– Здесь не место вести дискуссии, – сказала пани Гражина и вышла из молельни. Анджей последовал за ней по длинным коридорам…
Он вошел в кабинет с твердым намерением устоять перед пани Гражиной, чего бы это ему ни стоило. Она всегда подчиняла, не считаясь с его желаниями, только последние события привели к полному пересмотру взглядов Анджея, безмерно напугав его. При внешней самоуверенности он был слаб и прекрасно знал это, а потому, посмев высказать свое мнение и ожидая нападок на себя, напрягся.
Тем временем пани Гражина присела на канапе у окна, рукой указала Анджею на кресло. Он не любил этот вычурный кабинет в желто-золотистых тонах. Впрочем, любимый цвет пани – именно цвет золота, хотя обряжалась она во все черное, как русские старухи высшего света. Он не любил мебель в этом доме, не отвечающую стилю и вкусу современности, – представления о роскоши у пани перенесены из восемнадцатого века, она отвергала изысканный и строгий стиль антик, предпочитая листики-цветочки, птичек на обивке и прочее пошлое украшательство. Анджей не любил Москву, куда вынужденно и спешно они переехали из Петербурга. И вообще он не любил Россию, где ему было неспокойно. Чтобы не встречаться взглядом с пани, он водил глазами по кабинету – все здесь дышало древностью и пылью прошлого века.
Долгая пауза заставила его все-таки, пусть и украдкой, посмотреть на пани. Несмотря на возраст заката, она сохранила красоту, но только издали. Вблизи сеть мелких морщин уродовала тонкую кожу, и, глядя на пани, оставалось только сожалеть, что старость все-таки неотвратима. Вместе с тем в этой женщине чувствовалась молодая сила, но не та, которая одаривает окружающих нежностью, добротой и любовью. Сила пани Гражины несла в себе сокрушающую энергию. Пани, облачившись в черный цвет и тем самым похоронив себя, возложила обязанности куртизанки на него и сестру, причем не спрашивая их согласия. Протест в нем зрел давно, но обнаружить его Анджей не решался.
В течение нескольких минут пани пронизывала Анджея взглядом, словно расчленяла его душу, он потупился и нахмурился, не имея собственных сил противостоять ей, уже был готов пасть к ее ногам и просить прощения за дерзость. Она же прочла в его глазах боль, страх и… ненависть. Ненависть ей хорошо знакома, боль и страх тоже, но Анджей не имел права ее ненавидеть даже на короткий миг. И пани, видимо, посочувствовала тому, что творилось внутри Анджея, поэтому спокойно, без тени недовольства сказала:
– Ты не смеешь меня упрекать. Ты не смеешь сомневаться в правильности моих поступков и называть их преступлением.
– А как это назвать? – уже не столь уверенно прозвучал его голос. – Вы подумали, что с нами будет?
– Я всегда думала и думаю только об этом, мои действия продиктованы желанием обезопасить нас. А ты подумал, что будет, когда доберутся до тайника?
Он поднял на нее растерянные глаза – пани Гражине знаком страх?
– Мне пятьдесят три, – сказала она после длительной паузы.
Как же пани ненавидела свой возраст, лишивший ее возможности блистать, находиться в центре событий, лишивший ощущения власти над людьми. Приближающаяся старость острым шипом засела в сердце, со старостью пани Гражина не желала мириться, но она все чаще напоминала о себе, особенно когда женщина смотрелась в зеркало. Удовлетворить могло только одно – обеспеченная старость в великолепном поместье где-нибудь… не в России.
– Я не хочу влачить нищенское существование, – проскрипела пани, выйдя из задумчивости. – Ты ведь понятия не имеешь, что такое нищета.
– Вы-то нищая? – усмехнулся Анджей.
– Я нищая, потому что живу в чужой стране и не имею возможности вернуться на родину, – запальчиво сказала она. – Нищая, поэтому всю жизнь мне приходилось самой заботиться о себе и детях.
Да, жизнь не баловала пани. Об этом она и думала, глядя на Анджея, подперев подбородок кулаком и поставив локоть на резной подлокотник. Ему досталось то, что должно доставаться женщине, – деньги, беззаботность, увлечения, театры, балы, модная одежда, хороший дом. Но какую цену и кто заплатил за все эти блага? Не он. Тем не менее в нем бурлит благородная кровь. Похвально. Да только этого мало, чтобы жить.
– Я обменяю ее, – наконец сказала она Анджею.
– Простите, с кем вы намерены меняться? – вновь натянулись у него нервы. – Помещица Гордеева в тюрьме.
– У меня всегда готов двойной план, – проскрипела пани Гражина. – Помещицу Гордееву арестовали, да. Значит, то, что нам нужно, у Натали. Ты не нашел это в квартире Натали, значит, она где-то спрятала. Второй план придется осуществить тебе.
– Каким образом? – еще больше напрягся он.
– Обольсти деревенскую дуреху, ты это умеешь.
– Не надо было ее похищать! – взорвался Анджей, вскочил и встал позади кресла, в котором только что сидел, схватившись за спинку руками и упрямо наклонив вперед голову. Он – взрослый мужчина двадцати восьми лет, а им помыкают, как хотят… Это невыносимо! – Как ее обольщать теперь, в ее ужасном положении, когда она напугана и не поверит ни вам, ни мне? Подскажите – как?
– Друг мой, вы мужчина, а не я, – покривила рот в усмешке пани. – И вы красивый мужчина. У вас влажный взгляд покорителя, который легко выдать за влюбленный. Уж если вы княгинь обольщали, так неужели луговой цветочек не сорвете? Не верю.
– В ваших словах звучит пошлость, – раздраженно бросил он.
Отойдя от кресла в угол и скрестив руки на груди, он будто пытался отгородиться, защититься хотя бы таким способом – держаться от пани Гражины подальше, насколько это возможно. Да разве от чудодейственной силы, исходящей от нее, поставишь щит? И все равно он мужественно заявил:
– Я уже говорил, что меня не привлекают румяные щеки, доверчивые глаза и деревенское воспитание. Впрочем, не это главное. Меня не привлекает ваша интрига.
Это было смелостью, которую он позволил себе впервые. Пани резко встала, но хотя гнев переполнял ее, говорила она достаточно спокойно, потому что была уверена в себе:
– Хочу напомнить вам, мой друг, что ваша сестра для нас потеряна. Хочу напомнить вам, что в отличие от вас она была куда расторопней и сообразительней…
– Вы изуродовали ее, – выдавил Анджей.
– Молчать, щенок! – тихо, но властно произнесла она. – Я оплачиваю ваши счета, ваши долги. Когда же вы принесете пользу? Так вот, запомните: презирать имеет право независимый человек, а вы таковым не являетесь. И еще запомните: то, что вы называете «уродством», дало вам превосходное образование, возможность прекрасно жить и ничего не делать. Далее запомните: меня сейчас заботит не состояние, которое сумела добыть Янинка… Меня беспокоят мои письма. Слышите? Письма! Если они попадут кое-кому в руки, нас обоих повесят. Вас заодно со мной. Надеюсь, вам это понятно?
– Вы… что вы написали в тех письмах? – расширились глаза у Анджея. – Кому вы писали? Зачем?!
– Я писала друзьям, живущим за пределами этой страны. Думаю, скоро нам понадобится их помощь. А в письмах, друг мой… сплетни. Да, да, сплетни. Но в них легко отыскать политический смысл.
– Вы сумасшедшая.
– Да, наверное, – нахмурилась она. – Вы молоды, и вы мужчина. Этот мир создан для мужчин, значит, для вас, поэтому вы не понимаете меня. На мою долю выпала нелегкая участь: я была мужчиной и женщиной в одном лице и ни в чем не давала себе послабления. Я торговала собой, как последняя девка, потому что другого пути у меня не было. Но я высокородная девка, и дорогая к тому же. Однако, друг мой, у меня была одна слабость – вы и ваша сестра, на вас ушло мое состояние. Вас я мечтала сделать преемником, ибо вам легче найти общий язык с себе подобными, легче покорить дам, легче защититься самому и защитить нас. Но вы проявили завидную леность, которая мне никогда не была по карману. Вы путешествовали, волочились за юбками, ночи напролет пили шампанское и играли в карты, ездили в оперу. И ни разу не спросили: откуда берется золотой дождь? Помощником моим стала Янинка, а не вы. Она делала то, что мне уже не под силу. И последнее запомните: идея принадлежала не мне, а ей, и вы об этом знаете. Ей казалось легким делом завладеть богатствами Гордеевых, она почти справилась… – Пани с трудом давались воспоминания, она сделала небольшую паузу. – Так почему же вы в то время не запретили ей?
