А Лёка… Что ж, еще много лет назад Женя чувствовала, что Лёка – это навсегда. Чувствовала, но до конца не понимала. А теперь поняла. Пусть останется эта любовь – когда-нибудь она расскажет о ней своим внукам. Расскажет, как красивую сказку. Пусть останется в памяти эта сумасшедшая девчонка с ярко-синими глазами. И когда-нибудь Женя обязательно будет улыбаться, вспоминая её, и радоваться тому, что она была. Просто была в её жизни, подарив самую прекрасную в мире любовь.

Женя улыбалась. Улыбалась, сползая с верхней полки вниз. Улыбалась, доставая с полки сумку. Улыбалась, двигаясь в толпе людей к выходу из вагона. Сейчас она чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете. Счастливой и спокойной.

До тамбура оставалось всего несколько метров, когда Женина сумка разразилась громкими трелями. Люди сзади напирали, и вытащить мобильный оказалось очень сложно. Но всё же она справилась – достала телефон, посмотрела на экран с синей подсветкой и удивилась, увидев надпись «Алексей».

– Алло, – ответила Женя, и поставила ногу на первую из железных ступенек. Слышно было плохо – сквозь помехи она могла различить только отдельные неразличимые слова, – Алло! Лёш, я тебя не слышу!

Вторая ступенька. Надо же, уже практически ночь, а как много людей на перроне! Сзади напирают, но и спереди не дают идти быстрее.

– Это мой ребенок? – громкий голос прорвался сквозь помехи, и Женя замерла, не обращая внимания на раздающиеся сзади возмущенные вопли. – Женя, ты слышишь меня? Это ведь мой ребенок, да?

Третья ступенька. Заколотилась боль в висках, отнялся язык, и молоточки застучали где-то глубоко внутри. Из-за Лёшкиного звонка? Или?…

Перрон. Женя ступила на асфальт, сделала шаг и вдруг почувствовала себя так, словно её горячей водой с ног до головы окатили. Лёша еще что-то кричал, но мобильный, удерживаемый безвольной ладонью, уже упал вниз – к бедру.

Пятнадцать лет – долой. Илья, Марина, Лера, Сергей, Макс, Олеся, Кирилл – ничего не было. И нет больше вокруг коммерческих ларьков, город не светится огнями вдалеке. И ночь ушла, растворившись в ярком солнечном дне.

Остались только глаза – синие, смотрящие прямо в душу, и тихий шепот: «Мелкая…»

– Это… ты? – с бешеной скоростью пронеслись в глазах картинки и непридуманные еще сценарии. Летели мимо все мечты, все фантазии, все выплаканные и камнями въевшиеся в сердце слёзы. Пятнадцать лет. Пятнадцать чертовых лет.

Пятнадцать лет поисков. Пятнадцать лет обмана. Пятнадцать лет боли, счастья, ненависти, любви и памяти. Пятнадцать лет, которые понадобились, чтобы забыть. Пятнадцать лет, которые никогда не помешают вспомнить.

Пятнадцать лет, которых оказалось слишком мало, чтобы разучиться любить.

И – в противовес – одно мгновение. Одни глаза. Одна душа на двоих. И – крик – громкий, бешеный, зазвучавший ураганом в сердце и тихим шепотом вырвавшийся из губ.

– Она. Это она. Это ОНА. ОНА!!!!

Лиза сидела в шезлонге между Инниных ног, прижималась спиной к её животу и категорически не хотела открывать глаза. Какой чудесный вечер! После ужина все разбрелись по участку – кто курить, кто общаться, а потом снова собрались все вместе. Николай Валерьевич с Наташей сидели рядом и смеялись, слушая рассказы Лизиной мамы про юношеские подвиги. Дядя Олег потягивал из высокой кружки пиво и читал газету, периодически выглядывая из-за неё и зачитывая новости Петру Игнатьевичу.

Лиза же просто дремала, и чувствовала себя абсолютно, целиком и полностью счастливой. Ей очень понравились родители Инны, а в Николая Валерьевича она просто влюбилась – особенно после того, как он помог ей укладывать Дашу спать. Будущая жизнь виделась теперь одним светлым радостным солнечным лучом. Что ж, в конце концов, они заслужили счастье.

– Я тебя люблю, – Инна прошептала это в Лизино ухо, – Не замерзла?

– Чуть-чуть. Может быть, уже спать пойдем?

– Девочки, больше двух говорят вслух, – Тамара Федоровна только что закончила рассказывать очередную смешную историю. Редко когда Лизе удавалось увидеть мать такой – раскрасневшейся, веселой, и даже приосанившейся чуть.

– Мы обсуждали грядущий отход ко сну, – откликнулась из-за Лизиной спины Инна, – Не желаете присоединиться к беседе?

– Попозже, – подал голос из-за газеты дядя Олег, – Я только дошел до спортивной колонки.

– В таком случае – спокойной ночи, – Лиза уже приняла решение, чему немало способствовали Иннины руки, незаметно поглаживающие её бедра, – Всем пока.

Родители попрощались нестройным хором и вернулись каждый к своему занятию. Вскоре Тамара Федоровна под руку с Наташей отправились готовить гостевую комнату, а дядя Олег с согласия остальных принес три бутылки пива.

– Вы знали? – спросил Петр Игнатьевич после первого глотка. Было очевидно, что он уже давно готовился к этому разговору.

– Конечно, – кивнул Николай. Он улыбнулся, и Пётр с Олегом сразу вдруг поняли, от кого из родителей у Инны такая улыбка, – Дочь рассказала мне о Лизе вскоре после того, как они полюбили друг друга.

– Петя не о том спрашивает, – мрачно перебил Олег, – Вы знали, что ваша дочь – лесбиянка?

– Если меня еще раз кто-нибудь об этом спросит – я выпущу пресс-релиз и разошлю всем заинтересованным лицам, – Николай Валерьевич сделал большой глоток, – Инна была замужем, поэтому нам с Наташей сложно было представить, что когда-нибудь наша дочь полюбит женщину. Мужики, давайте на «ты», а?

Петр Игнатьевич и Олег переглянулись. Первый ощутимо занервничал, а второй вынул из кармана пачку сигарет.

– Как ты к этому относишься? – спросил Петр.

– Как любой отец. Я рад, что мой ребенок нашел в себе силы снова завести семью.

– Это не семья, – пробормотал Олег.

– Почему же? – удивился в ответ Николай. Голос его звучал спокойно, но в нем уже можно было разглядеть усталость и оттенки недовольства, – Двое любящих друг друга людей – семья. Вы хотите знать, не беспокоит ли меня то, что моя дочь живет с женщиной? Знаете, жизнь слишком коротка, чтобы беспокоиться о такой ерунде. Гораздо сильнее меня волнует здоровье Инны, её счастье, её тревоги. До сегодняшнего дня я беспокоился сильнее, поскольку не знал Лизу. Теперь я спокоен. Посмотрите на них – разве не очевидно, что они друг друга любят?

– Она уже любила! – Петр Игнатьевич стукнул кулаком по дереву. – И доказывала, что это навсегда. Откуда я знаю, что она через год другую не приведет?

– Ниоткуда. Может быть, и приведет. Ну и что?

– И без того разговоры уже пошли, – процедил Олег, – Дальше может быть только хуже.

– Смиритесь уже, – засмеялся Николай, допил пиво и встал на ноги. Сейчас, глядя на него, можно было подумать, что этому человеку лет тридцать, не более, – Они здоровы, они счастливы. Что вам еще нужно? Любите своих детей такими, какие они есть – и никакие разговоры, пересуды и прочее не будут вам мешать. Я не хочу говорить о том, извращенки они или нет. Любой, кто назовет так Инну или Лизу получит от меня как минимум осуждение. Поэтому давайте пойдем в дом, выпьем чаю и обсудим, как наша увеличившаяся семья соберется на новый год, или рождество. Мы с Наташей были бы счастливы познакомиться с вами со всеми поближе.

На этом вечер закончился. Петр и Олег не стали спорить – идиотизм ситуации боролся в них с ощущением закономерности происходящего. И в конце концов второе чувство победило.