Итог 1944 года для меня: войну может выиграть только политика. Военного выигрыша достигнуть нельзя.
В ходе операции 1945 года я могу указать несколько попыток Верховного Главнокомандования достигнуть перелома в боях:
а) самая серьезная попытка—зимнее наступление в Арденнах, которое имело своей целью форсирование р. Маас между Люттихом и Намюром, и, в случае успеха, дальнейшее продвижение до Антверпена. Мы самым серьезным образом рассчитывали на успех, ибо знали, что у союзников во Франции 80–86 дивизий, а на участке предполагаемого прорыва всего лишь три американские дивизии. Поражение в этом наступлении было одновременно сопряжено с истощением наших людских ресурсов;
б) в феврале — марте 1945 года предполагалось провести контроперацию против войск, наступавших на Берлин, использовав для этого Померанский плацдарм. Планировалось, что, прикрывшись в районе Грауденц, войска группы армии «Висла» прорвут русский фронт и, выйдя на долину р. Нетце и Барта, с тыла выйдут на Кюстрин. Одновременно должен был производиться дополнительный удар из района Штеттин. Этот план остался невыполненным, ибо негде было найти войск, а их переброска требовала долгого времени. Известное значение имело и то, что группой армии «Висла» тогда командовал Гиммлер, не имеющий ни малейшего представления о том, как следует командовать войсками;
в) следующая попытка — контрнаступление 6-й танковой армии под Будапештом. Следует указать, что эта идея лично принадлежит фюреру, который считал: в настоящих условиях решающее значение имеют 70 тысяч тонн нефти в Надьканижа и обеспечение Вены и Австрии. Он указал, что можно скорее пойти на сдачу Берлина, чем на потерю венгерской нефти и Австрии.
Исходя из этих соображений, Гитлер приказал произвести Переброску 6-й танковой армии с Западного фронта в район Будапешта. Эта переброска продолжалась 7–8 недель, ибо была затруднена полным разрушением транспортной сети в Германии.
После неудачи, после всех этих попыток поражение Германии стало абсолютно ясным. Только солдатский долг повиновения человеку, которому принесена присяга, заставлял меня и всех нас продолжать сражаться до последнего.
— Почему немецкое командование продолжало оставлять войска в Курляндии и Италии, не перебрасывая их на активные участки Восточного фронта?
— Вопрос о Курляндии и Италии являлся предметом неоднократного рассмотрения и значительных разногласий в руководящих сферах.
По вопросу о Курляндской группе войск фюрер считал, что они привлекают к себе от 50 до 60 русских дивизий. Если увести войска, то на каждую немецкую дивизию уйдет по 3–4 русских, что будет очень нежелательно.
Генерал-полковник Гудериан придерживался мнения, что необходимо постепенно вывозить войска из Курляндии — одну дивизию за другой.
Командующий Курляндской группой армий генерал-полковник Рендулич предлагал абсолютно фантастический план — прорваться в Восточную Пруссию.
Необходимо учитывать, что мы испытывали крупные затруднения с морским транспортом. На перевозку дивизии из Либавы в Германию требовалось минимум 12 дней, а для полного оборота кораблей —3 недели.
Грубым расчетом на вывоз всей группы армий требовалось не менее полугода, если еще учитывать воздействие со стороны противника, который безусловно усилил бы воздушные атаки, заметив массовый вывоз войск.
Поэтому фюрер решил: продолжать вывоз техники, материальной части, конского состава и небольшого количества войск, оставляя главные силы для сковывания русских.
По отношению к Италии мы считали необходимым оставлять войска в северной ее части по следующим соображениям:
а) Северная Италия — богатый сельскохозяйственный и промышленный район (орудийные, автомобильные заводы и т. д.). Для использования местной рабочей силы мы не должны были ее вывозить в Германию и тратить средства на ее размещение и питание;
б) пока наши войска находились в Северной Италии, союзники базировались на аэродромы в районе Рима. Уход из Италии повлек бы резкое приближение союзных баз и усиление воздушных налетов на Германию;
в) если бы мы ушли на горные границы с Францией, Италией и на старую австрийскую границу, то это не освободило бы много войск (потребовав 16 дивизий).
Решающим соображением в вопросе сохранения Северной Италии явилось наличие наших войск в Югославии: покуда немецкие войска продолжали оставаться в Югославии или находиться в движении из Югославии на северо-запад, мы не могли уйти из Италии, ибо тем самым обрекли бы их на гибель.
Принципиально вопрос об оставлении Италии ставился: уже к осени 1943 года по отрогам Альп была готова оборонительная позиция, на которую могли отойти войска. Группе войск в Югославии был отдан приказ, на Балканах замедлили это движение и соответственно сделали невозможным уход из Италии.
— Расскажите о Вашей миссии в Финляндии в 1944 году и Ваших переговорах с руководителями финского правительства.
— К осени 1944 года перед нами встала определенная угроза возможного выхода Финляндии из войны, что совершенно обнажило бы наш северный фланг. С целью предупредить события в Финляндию выехал Риббентроп, который достиг в ходе переговоров с Рюти соглашения о том, что Финляндия не выйдет из войны без предварительного контакта с Германией. Финляндии было обещано подкрепление в составе одной дивизии и двух дивизионов штурмовых орудий, которые перебрасывались через Ревель.
Мой визит в Финляндию имел целью переговоры с начальником Генерального штаба финской армии и одновременно с Маннергеймом. Во время совещания по военным вопросам я сообщил Хейнрихсу об обстановке в районе Северной группы армий и заверил его, что будут приняты все меры, чтобы удержать рубеж по р. Нарва, и предложил Маннергейму, чтобы авторитетная делегация финского Генштаба посетила штаб Северной группы армий и ознакомилась с обстановкой. Я также обещал, что по мере потребности Германия будет продолжать перебрасывать подкрепления на финский фронт.
Во время личных переговоров Маннергейм заявил мне, что настроение в Финляндии упало, народ хочет мира и стремится возможно скорее закончить войну. Он дал мне понять, что договор с Рюти не был ратифицирован парламентом, а он, как президент, несет ответственность перед народом и поэтому не связан обязательствами, которые принял Рюти. Далее Маннергейм заявил, что он связан с судьбой своего народа и в решающий момент будет зависеть от него. Я акцентировал, что Финляндия может быть уверена в нашей поддержке, ибо мы имеем в Финляндии интересы, не только связанные с Финляндией, но, главным образом, свои собственные интересы.
При возвращении в Германию, я немедленно доложил фюреру о заявлении Маннергейма, на что он ответил: «Я это ожидал. Когда солдаты начинают делать политику, ничего хорошего из этого не получается. Маннергейм превосходный солдат, но плохой политик».
Я, со своей стороны, сказал, что полагаю, что финны пойдут при малейшей возможности на возобновление переговоров с Советским Союзом. С этим мнением Гитлер согласился.
Как прямое следствие этого визита, мы были вынуждены отдать командующему немецкими войсками в Финляндии генерал-полковнику Рендуличу приказание немедленно начать планирование ухода из страны, что впоследствии было осуществлено с полным успехом, несмотря на активное противодействие финских войск. Из Финляндии удалось вывести 90 % немецких частей.
— Какими разведывательными данными о Советском Союзе Вы располагали до войны и в ходе ее и из каких источников Вы эти данные получали?
— До войны мы имели очень скудные сведения о Советском Союзе и Красной Армии, получаемые от нашего военного атташе. В ходе войны данные от нашей агентуры касались только тактической зоны. Мы ни разу не получили данных, которые оказали бы серьезное воздействие на развитие военных действий. Например, нам так и не удалось составить картину—насколько повлияла потеря Донбасса на общий баланс военного хозяйства СССР.
Общее руководство военной разведкой осуществлял адмирал Канарис, который рассылал получаемые от агентуры материалы по разведорганам сухопутной армии, ВВС и МФ. О постановке разведывательной службы я имею самую поверхностную информацию. Могу сказать, что в мирное время мы располагали весьма ограниченной разведслужбой. Во время войны, в нейтральных странах мы имели нелегальные разведывательные центры (в Испании, Швеции, Турции и Южной Америке). Подробностями работы я не интересовался, положившись полностью на Канариса. Я никогда не вмешивался в его дела.
