Ханна в упор взглянула на нее.

— Ладно, ладно, — говорит Лиззи. — Я все поняла. Я же не совсем дура. Ладно, затыкаюсь.

Кабриолет остановился перед пансионом для молодых девушек. Лиззи обхватила руками шею Ханны и поцеловала ее в щеку. Лиззи десять лет, а Ханне — восемнадцать с половиной, хотя в ее паспорте написано, что ей уже двадцать три.

— Ханна, я тебя очень люблю, так же, как любила маму.

У Ханны комок подступил к горлу, и она в ответ только покачала головой. Лиззи выпрыгнула из кабриолета, причем в прыжке ее юбки задрались, и сразу стало видно, что на ней длинные облегающие панталоны без кружев, как это и предписывают правила пансиона. Она прошла шага три, обернулась.

— А если я выйду замуж за Менделя Визокера?

Наконец-то объявился Саймон Кланси. Он словно возник из темноты поздно вечером у входа в лабораторию, комкая шляпу в огромных руках. Сменив Квентина Мак-Кенну, Кланси стал единственным поставщиком целебных трав для Ханны. Сам Квентин — Пожиратель людей предупреждал ее об этом, и приход Кланси означал, что он пустился в путешествие. Словно ждал, когда его мать умрет, а Ханна удочерит Лиззи, чтобы начать свое практически безнадежное дело.

Итак, в первый раз Ханна увидела Кланси где-то в середине августа, когда он сам начал доставлять ей травы. Ему было около тридцати лет, и родился он в Австралии. Небольшого роста, но широкоплечий и сильный, он был похож на крестьянина и говорил очень медленно, словно стесняясь. Тем не менее язык у него был очень сочным. Пенни он называл "чернуха", монету в три пенни — "завтрак", шиллинг — "обед", а фунт стерлингов — "соверен". Единственное место, где он великолепно чувствовал себя, — это отдаленные районы Австралии, причем чем дальше от города, тем лучше для него, а привычным кругом его общения были фермеры, владельцы ранчо и пастухи. Когда он говорил о них, его речь становилась особенно образной.

В растениях он разбирался гораздо лучше Квентина и совершенно спокойно отнесся к тому, что ему придется увеличить поставки трав раза в три-четыре, чтобы лаборатория Мэгги Мак-Грегор работала на полную мощность. В лаборатории с июня 1893 года было занято уже тридцать работниц, которые производили кремы, туалетную воду и лосьоны, пополнившие недавно ассортимент продукции. Разумеется, Кланси без всяких проблем смог обеспечить их всем необходимым. Он едва умел читать и считать, но уж к его порядочности невозможно было придраться: он отказывался от шестидесяти фунтов, положенных ему Ханной. Его зарплата должна составлять тридцать фунтов, этого и так достаточно за работу, которая занимает несколько часов в день и состоит в том, чтобы присмотреть за несколькими десятками женщин и мужчин, как правило австралийских аборигенов, которые на пространстве от Квинсленда до Виктории собирали для него травы. К тому же все это уже организовал Квентин. "Ну а что касается платы сборщикам, то делайте, как раньше делал Квентин: не давайте им денег в руки — пропьют. Переводите Траверсту — он порядочный человек, он кормит их на эти деньги и покупает для них все, в чем они действительно нуждаются, а не спиртное…"

Кланси объяснил, что работа его вполне устраивает в том смысле, что у него достаточно времени, чтобы бродить наудачу по земле, иногда щеголять обновкой и позволять себе вечером немного выпить. И ведь, в конце концов, в Австралии для тех, кто любит проводить время на открытом воздухе, достаточно простора. "Танцуй, Матильда", так, как тебе хочется. Она что, не знает этой песни? Ну, речь как раз о том, что делает сейчас Квентин, у которого, по мнению Кланси, "Матильда танцует так, как ни у кого не танцевала", потому что он отправился в свою сумасшедшую экспедицию.

…Нет, он не думает, что Квентин — Пожиратель людей вернется живым. Он, разумеется, сдохнет в Большой Пустыне, в центре материка, уставившись на звезды. Ну и что? "Каждый проживает свою собачью жизнь как ему нравится, правда, мадам?.."

Австро-германские граф и графиня были в Сиднее в декабре 93-го года. Эта пара аристократов собиралась дождаться в Австралии конца островного лета, потом на своей яхте под флагом с двуглавым орлом отправиться в Китай и Японию и, наконец, пересечь Тихий океан и побывать в США. При благоприятных условиях их возвращение в Европу намечалось через несколько месяцев. Между Ханной и юной графиней (они были действительно одного возраста) возникла настоящая дружба, и они пообещали друг другу увидеться в Вене или Тироле, когда Ханна приедет на континент. Анастасия даже привела в ее институт красоты самую большую знаменитость Австралии того времени. Эта женщина родилась в Мельбурне лет тридцать назад, и ее настоящее имя было Элен Портер. Ну а теперь она была ни больше ни меньше чем знаменитейшая певица Нелли Мелва. Рудольф фон Зоннердек присутствовал на ее дебюте в Брюсселе шесть лет тому назад. Сейчас же певицу сильно беспокоила краснота кожи ее лица.

Ханна не могла забыть, как эта оперная знаменитость в благодарность ей спела в Саду Боадиции арию из "Ромео и Джульетты" Гуно. "Какая великолепная реклама, Ханна".

1894 год прошел без значительных событий. Все предвидения Полли Твейтса сбывались с потрясающей точностью: успех предприятий Ханны рос, это показывал каждый подсчет прибыли. "Единственная область, где счастье улыбалось мне, Лиззи, это мои дела. Если бы мне пришлось начать сначала… Ах, ведь такие вещи нельзя повторить".

Срок ее пари с Пайком истекал 2 мая. К середине марта она уже его выиграла с лихвой: ее вклад в Объединенном банке Австралии достиг шестидесяти тысяч фунтов. Все филиалы ассоциации были введены в дело. Только за конец года и рождественские праздники (она опять провела их одна, даже без Лиззи, которую Уоттсы любезно взяли с собой в Мельбурн) ее личные доходы, за вычетом всех издержек, составили более шести тысяч фунтов.

Тридцатого апреля в Сидней на личном поезде приехал из Мельбурна Клейтон Пайк. В Мельбурне он купил за полторы тысячи фунтов корову и быка какой-то особенной породы и вез их в Брисбен в специальном вагоне. Он уже выписал чек на 25 тысяч фунтов на ее имя, но Ханна с улыбкой отказалась от этих денег. Ведь это пари было не более чем вызовом ей же самой, да к тому же она хотела привлечь к себе его внимание и понравиться ему, чтобы он хоть немного помог, чего ей и удалось добиться. Значит, она не хочет брать его деньги? (Она думает: "Если он будет настаивать, я возьму".) Он, разумеется, настаивает, краснеет и действительно сердится: пари есть пари. Чтобы покончить с этим делом, Полли Твейтс предложил компромиссное решение, устроившее обоих: Ханна получает 25 тысяч фунтов, но рассматривает их как личный заем и должна выплачивать смехотворные полпроцента в год, предоставив в свою очередь Клейтону Пайку или его родственникам, назначенным им лично, право приобрести пять процентов акций всех ее предприятий в ближайшие десять лет, как в Австралии, так и в Новой Зеландии.

— Ханна, — говорит Полли, — я знаю, что вы терпеть не можете брать взаймы. Но в данном случае сделайте исключение. В Европе вам понадобятся деньги, а лучших условий вы никогда не найдете. Об этой половине процента и говорить не стоит. Все будет компенсировано процентами, которые вы получите, вложив деньги в банки Лондона к примеру. У меня как раз есть один племянник, который…

В это время Ханна живет очень счастливой семейной жизнью. Лиззи для нее словно младшая сестра, и Ханна сама с удивлением открывает в себе новые добродетели. Странно, но именно в этот момент она кажется себе такой "старой", что охотно познает детские радости, позволяя Лиззи увлечь себя игрой. К тому же, когда им весело, они обе хохочут как сумасшедшие.

Из-за Лиззи она дважды откладывала свой отъезд. Сначала Род вдруг начал дурить и заявил, что он сам скоро женится, а коль так, то почему его сестра должна жить у чужих людей, а не в его семье. Ханне понадобился целый месяц, чтобы переубедить всю семью. Хорошо, что добрейший Дугал Мак-Кенна в конце концов уступил просьбам дочери.