Создавшаяся обстановка представляет реальную угрозу здоровью населения России и подрывает экономическую безопасность государства. Только за первое полугодие

1994 года число смертельных отравлений в Российской Федерации превысило (в расчете на 100 тысяч населения) показатели за весь 1993 год в 1,2 раза, в Коми-Пермяцком автономном округе — в 1,6 раза. В республиках Карелия, Коми, Алтай, Ленинградской, Тверской, Ярославской, Пермской, Калининградской областях показатели смертности от этих причин в 2 и более раза превышают средние показатели по Российской Федерации.

Подобное положение сложилось в результате ослабления в предыдущие годы государственного влияния в сфере производства, импорта и торговли алкогольной продукцией, в целом утраты государственного контроля в этой сфере и отсутствия последовательной политики государства в области потребления алкогольной продукции населением страны. Из-за отсутствия реального механизма ценообразования складываются негативные по социально-экономическим последствиям ценовые диспропорции. Так, например, рост цен на основную группу продуктов питания (хлеб, молоко и т. д.) более чем вдвое опережают рост цен на алкогольную продукцию. Водка стала наиболее доступным продуктом: если в 1990 году на среднемесячную зарплату можно было купить ее 16 литров, то в 1994 году — 42 литра!

Необходимость введения законодательного регулирования процессов производства и реализации алкогольной продукции диктуется и обострением криминогенной обстановки. За истекшие пять лет количество преступлений на почве злоупотребления алкогольными изделиями удвоилось. За четыре месяца минувшего года у преступников изъято спирта, предназначенного для изготовления суррогатов, в 7 раз больше, чем за весь 1993 год.

Приведенные данные показывают, что, пока общество не добьется снижения уровня потребления алкоголя, невозможно будет говорить об успехе того или иного экономического курса. К тому же, когда речь идет о сохранении здоровья нации, ее генофонда, о будущем ее детей, все прочие соображения экономической целесообразности или идеологической необходимости должны быть отброшены в сторону.

Правильность такого вывода подтверждается историческим опытом. На ликвидацию последствий первой мировой войны потребовалось четыре-пять лет трезвой жизни и работы. А с сегодняшними экономическими неурядицами страна бьется уже девятый год, но не добилась никакого прогресса».

Тут, как говорится, комментарии излишни. Надеюсь, теперь вы сами способны разобраться, что к чему и кому выгодно не выпускать людей из алко-никотинового рабства, а затем и еще более изощренного — обжорного (в смысле потребления ненужных организму продуктов) геноцида, лекарственной экспансии. Ведь если только представить себе, что все или почти все люди разом выздоровели, не нуждаются больше в медикаментах, больницах, поликлиниках, диспансерах, психиатрических и наркологических клиниках, а далее — в тюрьмах и лагерях, в «сникерсах» и «марсах», колбасятине и другой трупятине, в булочках и многих кондитерских белосмертных сладостях, солено-тухлых изделиях, — то ведь это и есть, наверное, коммунизм, в самом высоком понимании этого слова. Наступит гармония человека с окружающим миром, Матерью-Природой, Господом Богом. Само понятие «государство» отомрет, потому что все люди станут независимыми от тех, кто распределяет, направляет, командует, заставляет…

«Утопия!» — скажете вы. И будете почти правы. Ибо насмерть будут драться чиновники всех мастей, производители смертоносной (и не очень) отравы за право командовать, распределять, иметь коммерческую выгоду.

Не случайно сегодня я познакомил вас с документами, которые могут сыграть поворотную роль в истории развития нашей страны. Судя по вашим дневникам, а также и по сочинениям, я уверен, что практически все поняли, «в какое дерьмо нас вмазали все эти посткоммунистические, а затем и постдемократические (кстати, мало чем отличающиеся друг от друга) институты управления обществом. Те и другие настойчиво старались скрыть от народа истинную подоплеку так называемого строительства «светлого будущего», паразитировали и продолжают паразитировать на нашей общей беде, которую эти деятели нам же и навязали…» (Я привел вам строки из дневника нашего слушателя.)

Сопоставляя сегодняшние ваши записи с первыми дневниками, заполненными вами всего пять дней назад, я вижу, какой гигантский барьер преодолели вы на пути к самим себе:

«Совсем иначе теперь воспринимаю телефильмы, — пишет слушательница. — Раньше как-то не замечала, вернее, не очень-то обращала внимание на всякие застолья с обжираловкой и обязательной выпивкой с курением, а теперь ясно вижу — это сознательное навязывание нам, нашим детям, всему народу такого образа жизни, при котором все должны быть рабами этанола, никотина, обильной и ненужной жратвы. Господи! Оборони Россию от этой оккупации!»

Я могу приводить еще и еще ваши дневниковые откровения, свидетельствующие о той самой проясненности сознания, про которую еще вчера кое-кто писал: мол, не понимает, что это значит. Ваши сочинения, будь на то моя воля, я бы зачитывал ежедневно по радио и телевидению, печатал бы в журналах и газетах, а в дальнейшем обязательно составлю из них отдельную книгу.

«Шла с занятий специально пешком по засыпающему, почти пустому городу. Мне было совсем не страшно, хотя по природе своей я ужасная трусиха. Но этим поздним вечером я ничего и никого не замечала, а в мыслях шла очистительная работа через покаяние. Я мысленно просила прощения у своих родителей за то, что не оправдала их надежд — бросила институт, вышла замуж за выпивоху (за алкоголика второй стадии — теперь я это точно знаю), надеясь своей любовью отбить у него страсть к винопитию. Господи! Как прав был отец, который говорил мне: «Дочка, пойми: вино сильнее любви, оно не даст вам счастья!»

Прости, папа, ту самоуверенную девчонку, не знавшую всего коварства алкоголя… Не я влияла на мужа, а водка стала влиять и на меня, потому что я, пытаясь хоть как-то уменьшить его дозу, выпивала в компаниях очень много, хотя удовольствия особого не испытывала. Алкогольный, а затем и курительный звери поработили меня, сделали истеричной, злой, всем недовольной бабой. Это они — вонючие звери! — заставили расстаться с мужем.

Прости меня, Костя, за то, что выгнала тебя из дому, лишив права на жилье! Я тебя обязательно теперь найду, помогу тебе прийти сюда, в «Оптималист», — и все у нас с тобой наладится!

Прости меня, доченька, за то, что лишила тебя родительской ласки. Тебя, такую болезненную, часто ругаю ни за что, а лишь из-за своей глупой манеры — вечно быть всем недовольной. Прости, малышка, я обязательно все переиначу в жизни.

Простите меня, дорогие мои соседи, за то, что я так часто, особенно заглазно, осуждала и оскорбляла вас. Прошу прощения у всех вас — тетя Тоня, Василий Викторович, баба Лара, Аннушка…

Господи! Прости меня, грешную, за все прегрешения мои, за мое безбожие, за потерю памяти по отношению ко всему, что должно быть свято! Прости меня, Господи, прости!»

Я читаю ваши сочинения, люди, не называя имен и фамилий. Если вы не испытываете при этом чувства дискомфорта, можете просто встать, узнав свое откровение, чтобы никто не подумал о том, что зачитываемые тексты заранее подготовлены…

«Я хочу попросить прощения у своего сынишки за все мои «художества», которые он видел в последние годы, — за пьяные скандалы, подзатыльники и нехорошие слова, которыми я его награждал. А еще — у жены, которая натерпелась от меня столько, что я удивляюсь теперь, как она не ушла от меня. Мне очень хочется сказать ей добрые, ласковые и очень нежные слова, да вот язык еще плохо слушается, чего-то боюсь (а вдруг не поймет?), да и поверит ли она?

У тещи тоже прошу прощения за оскорбления и нецензурные слова, которые я часто ей говорил. И у всех людей я хочу попросить прощения — ведь своим поведением и видом я оскорблял их, наводил на нехорошие мысли.

Простите меня, люди!

Господи! Прости меня!»