— То есть как это принято при межзвездных сообщениях! — возликовал Шнеевайс.

— Пошлите ответ, — сказал Чинг.

Послышалось завывание, свист. Затем странный ритмичный звук, серия “бип”, прерываемых паузами, не означавшими, казалось ничего конкретного, раздался в зале обсерватории, в то время как объект продолжал свое безостановочное вращение. Чинг почувствовал, что ему становится плохо. Как будто он остается в одиночестве в открытом космосе, в полной зависимости от этого объекта, который, чувствуя, что за ним наблюдают, следят за каждым его шагом, продолжал тем не менее все так же вызывающе вести себя с какой-то прямо сверхчеловеческой самоуверенностью…

— Бип-бип-бип. (Пауза). Бип. (Пауза). Бип-бип-бип-бип. (Пауза). Бип. (Пауза). Бип-бип-бип-бип-бип-бип. (Пауза). Затем долгая пауза. Затем все сначала…

— Что же это? — спросил Чинг. — Что-то мне этот ритм напоминает…

— Три… один… четыре… один… шесть, — повторил задумчиво Шнеевайс. — Три один, четыре, один шесть! Ну конечно же! Пи! Число Пи с приближением до четвертого знака, записанное для бесконечного повторения. Он говорит нам, что понимает нашу математическую систему! Что наше исчисление на десятичной основе!

— Он говорит нам, что он существует, и что он продукт разума, — добавил Чинг. — Он признает в нас людей, обладающих разумом.

И вдруг красная ракета покинула свою орбиту и, быстро уменьшаясь в размерах, направилась в сторону внешних планет по траектории, которая обрывалась на орбите Плутона. Чингу даже не надо было уточнять направление. Это мог быть только Синюс 61.

Затем, в тот момент, когда ее форма еще различалась на экране, ракета неожиданно задрожала и как будто провалилась в пустоту…

И Братья остались в одиночестве, в бесконечном пространстве, среди тысячи звезд.

Но Роберт Чинг знал, что они больше не одиноки. И больше никогда не будут одиноки. Ведь мириады красных, голубых, желтых, белых точек, которые их окружали, больше не были просто холодными и равнодушными звездами. Отныне на Братьев были направлены взоры сотен тысяч цивилизаций, рассеянных в бесконечности пространства и времени.

Вселенная наконец-то приоткрыла свое лицо Человеку, и Роберт Чинг различал его очертания.

Это был лик Хаоса.

Одетый в простой комбинезон сотрудника Отдела Обслуживания Борис Джонсон прогуливался по зеленому скверику, расположенному прямо перед парадной лестницей Министерства Опеки Меркурия.

Это было самое высокое здание, за исключением самого экологического купола. Фасад из белого пластика поднимался к прозрачному ультрафиолетовому куполу, который служил единственной защитой поселенцев от дыхания невероятно плотной и едкой атмосферы планеты. Покинуть это убежище значило обречь себя на немедленную смерть: Гегемония не могла придумать более совершенной тюрьмы для своих подданных. А сияющий диск совсем близкой звезды, почти что физическое присутствие которой чувствовалось несмотря на защитные свойства овального купола, постоянно стоял на горизонте, чтобы напомнить обитателям о ненадежности их пребывания на этой негостеприимной планете…

Сквер, по которому прогуливался Джонсон, свидетельствовал об определенных усилиях Гегемонии смягчить это неприятное чувство замкнутого пространства: был создан островок зелени площадью примерно 60 кв. метров, содержание которого обходилось довольно дорого. В центре возвышались два настоящих дуба, которые с невероятными трудностями доставили с Земли и содержание которых стоило огромных денег.

Эта буколическая иллюзия не была продиктована чисто эстетическим капризом архитектора: в опаловой клетке Гегемонии она была жизненно необходима с точки зрения психологии.

Вокруг Джонсона десятки Опекаемых бесцельно бродили по миниатюрному парку. Можно было подумать, что все те, кого в данное время не направляли на работу, назначили свидание именно здесь, чтобы хоть минуту забыть, что они попали в ловушку на самой негостеприимной планете Солнечной системы, если не считать гигантские газообразные…

Засунув руки в карман брюк, Джонсон погладил рукоятку пистолазера и капсулу с газом. Все шло как по маслу. В скверике находилось примерно триста Опекаемых, однако среди них растворились сто пятьдесят агентов Лиги, готовых рискнуть своей жизнью, с большой вероятностью потерять ее в лобовой атаке на здание Министерства, чтобы вынудить Совет Гегемонии закрыться в Зале Заседаний, как это было предусмотрено планом…

А всего полчаса назад в толпе было на пятьдесят сторонников Лиги больше: это были те, кто выбрал верную смерть…

Обычная для данного типового проекта лестница из пластом-рамора, ведущая к входу в Министерство, была постоянно запружена толпой Опекаемых, направляющихся за пропусками, разрешениями на устройство на работу, удостоверениями на право проживания или за другими официальными документами, необходимыми для жизни в пределах Гегемонии.

Таким образом, пятьдесят агентов не испытали никаких трудностей, чтобы один за другим проникать в здание, смешавшись с толпой. Теперь наступила очередь Гильдера — одного из шестерки, которую Джонсон отобрал для штурма компрессорной.

В тот момент, когда бойцы, собранные в сквере, начнут штурм Министерства, снаружи пятьдесят добровольцев пожертвуют своими жизнями, вызвав огонь на себя смертоносных Лучей, расположенных в коридорах на подступу к Залу Заседаний.

Естественно, Джонсону абсолютно не нравилась идея посылки пятидесяти человек на почти верную смерть. Поэтому он скрыл эту часть плана от тех, кто не участвовал в ней лично. Однако ставка была слишком большой, чтобы предаваться излишней щепетильности. Штурм снаружи был так явно заранее обречен на неудачу, что Совет и Стражники не должны были догадаться о его истинном назначении как средства отвлечения и успеть подготовиться к настоящему удару. Настоящим нападением для них должна была стать атака пятидесяти камикадзе изнутри. И будет слишком поздно, когда они поймут, что и на этот раз речь идет об отвлекающем маневре…

Пятьдесят человек должны были заплатить своими жизнями за уничтожение Совета Гегемонии. Борис Джонсон испытывал смутное сожаление, но никакого чувства вины. Как и все, кто участвовал в этой операции, в число пятидесяти попали только добровольцы, полностью сознающие, что их ждет…

К тому же Джонсон не строил иллюзий насчет своей собственной судьбы. Он надеялся, что удастся проникнуть в компрессорную, пустить в трубопроводы смертоносный газ. А уж что будет потом…

Но игра стоила свеч. Гегемония будет обезглавлена одним ударом. Начнется хаос. Благодаря всеобщему замешательству, может быть, удастся ускользнуть от Стражников. Однако каждый из участников операции должен был считать себя условно мертвым. При этом наступало странное состояние свободы: в конце концов, когда-то приходится умирать и, если сказать себе, что этот день наступил, смерть начинает приобретать некоторый смысл…

А подумать о жизни можно будет после выполнения задания.

…Еще один агент Лиги поднимался по ступенькам.

Джонсон посмотрел на часы. Такое распределение по минутам было необходимо для удачи всей операции. Штурм Министерства должен был начаться через 27 минут. Через две минуты после этого пятьдесят бойцов, рассеянных по всему зданию, ворвутся в коридоры, ведущие в Зал Заседаний. В этот момент все Стражники будут заняты или отражением внешнего штурма, или защитой зала Заседаний.

И в этот момент Джонсон и шесть выбранных им агентов двинутся к компрессорной — абсолютно спокойно, избегая любых, даже самых незначительных Запрещенных деяний. У находящегося в компрессорной Джереми Дэйда будет несколько секунд, необходимых механизму пришедших в действие Лучей, чтобы испепелить все вокруг…

Если оценить всю операцию в целом, то абсолютная синхронизация всех действий приобретала прямо-таки характер суровой необходимости. Единственная ошибка — минимальное опоздание — и весь план проваливался: Стражники могли запустить вручную все коридорные Лучи здания, если бы Опекун не сделал этого сам.