Глава 1.
Нарушение православных канонов.
Рискуя быть отлученным от православной церкви, всё же обращаюсь к душам граждан "страны советов" побывавших в военные годы в Германии на принудительных работах. Название "принудительные работы" имело силу закона и ходило в военные годы в двух известных мне государств с названиями "Советский Союз" и "Германия". Другие не трогают.
Как долго "принудительные работы" просуществовали в каждом из упомянутых государств в отдельности — сказать не могу. Ничего не знаю о том, какими были принудительные работы в Германии, но какими они были в "стране советов" — знакомо.
Свободные от тел души моих соотечественников! Да, вы, кто когда-то укреплял своим трудом могущество чужого вам Рейха! Покойнички! Обращаюсь с просьбой: когда мои пальцы при написании тётушкиных приключений в Рейхе будут летать над клавиатурой, то вы их удерживайте в тех местах, когда я, "вольно, или невольно, по злому умыслу, или без оного" вдруг в рассказе "пойду в нежелательном направлении" и стану говорить о том, чего не было… То есть, "фантазировать"… Или "заблуждаться"…
"Заблуждаться" — мягкое определение вранья, "врать" — уже жёсткое.
Уверенное и бесповоротное. Но опасное определение.
Воспоминаний иных людей о работе на благо Рейха в военные годы не встречал. Только тётушкины. Это минус: её рассказы о пребывании в Германии могут быть неполными, ошибочными, пристрастными… какими угодно… даже "субъективными". "Личными", наконец.
Обращение:
— Дорогой читатель! Перед тобою бесхитростный рассказ умной, но плохо знавшей грамоту женщины с примечаниями родственника (племянник).
Изложенное — правда потому, что исходный автор, родственница, была начисто лишена дара врать и приукрашивать: она никогда и ни в какой партии не состояла. И мне нет резона добавлять что-то иное к её записям.
Не думаю, что комментирование ошибочных представлений близкой родственницы о давнишних событиях в чужой стране могут ныне дать "гремучую смесь": сегодня кого-либо и чем-то необыкновенным удивить не получится. Нет ничего в прошлом и страшного потому, что оно "прошлое". Чего бояться!
Можешь не входить в повествование с моими комментариями: в них нет ничего такого, что было бы новым, и от чего тебя распёрла гордость с названием "Знай наших"! От помянутого сорта гордости маемся только мы, но иные народы и племена о ней ничего не знают. Предупреждение сделано, начали!
Глава 2,
Длинная и грустная. Из тётиной биографии.
Повествование начинает со дня появления в свет: 2 января 1899 года. Затем следует короткое разъяснение того, от каких "корней" она появилась в этом мире: "мою мать, когда ей было восемнадцать, мачеха отдала замуж за вдовца, у которого уже было двое детей" "Супруг" был старше молодой жены на девятнадцать лет. Причин для избавления от падчериц у мачех всегда имелись в предостаточном количестве, но основная такова: свои две дочери были на "выданье" "Жених" не требовал за невестой приданого, что было важным моментом в деле избавления от падчерицы.
"мать моя промучилась с ним девятнадцать лет. Я не знаю, как охарактеризовать своего отца, но это был, скорее всего, только самец, любивший себя, но не человек. Он и понятия не имел, что такое "семья. Он наплодил семь человек, и все эти семь ртов легли на плечи матери"
Мать занималась подённой работой. У господ. В мире всегда были и будут "господа", но российские "господа" особенные: отдают нищим то, что им ненужно и пребывают в неописуемом состоянии счастья и довольства от проявленной щедрости:
"бывало, целыми днями сидим голодные, ждём мать с работы. Там, где мать работала, знали, что у неё орава такая, семеро ртов вот на "куски" и не скупились. Как мы радовались её приходу! Обступим её, как щенята суку, и утоляем голод! Потом мать затапливала буржуйку, и это было необыкновенным счастьем! Целыми днями мы сидели в нетопленом помещении, настолько промёрзшим, что вода в ведрах льдом покрывалась".
Так жили русские люди до переворота, но не все. Потом им надоело жить в таком страшном социальном разделении, и они всё поменяли. Простой народ назвал замену "старого социального строя на новый" "заменой кукушки на ястреба", если верить их собственным "пословицам и поговоркам" То, что они крепко промахнулись, затеяв переворот, им стало понятно через совсем малое время.
Но это "политика", а в политике тётушка ничего не понимала. "Проза жизни" — понятна и близка, а политика похожа на "чёрную магию": страшна, смертельна, подла, жестока, неотвратима и в итоге — не нужна простым смертным. Политика, если ею заниматься, как чёрной магией, глубоко и серьёзно, ничего и никому хорошего в итоге не приносит.
"…жили у тётушки, у неё была отдельная кухня и комнатушка…" — надо понимать так, что сестра позволила родной сестре с оравой в семь человек "жить при милости на кухне". Наше, родное, отечественное: у "тёток была половина дома, так они печь истопят, и скорее дверь в нашу комнатушку закрывают, чтобы тепло к племянникам не попало. У тётки тоже было двое детей нашего возраста, так если кто из них и открывал дверь в нашу комнату, то лишь затем, чтобы подразнить и обозвать. Достать нас любым способом, каким бы он не был. Дошла очередь и до мёртвых: у нас умер мальчик от чёрной оспы, а у них девочка. Они и дразнили нас:
— Ваш Ванюшка босяк был! — на что в ответ получила то же самое:
— И ваша Олька босячка была! — и тут же милый ребёнок доложил бабушке о том, как страшно оскорбили двоюродные родственники память умершей Олечки! Бабушка была не умнее детей, тут же прибежала в нашу комнатку и стала бить Машку, приговаривая:
— ах, ты, шкура барабанная, да как ты посмела на ангельскую душку такие слова говорить! — и била Машку до тех пор, пока та не свалилась в прогалок между стеной и печью"
Девочка от испуга получила косоглазие. Пустяк! Глаза-то не мои, чего переживать!? Зато как бабушка потешила свою христианскую, "христолюбивую" душу! Так рассчиталась старушка за оскорбление "светлой памяти безвременно умершей, но более родной души"!
Эй, ты, старая "христолюбивая" падаль! В чью плоть сегодня вползла? И кого сегодня бьёшь? В каких телевизионных передачах с уголовным уклоном поминаешься?
После избиения дочери мать собралась уходить от "родни". Но кто пустит на квартиру бедноту? Если только в сырой полуподвал? Где окна вровень с землёй? Богатые в полуподвалах не жили, но из-за природной "русской доброты" своей позволяли это делать другим.
"… жили мы в одном таком подвале на берегу реки, так в него вода доходила весной, когда река разливалась. Мать об этом знала, и загодя искала нам новое и безопасное место. Одежды и обуви у нас не было, так мать ухитрялась кое-как двоих укутать, во что придётся, посадить на санки и отвезти на новое место. Затем ещё пару и так всех семерых. Такую "транспортировку" она начала с меньших, а пока перевозил братьев и сестёр, то стемнело и мы остались последние: сестра и я. Я была старше всех, поэтому мать меня и оставляла "замыкающей" Сидим с сестрой на холодной печи, ждём своей очереди на переезд. Темно, подвал пустой, и нам до того стало страшно, что слов нет! Тишина кругом, как где что-то скрипнет, или мышь зашуршит, а сестра всё спрашивала:
— кто это? А на что нас мать оставила!? Не придёт она за нами! — все эти страхи так на нас подействовали, что сестра стала реветь. Я не долго её слушала, и стала помогать. Сидим на печи, под самым потолком и воем!"
Их услышали жильцы верхнего этажа и удивились: вроде бы жилица с подвала съехала, сами видели, как она свой выводок перевозила. Видно, не всех увезла!? Кто там плачет!? Сколько их там!?
