пламенем сиял Мирейн. Маги ошиблись в своей надменной мудрости. Они убили двоих, которые составляли единство его души, думая, что этим ослабят его, подчинят своей силе. Так и случилось с той его частью, которая была смертным человеком и казалась его подлинной сущностью. Но она была лишь завесой, скрывающей истину, узами, сковывающими свет.

Сын жрицы из Янона исчез. Перед ними во всем своем ужасающем великолепии появился сын Аварьяна, воплощение чистой силы и чистого гнева, бестелесный и ослепительный. Он мог уничтожить тех, кто убил его императрицу и его брата; он знал, что это будет стоить ему жизни, но думал об этом не больше, чем бог, который восстает в своей ярости. — Отец, — сказала Севайин тихо, но отчетливо. — Отец. Она повторяла это снова и снова. Один раз она попыталась успокоить его прикосновением своей магической силы, но заплатила за это великой болью. Даже ради божественного света, горевшего в ней, он не желал отступиться от своего намерения.

— Мирейн, — прозвучало как удар гонга. — Мирейн Ан-Ш'Эндор!

Его пламя дрогнуло, взметнулось и устремилось к магическому огню. Он излучал силу, которую огонь поглощал словно вино. И вновь раздался низкий голос: — Мирейн Ан-Ш’Эндор!

В огненном сиянии, в которое превратился Солнцерожденный, мелькнуло лицо, глаза, темные и почти спокойные, как будто их владелец погрузился в транс; улыбающиеся губы. Собрав пригоршню молний, эта сила направила их прямо в магический огонь.

Оттуда, как из ворот, появился человек, юноша в облачении зхил'ари. Его имя замерло у Хирела на языке, Зха'дан. Хирел думал, что он погиб, Зха'дан был ранен и хромал, но по-прежнему оставался неукротимым Зханиеданом, который с глубоким уважением уступил дорогу тому, кого привел с собой, — сгорбленному седому старцу, закутанному в черный плащ.

Старик выпрямился. Он был высок, широк в плечах, несмотря на свой возраст, и силен, вопреки кажущейся немощи.

Князь Хан-Гилена отбросил свой плащ, оказавшийся не черным, а темно-зеленым, повернулся к огненному столбу и слегка коснулся его вершины. У него вырвался вздох, как единственная дань этой ужасающей силе.

Хирел покачнулся от внезапно наступившей темноты. Пламя потухло. Его место заняла тень — Мирейн на коленях в своем черном килте с золотым поясом, золотыми браслетами, обручем, серьгами и косичками, кажущийся слабым мерцанием после того величественного зрелища, которое он только что явил всем. Он поднял голову. Его лицо напоминало маску человека, лишенного молодости и надежды, но по-прежнему полного сил.

Красный князь прошел мимо него и опустился на пол возле тела Элиан.

— Дочка, — сказал он с невыразимой скорбью. — Ах, дочка, если б ты только согласилась немного подождать, этого никогда бы не произошло.

Его голос затих. Он поцеловал Элиан в лоб и с трудом поднялся на ноги. Все смотрели на него. Хирел удивлялся, не понимая, почему маги не нанесли по нему удар.

— Потому что он один из них, — сказала Севайин отчетливо и сурово. Она выпрямилась. — Ну что же, дедушка. Давай, убей его, пока он не опомнился.

Старик не взглянул на нее. Он смотрел на Мирейна, который хмурился как человек, тщетно пытающийся что-то вспомнить. Вспомнить, зачем ему надо это вспоминать.

— Он руководил ими! — вскричала Севайин в гневе и отчаянии. — Он начал все это. А теперь закончит. Теперь уже все конечно.

Слегка наклонив голову, Мирейн изучал лицо своего приемного отца.

— Ну разумеется, это ты. — Он едва заметно улыбнулся. — Это всегда был ты. Я заметил твой отпечаток на душе моей дочери, только принял это за ее любовь к тебе и за тот след, который оставило твое обучение, когда она еще была моим сыном. Кто, как не ты, мог сотворить такое превращение?

— Конечно, я, — ответил князь Орсан. — Это был мой замысел, мое творение. А теперь, как говорит моя госпожа, я должен закончить.

— Или я. — Мирейн легко и быстро встал на ноги. — Трижды по девять магов не смогли победить меня. Не хочешь ли теперь попробовать и ты, о князь предатель?

— Мне это не нужно. Асанианский император мертв. Его наследник на стороне твоей дочери, и души их слиты воедино. Убьешь ли ты их? Или подаришь им мир, за который они так отважно сражались? — Нет никакого мира, кроме смерти. — Для тебя это действительно так, — сказал князь. Мирейн горько рассмеялся. — Как же все вы должны ненавидеть меня! — Нет, — сказал князь почти нежно. — Нет, Мирейн. Ты не хочешь признать свое поражение? Но ведь по большому счету это победа.