— Не помню.
Как сегодня у нас обстоит дело с милосердием? В какую сторону мы изменились? В лучшую? Стали подлее? Произошло с нами такое? Или мы так и остались на месте, как и сто лет назад? А с другой стороны разве каких-то сто лет могут изменить мою природу? Спросите меня, стал я лучше за последние сто лет?
— Я-то!? Да, разумеется, я стал лучше, а вот другие — нет и нет! Как были сволочами, так и остались ими! — подобные глубокие понимания собственной природы поднимают меня над миром!
Возвращаюсь к тётушке:
"…понесла меньшего братишку в приют, а он как чувствовал, что я его навсегда оставляю у чужих людей. Ухватился ручонками за мою шею, а сам дрожит, кричит, нянька приюта никак руки его оторвать не может…Плакала я так, будто у самой сердце кто вырывал из груди. Не помню, как я вырвалась и всю дорогу до своей конуры ревела без остановки…"
Так она разнесла троих родственников по приютам. В числе "троицы" была и моя мать. Четвёртую девочку хотели добрые люди удочерить, но, видимо, доброты на такой подвиг у них не хватило, они передумали и сами определили ребёнка в приют. И осталась тётушка пятая, как она пишет "на произвол судьбы"
Ох, этот вечный и неразрешимый русский вопрос о "крыше над головой"! А, может, он потому и "неразрешимый", что если мы его всё же разрешим, то жизнь наша тогда закончится? Без "вопросов" нам "жизть не в жизть" будет? Разреши мы все вопросы, то, что у нас тогда останется такое, о чём стоило бы нам думать? Жила она какое-то время не лучше собачонки, одна "добрая" женщина разрешила ей спать у порога, а чем питалась тётушка в то время — о том нет ни слова в её записях.
"…и вот соседка говорит:
— Пойдём трактир убирать, глядишь на пропитание и заработаешь — а трактир был размером с переулок. Что там творилось после базарного дня — слов нет! Грязи на полу бывало на вершок. Уборку начинали с двенадцатого часа ночи и до восьми утра без передышки и остановок. И платил хозяин заведения за такую уборку семьдесят пять копеек! Да ещё утром чай с булками выставлял. А какие мне булки после ночи не разгибаясь? Напарница женщина взрослая, а мне всего было четырнадцать. Какую и откуда мне было силу взять? Сажусь перед чашкой с чаем, опираюсь локтем на стол, кладу голову на ладонь и засыпаю…
— Нинка, дура, ешь булки! Бесплатные! — толкает напарница. Предложи мне тогда кто-нибудь все блага мира за пару часов сна — я бы от них отказалась"
Ну, да, "бесплатные" те булки были. У нас всегда все булки были бесплатными, мы народ такой "добрый" Да за такие "бесплатные" булки я из тебя все соки выжму, не сомневайся! Не думай обо мне плохо! Буду выжимать из тебя всё, пока ты не свалишься! Я выдумываю? "Клевещу на свой народ"? Да, бывает, вру и делаю такое в сговоре с тётушкой.
Глава 6.
Всё то же. Харьков.
"…состарилась я, но и до сего дня понять не могу простую и понятную ситуацию: у меня были две старшие сестры, но я осталась одна. Ни одна из них и пальцем не пошевелила, чтобы как-то устроить меня в жизни. Старшая вообще была неприступная, заносчивая и очень любила показать своё превосходство. Как-то она ко мне явилась, а я спала. Разбудила тычком носка ботинка в бок и говорит:
— Всё спишь? Пошла бы ты к людям да чего-нибудь сделала полезного! — и давай меня обрекать, что в противном случае меня ожидает судьба с "солдатнёй кувыркаться" Не выдержала я и говорю спокойно:
— Уходи, сестрица, по-хорошему, пока тебя не убила. Сгинь! И чтобы тебя я больше не видела…"
Короткий эпизод из серии "родственные отношения" Договор меж сёстрами о "не появляться на глаза" выполнялся без отклонений как с одной стороны, так и с другой. Далее простыми словами излагается судьба старшей сестры: после переворота семнадцатого года встретился ей солдат из таких, какого она "пророчила" младшей сестре. Солдат был дурак, но гордая и заносчивая сестра (также и моя родственница) на поверку оказалась не умнее. Замечено давно, что заносчивые люди — глупые. Стал солдат распевать ей песни о своём богатстве, "что де он ест на серебряной посуде" и ходит по "блестящему паркету". Что он сельский житель — из него это пёрло на каждом шагу, но почему сестрица клюнула на рассказы прощалыги и вышла за него замуж — это останется великой "женской" тайной. В итоге оказалось, что сам он был из деревни, да ещё и женатый. Что он делает? Прежнюю жену удаляет и оставляет при себе новую. В "клане" была армия невесток и прочей непонятной родни и "городской барыне", как водится, пришлось несладко. А потом муженька у сестрицы посадили якобы за участие в кулацком восстании, но я думаю, что участие хлыща в "кулацком восстании" — это из области фантазий карательных органов того времени. Правильное объяснение его "ввержения в узилище" такое: кто-то из родичей его первой жены написал донос в "органы" Тогда, да и потом, как всегда у нас, этого вполне хватило.
Через какое-то время случилось забавное событие, и не случиться оно просто не могло. Другая сестра обращается к тётушке:
— Съездила бы ты, узнала, как она там поживает? — снабдила тётушку необходимыми средствами для проведения экспедиции и та отправилась:
"…что делать, поехала! Добралась до места, нашла дом. А там настоящий феодальный строй, семья большущая. Посадили меня, как гостью, за стол, а все невестки стоять и остались! Очень я удивилась, но ничего не сказала хозяевам: зачем мне они?
Жила сестрица в каморке с земляным полом. Привычки у неё городские остались: как поднимается после сна, так постель убирает, пол выметает, а ей упрёк следом:
— Всю землю вымела!"
Тётушка совершила невероятное деяние и результатом "экспедиции" был вывоз когда-то гордой и заносчивой сестрицы обратно в городскую среду. Как она сама пишет: "забрала её оттуда" Девчонка пятнадцати лет забирает старшую сестру из сельского "рая"!
Глава 7
подводит черту под "старой жизнью"
Сознательно опускаю описание "революции, освободившей трудящихся России от многовекового гнёта…" Самым весёлым и основным вопросом в "революции" лично для меня остаётся такой: а кто угнетал русских рабочих? Не сами ли они себя и угнетали? И что дала "революция" такому "победившему пролетариату", как моя тётушка? На втором месте улыбается вопрос: "почему все наши "революция" в итоге всегда превращались в срамотищу и позорище? Любые "революции" в России кем, и с какими бы намерениями не затевались, никогда и ничего не меняли в жизни нищеты. Всякие "революции" для нищеты всегда заканчивались куда худшей "порнографией", чем та, что была до революции. И впредь от наших "рефо….." пардон, "революций", "трудящимся России" ничего хорошего "не светит" по очень простой причине: качеством мы не вышли, низкое оно у нас. "Качество" своё, "согласно веяниям времени", с некоторых пор мы поменяли на "менталитет", но от замены слов наша жизнь не меняется. На вопрос к тётушке:
— Как ты жила в гражданскую войну? — тётушка, женщина малообразованная и не знавшая современной обще принятой отговорки "без комментариев!", отвечала старым, привычным и понятным сочетанием слов:
— Не приведи Господь!
Один эпизод жизни, его нет в записях, но который она рассказывала как "дополнение к революционному времени":
"В девятнадцатом году совсем житиё ни к чёрту стало, только о пропитании и думали. Все превратились в мешочников и мотались на поездах по Руси в поисках какого-нибудь пропитания. Меняли и продавали"
Тётушка упоминала младшую сестру Маню, ту самую, что была бита валенком и после стала немного косить. Косоглазие с возрастом у девочки прошло, но не совсем. Мешало оно тётушке Мане — этого я не спрашивал у тёти.
"…едем в поезде, сидит Маня на мешке с харчами в тамбуре, опустила голову и дремлет. Проходил красноармеец, тронул за плечо и говорит:
