Через четыре выброшенных окурка, всхлипывания за спиной сменились шумом воды в душе. Лёка облегченно вздохнула и включила кофеварку.

– Можно мне тоже кофе? – Марина появилась из душа уже одетая и даже подкрашенная. Без малейшего следа слёз на идеально-красивом лице.

– Может, валерьянки? – пошутила Лёка и плюхнула на стол две кружки.

– Нет, спасибо. Лучше к психиатру тогда.

– Идет. Завтра запишу тебя на приём.

О чём говорить дальше не знали ни одна, ни вторая. Поэтому кофе пили молча. Лёка изучала взглядом микроволновую печь, мысленно пыталась составить из названия «LG» слово «вечность». А Марина украдкой смотрела на Лёкины руки.

– Что значит твоя татуировка? – спросила она, наконец.

– Детская глупость.

– Женя. Это твоя первая любовь?

– Послушай, детка, – Лёка улыбнулась и от этой улыбки по Марининой спине прошел холодок, – То, что я тебя трахнула, не дает тебе право задавать такие вопросы. Понятно?

– Это что-то личное, да?

– Мне повторить?

– Не нужно, – Марина осторожно пристроила чашку на стол и встала на ноги, – Я пойду, пожалуй.

– Вызвать тебе такси?

– Нет. Возьму частника. Пока.

И она действительно ушла. Лифт вызывать не стала – спускалась по ступенькам, покачиваясь, словно пьяная. И ненавидела. Лёку, всю сложившуюся ситуацию, собственное унижение, собственные слёзы, и – главное – себя.

Нет, Марина не была окончательной дурой, она прекрасно понимала, что рано или поздно это снова случится. Она готовилась к этому, планировала, как будет выходить из ситуации, но чтобы вот так… но чтобы настолько… В прошлый раз это заняло не один год. Теперь же всё случилось очень быстро. К этому она оказалась не готова. Слишком много эмоций, слишком много боли, слишком большая каша в голове.

Мысли запутались в клубок. Провожаемая насмешливым взглядом охранника, Марина выскочила на улицу и пошла к проспекту. Ветер растрепал волосы, юбка вокруг бедер заходила ходуном, но впервые в жизни женщине было на это наплевать.

Растрепанные чувства, растрепанные мысли, растрепанные волосы. Всё верно. Оставалось решить только один вопрос – что, чёрт возьми, теперь со всем этим делать?

Встреча с Игнатьевым прошла на высшем уровне. Как и ожидала Лёка, он принял её условия. Теперь на карту было поставлено всё. Либо её программы понравятся публике, либо придется искать другую работу. Либо пропуск в большую жизнь и большие деньги, либо полный провал.

И началась новая жизнь. Лёка работала на износ, подготавливая первое шоу, перестраивая сцену, репетируя новые танцевальные этюды и расписывая сценарии. С Мариной разговаривала только о деле. Перешагнула через то, что между ними было, с привычной легкостью и забыла навсегда.

Марина тоже разговоров не заводила. Была приветлива, улыбчива, безотказна. Но не более того. Вдвоем они ночами сидели над бумагами, тщательно выверяя каждое слово из сценария. Иногда, заработавшись, засыпали на одном диване, старательно отодвинувшись каждая на свой край. Лёка – равнодушно. Марина – испуганно.

И вот, наконец, пришло время представить свою работу публике.

Накануне Лёка осталась ночевать в клубе – в собственной, отдельной гримерной. Не хотела тратить время на дорогу туда-сюда. Слишком дорого оно сейчас стоило, это время.

В большом зале кипела работа. Рабочие заканчивали драпировать сцену темно-синим бархатом, звукорежиссер настраивал аппаратуру. А за большим столом, покрытым белой скатертью, сидели все участники Лёкиной команды.

– Вы что тут делаете? – искренне удивилась Лена и засмеялась в ответ на явный испуг в пятнадцати парах глаз.

– Мы подумали, что может понадобиться помощь, и решили прийти пораньше, – за всех ответил Никита, – Мы это зря, да?

– Нет. Вы молодцы. Сейчас ребята закончат со сценой, и прорепетируем еще раз.

Лёка ушла к осветителям, а Ник повернулся к остальным.

– Ким, она спала хоть немного за эти дни?

– Кто её знает… Таблеток ела много, так что, может, и не спала.

Никита поморщился. Ему не нравилось то, что за последние дни Лёка сильно похудела, осунулась. Не нравилась ему и затея с новым клубом – слишком хорошо он понимал, что если будет провал – вряд ли Лёка это переживет. Но решения всегда принимала она. Как бы там ни было – это было её решение.

В хлопотах и делах прошел день. В девять вечера, когда в клубе уже было немало посетителей, вконец замороченная и усталая Лёка зашла в общую гримерную. Словно окунулась в свежую струю – шум, запах грима, шелест нарядов и обнаженные тела выступили катализатором. Настроение поднялось до небес.

– Где Марина? – поинтересовалась женщина и высыпала на стол пятнадцать колес. – Угощайтесь, девочки и мальчики.

– Она за коньяком ушла, сейчас придет, – ответил Ким и первым потянулся за таблеткой.

Через несколько секунд на столе осталось восемь заветных шариков.

– Остальные не хотят? Как знаете, – движение руки, и стол снова девственно чист, – Через полчаса начинаем.

– Не вопрос, – подал голос Никита, – Всё будет в лучшем виде.

Лена замерла на полувздохе. Её вдруг камнем по голове ударила мысль, что сейчас она ставит на карту не только собственную судьбу, но и судьбу всех этих людей. Ответственность. Вот так и бывает. От чего бежала – к тому и пришла.

– Постарайтесь, ребят, – улыбнулась Лёка, – У нас всё получится. Я в вас верю.

И быстро захлопнула дверь, чтобы не видеть ошеломленных глаз.

В коридоре наткнулась на Марину. Вспыхнула зрачками ей навстречу, распахнула губы, но ничего не сказала.

Хватит болтовни. Сегодня у неё есть шанс выполнить обещание и объяснить что-то всем этим людям. Неважно даже, какой ценой.

Пора делать шоу.

Зал клуба погрузился в полумрак. Дымовая завеса заполнила сцену одновременно с разливающейся музыкой. Возникало чувство, словно мелодия проникает отовсюду – выбирается из-под столиков, сползает с потолка, вливается сквозь щели стен.

На сцене – десяток статуй, изображающих людей, застывших в разных позах. Кто-то тянет руки вверх, кто-то закрывает ладонями лицо.

Среди дыма – две танцующие фигуры. И тихий шепот втекает в музыку. Он суров, этот шепот. Словно кто-то сквозь разбитый рот, сквозь сжатые зубы, пытается что-то сказать.

Радость моя. Не замаливай губ, ведь тебе никогда не отмыться

Сердце моё. Разорвать на куски и поверить, что я еще жив

Боль не моя. Я тебе её дам поносить, как потертые джинсы

Счастье моё. Я тебе расскажу, что такое… и как это – жить

Нарастает музыка, становится громче, и фигуры кружатся, кружатся, взявшись за руки, опускаясь ниже, ниже и утопая в дыму.

Вспышка, щелчок – и дым становится черным. И уже не видно танцующих, и в яркой дорожке света на сцену выходит женщина.

Она обнажена и прекрасна. Её черные волосы скрывают грудь и опускаются до самых бедер. В каждой её руке пригоршня чего-то, что невозможно разглядеть.

Босые ноги утопают в черном дыму. Она доходит до середины сцены и смотрит вверх.

Музыка плавно опускается до тишины и снова нарастает, но уже более живая, более быстрая, более громкая.

И статуи оживают. Они начинают танцевать, и от этого танца холодок пробирает по коже – белые фигуры, залитые белым гримом лица и руки, они холодны и почти мертвы, и только их движения заставляют поверить в то, что они еще живы.

И снова в мелодию врывается шепот.

На пороге своем ты припомнишь всех тех, кто встречался.

Кто прошел невзначай, не затронув и не зацепив.

Кто на век приходил, а потом убегал, попрощавшись.

Кто не помнит тебя. И всех тех, кто когда-то любил.