Улица Крахмальная пустеет. Часы Менделя показывают десять. У входа в бордель появляется несколько фигур. «Продолжай», — говорит Мендель.

…В университете Ханна поднимается на второй этаж, где находится лекционный зал, в котором Тадеуш слушает лекцию о русских писателях. Когда шум возвещает, что лекция окончена, она прячется за колонну. Видит, как Тадеуш выходит со своими друзьями.

Он стал еще красивее, Мендель Визокер. Он очень вырос: намного выше вас. Он выше всех. Это — принц. У него прекрасно сшитый синий костюм, который ему очень идет, но он старый и поношенный, так же как рубашка и туфли, которые нуждаются в починке.

— Ты могла бы дать ему немного денег, — саркастически подсказывает Визокер. — Ты же так богата.

— Почему бы и нет? Я это сделаю в нужный момент. Я стану очень богатой: я знаю, как делать деньги. Вот увидите. Так вот. В тот день я пошла за ним. У него были еще занятия по государственному праву. Два часа. Из университета он пошел с двумя товарищами по улице Краковской. Я держалась в отдалении и не слышала, о чем они говорили, но поняла: товарищи предложили ему пойти в кафе, но он отказался. Было видно, однако, что ему хотелось пойти, но у него не было денег. Он ушел один.

— И ты пошла к нему?

— Нет.

— Не понимаю.

— Я не была еще готова к встрече.

Часы Визокера показывают половину одиннадцатого. Фасады домов на улице Крахмальной едва различимы в слабом свете керосиновых ламп или свечей. Становится холодно: хотя сейчас и весна, но ночи в Варшаве ледяные. Ханна не ощущает никакого холода. «Что-то в ней есть безумное, — думает Мендель, — но я бы положил голову за нее». Тем не менее, уступая чувству ревности и смутного раздражения, он спрашивает:

— Он не встречается с женщинами, твой Тадеуш? Твои шпионы тебе наверняка сообщили обо всех его любовных связях.

Если он и надеялся вывести ее таким образом из себя, он просто просчитался. Ханна снисходительно улыбается: она как будто даже горда успехом Тадеуша у женщин. Конечно, признает она, система слежки несовершенна: скажем, ночью ее малолетние шпионы спят, но она все же немало знает о любовных делах Тадеуша. И тут же отвечает на вопрос, который вертится в голове Менделя: нет. Нет, она не ревнует. Прежде чем завести семью, мужчина должен приобрести опыт. Это нормально. «И не мне вас учить, вас, у которого было триста любовниц. Женщина, которая вела бы себя так же, как вы, прослыла бы самой великой проституткой Польши!» Нет, она не ревнует.

— Я его однажды видела с какой-то девицей. Они поднялись к ней в квартиру около площади Старого Рынка. Девица красивая, но у нее толстые ноги. Тадеуш не любит толстых ног. К тому же она глупа и без денег. Впрочем, Тадеуш быстро от нее отделался: она наскучила ему, как я и предвидела. Я не знаю всех женщин, которые у него были, да это и неважно. Меня несколько тревожит одна. Ее зовут Эмилия. Это дочь известного нотариуса. Не очень красивая, но очень богатая. Она тоже находит Тадеуша прекрасным. Он может на ней жениться из-за денег. Он всегда выбирает самый легкий путь. — Но ты же этому помешаешь.

— Помешаю. Пока он учится, я спокойна. Отца Эмили зовут Влостек; он не хочет и слышать о зяте без диплома. Но вот потом… Значит, мне самой нужны деньги, и не только ради Тадеуша, хотя и это важно. Вот почему я открыла второй магазин. И собираюсь еще кое-что сделать.

— Ты хочешь стать очень богатой.

— Да.

Командир «разведывательного отряда» стоит у главного входа в университет. Это мальчишка лет четырнадцати, по имени Марьян Каден. Марьян говорит, что Тадеуш — в лекционном зале, но «каким бы путем он ни вышел, через минуту я об этом узнаю, Ханна, и сообщу тебе». Марьян Каден сейчас уже почти таков, каким станет впоследствии: коренастый, мощная короткая шея, серьезный и решительный вид. Оставшись без отца, он нанялся было грузчиком в порт, но Ханна пообещала ему место разносчика в магазине у Арсенала. Марьян спрашивает: «Где ты будешь?» Ханна указывает ему место.

Она переходит улицу, когда колокола костела святой Анны начинают вызванивать пять часов и им вторят колокола собора святого Яна.

Шесть минут спустя появляется Марьян: Тадеуш скоро выйдет. Он сказал приятелям, что заглянет в книжный магазин на улице Святого Креста. Он будет один.

— У вас нет «Героя нашего времени» Лермонтова? — обращается Ханна к продавцу, и ее голос звучит чуть звонче обычного.

Тадеуш — в нескольких шагах позади нее. Когда он вошел в книжный магазин, она была уже там.

— На польском, прошу вас, — отвечает Ханна на вопрос продавца. — Не на русском.

В то же мгновение она ощущает, как забилось ее сердце, участился пульс: Тадеуш подходит ближе. Продавец сообщает, что у них нет Лермонтова в переводе на польский — только в русском издании.

— Я возьму, — говорит Ханна, делая усилие, чтобы не оглянуться. — Я хотела бы также «Счастье» Сюлли-Прюдома, «Море» Жана Ришпена, «Маленькие поэмы в прозе» Шарля Бодлера. На немецком дайте мне «Баллады» Людвига Уланда и… — Она вытаскивает из черно-красной, в тон платью, сумочки листок и неуверенно читает — …и Фридриха Ницше «Так говорил Зара…»

— Заратустра, — слышится у нее за спиной голос Тадеуша. — «Так говорил Заратустра».

— Спасибо, — машинально благодарит Ханна, но тут же медленно оборачивается и восклицает с долей изумления, необходимого в данном случае — Тадеуш?

Какой он высокий! Добрых тридцать сантиметров разницы. Он смотрит на нее, и то, что она читает на его лице, вознаграждает ее за долгое ожидание и все приготовления в течение года. Он не верит своим глазам, рассматривая ее платье, ее шляпу. Ей удается улыбнуться, несмотря на появившееся вдруг желание заплакать.

— Ханна… — говорит он наконец. — Вы — Ханна!

Ее второе «я», которое сохраняет способность здраво и хладнокровно рассуждать при любых обстоятельствах, отмечает это «вы» как свою самую большую победу.

— Ханна, — повторяет он. — Это невероятно…

Она резко отворачивается, чтобы скрыть дрожь в руках. Достает другой листок и продолжает почти спокойным голосом:

— Пожалуйста, доставьте книги по этому адресу. Вот пятьдесят рублей.

Продавец замечает, что пятьдесят рублей — слишком много.

— В таком случае вы откроете мне счет. Я покупаю много книг, — отвечает она.

Они выходят вместе, Тадеуш и она. Точнее — и это тоже предусмотрено, — сначала выходит она, а он — за нею. Она торжествует: «Все идет, как я и предвидела». Она спокойна и уже полностью владеет собой. Говорит Тадеуш. Он очень удивлен. Он не знал, что она в Варшаве. Он никак не ожидал увидеть ее здесь. Она так изменилась! Все это он произносит с робостью, которую Ханна считает наигранной, искусственной и принимает за тактический ход опытного соблазнителя.

Тадеуш робко спрашивает, может ли он обращаться к ней на «ты», поскольку они друзья детства.

— Ведь я вас… я познакомился с тобой, когда тебе было…

— Мне восемнадцать, — говорит она, прибавляя без малого два года. — Конечно, мы можем быть на «ты».

Она идет впереди, опустив голову и не глядя на него, но угадывает, что происходит в его душе: он, конечно, перебирает воспоминания об их первых встречах на берегу ручья. Есть опасность: он вспомнит сцену в сарае, свою трусость, свою вину в смерти Яши. И действительно, он замедляет ход, и она чувствует, как он весь напрягся. «Вспомнил, — думает она. — Момент настал», — и быстро произносит:

— Я порвала со своей семьей и со всей деревней. Я теперь одна. Благодаря наследству моего дяди Бунима… Странно оказаться с такой кучей денег, Я даже не знаю, что с ними делать. Путешествовать, может быть? Ты когда-нибудь был в Вене, Париже?

Он, кажется, тоже взял себя в руки: нет, он ездил только в Прагу, к тетке. Но его голос настораживает Ханну. Она с ужасом понимает, что недооценила угрозы: Тадеуш может сейчас бросить ее тут, чтобы спастись бегством. Она не дает угаснуть разговору, что-то лепечет с единственной целью выиграть время; какие-то детали о своем выдуманном наследстве, какие-то планы отъезда. Говорит, что еще не получила весь капитал и пользуется пока только рентой в двести сорок рублей в месяц (она знает, что это вчетверо больше того, что Тадеуш получает от своей матери) и полностью дела по наследству американского дядюшки будут улажены в течение нескольких месяцев.