В Чатем мы добрались в половине второго и стали искать, где пообедать. Вскоре мы нашли вполне приличный, даже комфортабельный ресторан под вывеской «Британский лев». И лишь после того, как официант принял заказ, ты проговорил:

— А если все это был только ловкий розыгрыш?

Такое мне в голову не приходило. Я просто оцепенел от твоего предположения, но почти сразу же понял, что в этом, пожалуй, нет ничего невозможного. Мы долго обсуждали этот вопрос, поглощая в большом количестве пиво и рагу из молодого барашка. У меня опять появилось искушение рассказать тебе про Кэтрин Вильсон, и я опять как дурак поборол его… В результате нашей беседы кое-что вроде бы для нас прояснилось. Одно из двух: или Пат ошибалась, считая, что Боб Резерфорд располагает какими-то возможностями ее спасти, потому что она ничего не знала про его сумасшествие, или же, наоборот, она прекрасно понимала, что пишет, и Боб в самом деле многое знал, но то, что мы увидели в Чатеме, было подстроено кем-то нарочно, чтобы помешать нам поговорить с Бобом; его могли накачать наркотиками, могли избить до потери сознания… Это было как будто бы маловероятным, но нам в нашем тогдашнем состоянии все казалось возможным… Лишь один человек мог мне кое-что разъяснить — Кэтрин Вильсон. Под каким-то предлогом я оставил тебя на минуту, зашел в телефонную кабинку и позвонил Кэтрин. К моему удивлению, она тут же взяла трубку.

— Миссис Крейн? Говорит Дэвид Тейлор.

— Здравствуйте, — отозвалась она полушепотом. — Извините, но сейчас я не могу говорить.

— Это совершенно необходимо, — настаивал я. — Со времени нашей беседы я узнал много нового, и кое-что касается непосредственно вас.

— Меня? Думаю, вы ошибаетесь.

— Нисколько не ошибаюсь. Речь идет о Бобе Резерфорде.

— Ох, — голос у нее дрогнул. — Значит, вы его нашли?

Она явно нервничала.

— Нашел? А что, разве он исчезал?

— Более или менее. По телефону это трудно объяснить.

— Именно поэтому я и хочу с вами встретиться.

— Сейчас это невозможно.

— Почему?

— За мною следят.

— Следят?

— Да, я потом вам объясню. Все довольно серьезно. Вас это тоже касается. Послушайте, Дэвид… Вы разрешите мне звать вас по имени? Я сама очень хочу вам помочь. Мне кажется, я кое о чем догадалась… относительно Пат…

— Относительно Пат? Вы что-то узнали?

— В общем, я выяснила некоторые подробности… Но я должна быть очень осторожной. В тот раз, когда мы с вами встретились, за нами следили.

— Следили? Где же? В «Риджентсе»? В «Ройял-кафе»? В «Камберленде»?

— Всюду, Дэвид, всюду. Ах, ради всего святого, прекратим этот разговор.

— Но сперва договоримся о встрече. Кэтрин, я непременно должен вас увидеть! Не бойтесь, я защищу вас, но только помогите мне!

После короткой паузы она сказала:

— Хорошо, сегодня вечером… но только попозже. Мой муж уйдет, и я смогу ненадолго улизнуть. Давайте в половине десятого.

— Прекрасно, в половине десятого. Где?

— Только не в баре. Во всяком случае, встретимся не в баре. На какой нибудь не слишком людной станции метро. Согласны? Скажем, на НоттингХилл-Гейт.

— Ноттинг-Хилл-Гейт, договорились. Буду там в половине десятого. До свидания, Кэтрин.

Она уже повесила трубку. Я подошел к нашему столику, мы расплатились и вернулись в Лондон.

Днем Ноттинг-Хилл-Гейт — оживленный перекресток, а к вечеру в этом уголке Вест-Энда становится темно и пусто, как на окраине. Назначая мне свидание, Кэтрин Вильсон, должно быть, это учитывала. Она правильно рассудила, что народу там будет ровно столько, чтобы пройти в толпе незамеченной и вместе с тем свести до минимума опасность нежелательных встреч.

Одно было плохо — она не сказала мне, где мы встретимся, наверху, в вестибюле, или внизу, на перроне. К тому же станция «Ноттинг-Хилл-Гейт» — пересадочный узел, но каждая из сходящихся здесь линий имеет самостоятельный выход в отличие, скажем, от площади Пикадилли или от Тотнем-Корт-Роуд, где одна общая станция обслуживает обе линии. Если вы делаете пересадку на Ноттинг-Хилл-Гейт, вам надо подняться наверх, перейти улицу и снова спуститься в метро.

В этих условиях я затруднялся решить, на какой из двух станций у меня больше шансов поймать Кэтрин. К счастью, я приехал немного раньше назначенного часа, и у меня оставалось время на размышление. Исходя из некоторых намеков, оброненных Кэтрин, а также учитывая ее номер телефона, я сделал вывод, что она живет где-то в районе Мейда-Вейл или Сент-Джонс-Вуд. Значит, скорее всего, она сделает пересадку на Бейкер-стрит и прибудет на Ноттинг-Хилл-Гейт по кольцевой линии, а не по центральной. Поэтому я занял свой пост в вестибюле кольцевой линии, по направлению к вокзалу Виктории.

Освещение было слабое, народу мало; удачнее место трудно было придумать. На станции, расположенной по другую сторону улицы, помещался маленький бар, висели рекламы, все это немного оживляло общий вид вестибюля; здесь же все было уныло и пусто, как на какой-нибудь пригородной платформе. Я сел на скамью и закурил сигарету.

Потом закурил вторую. Прошло пятнадцать минут, я закурил третью. Я почти уже не волновался; у меня было чувство, что я приближаюсь к отгадке. Даже недомолвки Кэтрин по телефону были полны значения; она узнала что-то новое и важное, касающееся Пат, а может быть, она уже раньше знала нечто такое, чего не пожелала мне рассказать в нашу первую встречу. Но на этот раз она так просто от меня не отделается, я заставлю ее говорить. Даже если придется ради этого применить самую грубую силу. Я был готов на все. Скотланд-Ярд явно не придавал розыску моей жены никакого значения и пустил дело на самотек; не стоило также слишком рассчитывать на то, что удастся что-то вытянуть из Боба Резерфорда: версия о его симуляции была явно притянута за волосы. Значит, вывести меня на Рихтера, а следовательно, на Пат могла только Кэтрин.

Часы показывали без десяти минут десять. Неужто она могла так запоздать? Я купил билет и спустился на перрон. Там было пусто. Какой-то пьяница пристроился с бутылкой на лавке; начальник станции дремал на своем стуле с газетой в руках. На противоположной платформе были погашены почти все огни, пассажир в плаще и очках расхаживал взад и вперед в ожидании поезда. Подошел поезд, затормозил, постоял, с адским шумом отправился дальше. На платформе теперь не было ни души. Я снова поднялся в вестибюль. Было без трех минут десять.

Это становилось странным. Я решил выкурить еще одну сигарету и уйти. Выкурил сигарету, потом еще две. В десять минут одиннадцатого, потеряв всякое терпение, я вышел на улицу. Бросил последний взгляд на схему линий метро, висевшую у входа, и вдруг меня осенило. Почему я решил, что Кэтрин непременно приедет по кольцевой линии, сделав предварительно пересадку на Бейкер-стрит? Ведь с тем же успехом она могла сделать пересадку на Оксфорд-серкус и приехать сюда по центральной линии! Ну и дурака же я свалял! Торчу черт знает сколько времени в этом забытом богом и людьми вестибюле, а она, наверно, ждет на той стороне улицы, в каких-нибудь пятидесяти метрах отсюда, и проклинает меня за опоздание! Кто знает, может быть, она, отчаявшись дождаться, уже вернулась домой… Чуть не угодив под такси, я перебежал на ту сторону и влетел в вестибюль другой станции. Здесь было гораздо оживленнее, чем там, где я ждал до сих пор.

Но я тут же понял, что в этом оживлении было что-то необычное. Люди встревоженно сновали взад и вперед, со всех сторон слышались взволнованные крики, распоряжения, вопросы. Чем могла быть вызвана подобная суматоха — да еще в такой поздний час и на такой захолустной станции? Меня толкнул пробегавший мимо человек в форме служащего метро. Старая женщина с растрепанными волосами причитала плачущим голосом:

— Это безобразие! Такого не должно быть! Все дело в плохой организации! Мы беззащитны! Мы подвергаемся опасности! Во всем виновато правительство! Я напишу в газеты!