Праздничные дни мои были рабочими, все "пили и гуляли" и только наша бригада была трезвой и работала. И так — сорок лет трудового стажа. Благодарен прошлой работе: она не позволяла, как "всем советским людям", праздновать историческую ошибку с названием "великая октябрьская социалистическая…". Героем выглядел:

— Все празднуют, а я тружусь на благо и во имя… — далее можно было совать любой лозунг: сжевали бы…

И тогда, после "праздника" в цеху, пришёл к тётушке. Там была мать:

— Сходи домой, пообедай, потом придёшь. Я побуду…

— На час отлучусь, не дольше.

— Можешь и дольше. Что ей теперь?

Когда возвратился в крошечную коморку тётушки — её уже не было в этой жизни:

— Минут через пять, как ты ушёл, она и умерла… — и мысль о себе гордая мелькнула: "я её держал!? При мне не хотела уходить!"

Грустная история? Да нет, не грустная. О чём грустить? Какие сожаления? Закончила жизнь и никакие заботы более её не тревожат, а у меня они ещё пока есть.

Не знаю, где её могила. При жизни каялся:

— Суди меня любым судом, но не признаю такое лицемерие наше, как поклонение могилам! Ну, буду за твоей могилой ухаживать до какого-то времени, а что потом, когда стану немощен? Получится, как в басне "видит око, да зуб неймет"? Мучаться мыслью: "нет сил тёткину могилу навестить"! И кто будет навещать мою могилу, когда "последний из могикан" последует за мной? И есть ли большая мука, чем "желать и не мочь"? И то понял за тридцать прожитых лет: наша, тутошняя "монуметально-плиточная память" о мёртвых им абсолютно не нужна! Мёртвые довольствуются доброй памятью о себе… если, разумеется, заработали такую.

— Согласна полностью.

— Лучшей памятью будет, если твои рассказы убогим языком своим поведаю другим. Материальная память разрушается сама, и часто мы сами память уничтожаем. Помнишь, как надумали "во времена расцвета социализма" на окраине города завод построить? Ненужный завод? "Намечено-решено-одобрено-строим"!? С малым "но": земля, на которой мечталось "отцам-благодетелям" возвести очередной "флагман" ненужной промышленности, была занята кладбищем. И тогда сверху раздался клич:

— Все желающие перенести останки упокоившихся родичей на другое место — могут сделать это до…" — и указали "сроки исполнения".

Но никто из живых не стал старым костям новое место давать:

— Дорогое внимание! Где деньги? — и экскаватор, делая котлован под фундамент здания, не переживал за кости усопших. Какие "эмоции", когда над ним висел не страх перед усопшими, а ежедневный план по кубам вынутого грунта? Но усопших это не волновало, никто из них не возмутился от такого "кощунства".

Какой была последующая жизнь у тётушки? Прекрасной: мне ведь захотелось о ней рассказать? Не в христианстве ли принято поминать усопших? Не высшая ли награда — помянуть мёртвых добрым словом?

Ведь ничего иного мы, живые, им дать не можем… Вопрос в другом: много из нас таких, о ком бы хотелось сказать что-то хорошее?

На том и остановлю рассказ о тётушке Mine.