После двух лет тренировки он на деле усвоил то, что его первое впечатление было ошибочным. Французские воины были такими же жестокими и свирепыми, как и в любом другом месте. Он больше не проводил утреннее время за полировкой и чисткой кольчуги, а носил ее.

И все же он не мог считать себя вполне довольным. Он сменил дикое, свободное существование на суровый режим тренировок, выучился самодисциплине, но никому не был благодарен за это, особенно своему отцу, который, не задумываясь, оставил его здесь. Его товарищи были готовы помочь ему, но никто, кроме Сенета, не заботился о его спокойствии и благополучии.

Сенет, бывший на год старше его, пожалел его в первую неделю после его появления, когда он пытался понять и быть понятым. Заметивший острый ум Гавина и завороженный его рассказами о древних замках Шотландии и ее природе, он проводил с ним долгие часы, обучая его языку и объясняя обычаи тех, кто жил вокруг. Они стали неразлучными друзьями.

— Ну что ж, я полагаю, нас всех разбросают довольно скоро и ты вернешься к своим горам. Мне будет очень не хватать тебя, — признался Сенет.

Гавин улыбнулся:

— Ты можешь поехать со мной.

— И мой бедный старик тогда получит удар. Нет уж!

Оба улыбнулись. Сенет довольно много рассказывал Гавину о своем отце, и Гавин был уверен, что отец Сенета рано или поздно получит удар от поведения сына.

А в том, что они все скоро разлетятся в разные стороны, Гавин сильно сомневался. Небольшие сражения, в которых в последний год принимали участие люди герцога, не включали Сенета или Гавина, потому что они считались слишком молодыми. Сенет заглядывал вперед, выискивая возможность заслужить свои шпоры и вернуться домой. Но Гавину еще предстояло решить, что даст ему такое же право вернуться домой. Он не думал, что это будет дворянство или рыцарство.

— Два года назад я думал, что ты сбежишь через неделю. — Сенет широко улыбнулся при воспоминании о диком пареньке, каким был Гавин в четырнадцать лет.

— Я бы так и сделал, если бы был уверен, что хоть кто-то сможет понять меня в этой богом забытой стране и показать мне дорогу. Со своим невежеством я мог бы вполне оказаться в Германии и закончить там свою жизнь!

— По крайней мере, в этой «богом забытой стране» ты выучился и теперь знаешь достаточно о Германии! — Сенет выглядел обиженным за свою родину. — Бог свидетель, ты был совершенно невежественным парнем.

Гавин не мог спорить с этим. Два года, проведенных в компании Сенета, показали ему, каким он был неграмотным. Он все еще продолжал учиться, но уже знал об окружающем мире, его королях и их политике больше, чем какой-либо наследственный глава клана. Каждый день он стремился узнать еще больше, потому что он был уверен - знание в соединении с силой и решимостью были его ключом к свободе.

— Сейчас я знаю достаточно, чтобы найти дорогу домой, — признался Гавин, — но этого мало.

— Мало, чтобы завоевать Галлхиел? — мягко спросил Сенет, зная, как много значит это название для друга, но не понимая почему. Он представлял его себе таким же старым и разваливающимся, каким Гавин описывал Аирдсгайнн.

— Да. У меня еще нет достаточно знаний или положения, и если этот проклятый мир скоро не закончится, то не будет и никакой возможности завоевать положение.

Он знал, что только в сражении может добиться славы и богатства. Все это было нужно ему, чтобы победить Макамлейда и завоевать Галлхиел, да и девушку тоже. Прошло то время, когда он думал, что только сила и хитрость необходимы для достижения его цели. Сенет говорил верно: он был невежественным раньше.

— Эй, вы двое, — пробурчал голос из дальнего конца, — гасите огонь!

Сенет широко улыбнулся.

— Вот недовольный сукин сын. — Но его тон был добродушным, и он потушил пламя факела о свою жесткую соломенную постель. Люди герцога содержались хорошо, но не были избалованы роскошью.

Затихли последние голоса, и Гавин долго лежал в темноте, думая о Галлхиеле и Риа Макамлейд. Он пытался представить ее себе. Она была еще ребенком, когда он видел ее в последний раз. Сейчас она наверняка превратилась в женщину, так же как и он в мужчину.

На следующее утро все обитатели школы, как обычно, отправились на службу в церковь. Гавин не возражал. Это было то немногое время, когда он был предоставлен самому себе. В это утро он почувствовал на себе чей-то взгляд, и когда Сенет толкнул его в бок, он сразу понял, чьи глаза смотрели на него.

Элеонора Бьювайс была отдаленной родственницей хозяина замка и жила в довольно стесненных обстоятельствах как компаньонка герцогини. Она была молодой и хорошенькой, и ее взоры были устремлены только на Гавина. Возможно, он мог бы уложить ее в свою постель, если бы пожелал, но он не хотел. Сенет никогда не упускал возможности сказать ему, какой он дурак, что лишал себя такого удовольствия, да Гавин и сам не мог объяснить, почему зеленые глаза и золотисто-каштановые волосы не привлекали его. И дело не в том, что он не спал со служанками замка, как делали другие, ведь Элеонора не была прислугой. Она ожидала от него гораздо большего, чем короткого увлечения, а он не мог ей этого дать.

Как и каждое утро, Элеонора прохаживалась возле двери, пока не появились Гавин и Сенет.

— Доброе утро, Гавин, Сенет.

— Доброе утро, моя госпожа, — ответил Гавин, его друг повторил приветствие.

— Нам недоставало тебя в зале вчера вечером. Там играла музыка.

Для Гавина ее голос был похож на музыку, мягкий, тихий и приятный. Ее глаза сияли, и ему тяжело было видеть ожидание и надежду в их лазурном омуте.

— День был долгий, леди Элеонора, мы очень устали.

Уголки ее губ слегка приподнялись в улыбке.

— Твой товарищ оставил тебя.

Гавин оглянулся кругом и, к своей досаде, обнаружил, что она говорила правду. Сенет отошел в сторону и разговаривал с другими.

— Это не важно, Гавин, — спокойно сказала Элеонора, увидев его внезапную панику. — Ты тоже можешь идти, если хочешь, я не буду заставлять тебя извиняться.

Она была очаровательна, и Гавин почувствовал сожаление, что его будущее было распланировано. Иногда его одержимость Галлхиелом пугала даже его самого, но он понимал, что никогда не сможет избавиться от этого. И именно в такие моменты, когда он ощущал, как мягкая красота Элеоноры притягивала его, вторгались воспоминания о высокомерном взгляде серебристых глаз и облаке черных волос.

Прежде чем он смог ей ответить, Сенет привлек его внимание взволнованными жестами.

— Гавин! Ты только послушай!

Гавин нерешительно посмотрел на Элеонору и облегченно вздохнул, увидев ее улыбку.

— Иди. Мы поговорим позже. — Она печально смотрела ему вслед, понимая, что и в этот раз ее мечтам не суждено было сбыться. Красивый шотландец иг проявлял к ней интереса.

Она вздохнула. Он так отличался от остальных, и не только внешностью и фигурой, хотя никто больше не был похож на него по своему телосложению. Только Квеснел, смотревший на нее так же, как она смотрела на Гавина, походил на него ростом и сложением, но в талии, где у Гавина были крепкие мускулы, Квеснел был несколько рыхлым.

Ее больше всего привлекала натура Гавина, его характер. Он не был таким шумливым, как Сенет или некоторые другие, хотя она знала, что он обладал чувством юмора. Он охотно улыбался, но смеялся редко. Ей нравилось, что он соблюдает дистанцию между собой и своими товарищами. И совершенно не имело значения, что она не понимала причин, которые скрывались за его серьезной манерой вести себя. Она только видела, что он был более взрослым и зрелым, чем другие.

Обернувшись, она увидела, что Квеснел смотрит на нее, и содрогнулась. Она не любила его. Слава Богу, она не отталкивала от себя Гавина так, как Квеснел отталкивал ее.

Взгляд Квеснела следил за ней, когда она шла по двору и затем скрылась в замке. Он не пропускал ни одного страстного взгляда, которые она бросала на молодого шотландца.

Гавин не заметил, когда она ушла. Он был взволнован также, как и Сенет.