Как эта его книга свободно гуляет—невозможно понять. Ее читают запоем. Булгаков пользуется любовью молодежи, он популярен.
Заработок его доходит до 30000 р. в год. Одного налога он заплатил 4000 р.
Потому заплатил, что собирается уезжать за границу.
На этих днях его встретил Лернер. Очень обижается Булгаков на Советскую власть и очень недоволен нынешним положением. Совсем работать нельзя. Ничего нет определенного. Нужен обязательно или снова военный коммунизм, или полная свобода. Переворот, говорит Булгаков, должен сделать крестьянин, который наконец-то заговорил настоящим родным языком. В конце концов коммунистов не так уже много (и среди них «таких»), а крестьян обиженных и возмущенных десятки миллионов. Естественно, что при первой же войне коммунизм будет вымещен из России и т. п. Вот они, мыслишки и надежды, которые копошатся в голове автора «Роковых яиц», собирающегося сейчас прогуляться за границу. Выпустить такую «птичку» за рубеж было бы совсем неприятно.
P. S. Между прочим, в разговоре с Лернером Булгаков коснулся противоречий в политике Соввласти: — С одной стороны кричат сберегай. А с другого: начнешь сберегать — тебя станут считать за буржуя. Где же логика.
Надо сказать, что этот вопрос сейчас интересует очень многих и многими задается, не находя ответа.
Хорошо бы, если кто-нибудь из компетентных лиц разъяснил бы этот вопрос в газетах. Автора этого доклада тоже смущает этот вопрос.
НачСООГПУ т. Дерибасу
Агентурно-осведомительная сводка
5 Отд. СООГПУ № 209 от 25 окт. 1928 г.
В литературных и артистических кругах Ленинграда усиленно обсуждается вопрос о постановке (предполагаемой в ближ. будущем в Москве) новой пьесы Булгакова «Бег». Это известие произвело сильное впечатление как на сов. общественность, так и на круги, враждебные соввласти. У Булгакова репутация вполне определенная. Советские (конечно, не «внешне» советские, а внутренне советские) люди смотрят на него как на враждебную соввласти единицу, использующую максимум легальных возможностей для борьбы с советской идеологией. Критически и враждебно относящиеся к соввласти буквально «молятся» на Булгакова как на человека, который, будучи явно антисоветским литератором, умудряется тонко и ловко пропагандировать свои идеи. Из кругов, близко соприкасающихся с работниками Гублита и реперткома, приходилось слышать, что пьеса «Бег» несомненно идеализирует эмиграцию и является, по мнению некоторых ленинградских ответ, работников, глубоко вредной для советского зрителя. В ленинградских реперткомовских кругах на эту пьесу смотрят глубоко отрицательно, ее не хотят допустить к постановке в Ленинграде, если, по их выражению, не будет давления со стороны Москвы.
Вообще газетная заметка о том, что пьеса «Бег» была зачитана в худож. театре и произвела положительное впечатление и на Горького, и на Свидерского, вызвала в Ленинграде своего рода сенсацию.
В лит. и театр, кругах только и разговоров, что об этой пьесе. Резюмируя отдельные взгляды на разговоры, можно с несомненностью утверждать, что «независимо от % антисов. дозы пьесы «Бег» ее постановку можно рассматривать как торжество и своеобразную победу» антисоветски настроенных кругов.
Кроме того пришлось слышать, что в Москве к «Бегу» не все относятся положительно, что у пьесы есть и серьезные противники.
В Ленинграде сенсация, вызванная предполагаемой постановкой «Бега», очень показательна особенно потому, что театр, круги здесь более ретроградны, чем в Москве. Например, история с Чеховым и Мейерхольдом здесь комментировалась резче, чем в Москве. В здешних театр, кругах часто можно услышать такие разговоры, что актеру можно работать только за границей, что у нас, в СССР, им нечего делать и что те, которые уезжают навсегда за границу, делают очень хорошо.
В самый последний момент распространился слух, что пьеса «Бег» будет разрешена к постановке только в Москве и ни в коем случае в провинции.
Нач. 5 Отд. СООГПУ Гельфер
№ 219 от 31/Х-28
Замечается брожение в литер. кругах по поводу «травли» пьесы Булгакова «Бег», иронизируют, что пьесу «топят» драматурги-конкуренты, а дают о ней отзывы рабочие, которые ничего в театре не понимают и судить о худож. достоинствах пьесы не могут.
Сов. секретно
НачСООГПУ тов. Дерибасу
Агентурно-осведомительная сводка
5-го Отделения СООГПУ № 239/2 от 10 ноября 1928 года
М. А. Булгаков упоминал, что в связи с постановкой «Бега» и кампанией «Коме, правды» возможна отставка Главискусства Свидерского, который настолько активно поддерживал «Бег», что зарвался. Бранил Судакова, режиссера МХАТ, за его предложение «победить Булгакова». Булгаков получает письма и телеграммы от друзей и поклонников, сочувствующих ему в его неприятностях. К нему приходил переводчик, предлагавший что-то перевести для венских театров.
О «Никит. субб.» Булгаков высказал уверенность, что они — агентура ГПУ.
Об Агранове Б. говорил, что он друг Пильняка, что он держит в руках «судьбы русских литераторов», что писатели, близкие к Пильняку и верхушкам Федерации, всецело в поле зрения Агранова, причем ему даже не надо видеть писателя, чтобы знать его мысли.
Нач. 5 отд. СООГПУ Решетов
№ 36 от 28/11-29
Видел я Некрасову, она мне сказала, что М. Булгаков написал роман, который читал в некотором об-ве, там ему говорили, что в таком виде не пропустят, т. к. он крайне резок с выпадами, тогда он его переделал и думает опубликовать, а в первоначальной редакции пустить в качестве рукописи в о-во и это одновременно вместе с опубликованием в урезанном цензурой виде. Некрасова добавила, что Булгаков у них теперь не бывает, т. к. ему сейчас везет и есть деньги, это у него всегда так, и сейчас он замечает тех, кто ему выгоден и нужен.
Нач. 5 Отд. СООГПУ Гельфер
С. секретно
НачСООГПУ тов. Агранову
Агентурно-осведомительная сводка
5-го Отд. СООГПУ от 24 мая 1930 года
№ 61 О письме М. А. Булгакова.
В литературных и интеллигентских кругах очень много разговоров по поводу письма Булгакова.
Как говорят, дело обстояло следующим образом:
Когда положение БУЛГАКОВА стало нестерпимым (почему стало нестерпимым, об этом будет сказано ниже), БУЛГАКОВ в порыве отчаяния написал три письма одинакового содержания, адресованные на имя И. В. СТАЛИНА, Ф. КОНА (Главискусство) и в ОГПУ.
В этих письмах со свойственной ему едкостью и ядовитостью БУЛГАКОВ писал, что он уже работает в сов. прессе ряд лет, что он имеет несколько пьес и около 400 газетных рецензий, из которых 398 ругательных, граничащих с травлей и с призывом чуть ли не физического его уничтожения. Эта травля сделала из него какого-то зачумленного, от которого стали бегать не только театры, но и редакторы и даже представители тех учреждений, где он хотел устроиться на службу. Создалось совершенно нетерпимое положение не только в моральном, но часто и в материальном отношении, граничащем с нищетой. БУЛГАКОВ просил или отпустить его с семьей за границу, или дать ему возможность работать.
Феликс КОН, получив это письмо, написал резолюцию: «в виду недопустимого тона оставить письмо без рассмотрения».
Проходит несколько дней, в квартире Булгакова раздается телефонный звонок.
— Вы тов. Булгаков?
— Да.
— С вами будет разговаривать тов. Сталин (!). Булгаков был в полной уверенности, что это мистификация, но стал ждать.
Через 2–3 минуты он услышал в телефоне голос:
— Я извиняюсь, тов. Булгаков, что не мог быстро ответить на ваше письмо, но я очень занят. Ваше письмо меня очень заинтересовало. Мне хотелось бы с вами переговорить лично. Я не знаю, когда это можно сделать, т. к. повторяю, что я крайне загружен, но я вас извещу, когда смогу вас принять. Но во всяком случае мы постараемся для вас что-нибудь сделать.