– Ты выпил, Хэнк. Я чувствую по запаху.

Она подтянула шкуру и накинула ее на плечи, прикрыв грудь. Внизу тут же обнажилось левое колено; при свете огня оно казалось твердым и бледным, словно мрамор.

– Они помечены, – повторил я.

– Где ты был? В баре?

– Если мы начнем их тратить, нас поймают.

– Да ты весь провонял, Хэнк. От тебя пахнет так же дурно, как от Джекоба. – На этой последней фразе голос ее повысился и стал раздраженным. Я явно испортил ей праздник.

– Я ничего не пил, Сара. Я совершенно трезв.

– Но я чувствую запах.

– Это от моих брюк и сапог, – сказал я, протягивая ей сапоги. – Они насквозь пропитались вином.

Сара посмотрела сначала на сапоги, потом – на темные пятна на моих джинсах. Она мне не верила.

– И где же ты их так увозил? – с осуждением в голосе произнесла она.

– Там, возле аэропорта.

– Аэропорта? – Сара посмотрела на меня так, будто не сомневалась в том, что я лгу. Она все еще никак не могла понять, в чем дело.

– Деньги помечены, Сара. Нас тут же вычислят, если мы начнем их тратить.

Она уставилась на меня, и постепенно сердитое выражение исчезло с ее лица. Я словно видел, как крутятся мысли в ее голове, как выстраивает она логическую цепочку.

– Деньги не мечены, Хэнк.

Я не стал спорить; я знал, что в этом нет необходимости. Теперь Сара уже понимала, о чем идет речь.

– Как можно было их пометить? – спросила она. Мысленно я все прокручивал свои действия после того, как убил женщину. Я был измотан до предела, голова раскалывалась, и мне опять стало казаться, что я упустил из виду что-то очень важное.

– Ты становишься параноиком, – сказала Сара. – Если бы они были мечеными, об этом написали бы в газете.

– Я разговаривал с агентами ФБР. Они сами мне это сказали.

– Может, они подозревают, что деньги взял ты. И пытаются запугать тебя.

Я печально улыбнулся ей и покачал головой.

– Они бы обязательно упомянули об этом в газете, Хэнк. Я просто уверена.

– Нет, – сказал я. – Это ловушка. Именно так они рассчитывают найти тех, кто присвоил себе эти деньги. Перед тем как отдать выкуп, они переписали серийные номера, и все банки уже начеку. Как только мы начнем тратить деньги, нас тут же разоблачат.

– Но это просто физически невозможно. Ведь там было сорок восемь тысяч банкнот. И жизни не хватит, чтобы их все переписать.

– Они переписали не все. Только пять тысяч.

– Пять тысяч?

Я кивнул.

– Так, значит, с остальными все в порядке?

Я догадался, куда она клонит, и покачал головой.

– Их ведь не различишь, Сара. Один шанс из десяти, что банкнота, которую мы потратим, окажется меченой. Мы не можем так рисковать.

Огонь, полыхавший в камине, отбрасывал мерцающие блики на ее задумчивое лицо.

– Я могла бы устроиться на работу в банк, – проговорила она. – И выкрасть список номеров.

– В обычном банке ты его не найдешь. Он может храниться лишь в Федеральном резервном банке.

– В таком случае я могла бы устроиться в один из его филиалов. Скажем, в Детройте?

Я вздохнул.

– Остановись, Сара. Все кончено. Ты лишь усугубляешь тяжесть ситуации.

Нахмурившись, она уставилась на матрац из денежных пачек.

– Я уже разменяла одну бумажку, – печально сказала она. – Сегодня днем.

Я полез в карман и достал стодолларовую банкноту. Развернув, я передал ее Саре.

Она на несколько секунд замерла, уставившись на нее. Потом перевела взгляд на мои сапоги.

– Ты убил его?

Я кивнул.

– Все кончено, любимая.

– Как ты это сделал?

Я рассказал ей, как все произошло: как позвонил в полицию и заявил о подозрительном типе; как кассир гнался за мной, когда я попытался его ограбить; как я ударил его мачете. Задрав рубашку, я хотел показать ей синяк, но при тусклом свете она не разглядела его. Сара прервала меня до того, как я подобрался к убийству женщины.

– О, Боже, Хэнк! – воскликнула она. – Как же ты мог это сделать?

– У меня не было выбора. Я знал одно: мне необходимо вернуть деньги.

– Нужно было оставить все как есть.

– Он бы обязательно вспомнил тебя, Сара. Вспомнил ребенка, твою историю о подаренной банкноте. И нас бы очень быстро вычислили.

– Он не знал, кто…

– Тебя показывали по телевизору на похоронах Джекоба. Он бы дал твое описание, и кто-нибудь непременно бы вспомнил тебя. И сопоставил все факты.

Сара задумалась. Шкура опять соскочила с ее плеча, но она не обратила на это внимания.

– Ты мог бы принести ему пять двадцаток, – сказала она, – попросить вернуть тебе стодолларовую банкноту, объяснить, что жена потратила, а тебе эта бумажка дорога как память.

– Сара, – возразил я, начиная терять терпение, – у меня не было времени разыскивать пять двадцаток. Мне пришлось бы тащиться обратно домой. А нужно было успеть попасть в магазин до закрытия.

– Ты мог бы зайти в банк.

– Банк был закрыт.

Она попыталась было еще что-то сказать, но я оборвал ее:

– В любом случае это уже не имеет значения. Дело сделано.

Она с открытым ртом уставилась на меня. Потом закрыла рот и кивнула.

– О'кей, – прошептала она.

Минуту-другую мы оба молчали, думая о том, в какой ситуации оказались и что делать дальше. В камине треснуло полено, взметнув искорки огня и выплеснув на нас легкую волну тепла. Слышно было, как тикают каминные часы.

Сара подняла с пола пачку денег, подержала ее на ладони.

– Что ж, хорошо хотя бы то, что нас не поймали, – проговорила она.

Я промолчал.

– Я хочу сказать, что это не конец света. – Выдавив из себя улыбку, она посмотрела на меня. – Мы просто вернулись к тому, с чего начинали. К тому же мы можем продать кондоминиум, рояль…

При упоминании о кондоминиуме я почувствовал приступ острой боли в груди, как будто меня пронзила стрела. Кончиками пальцев я коснулся груди. Я ведь совершенно забыл о кондоминиуме, – вернее, заставил себя забыть.

Сара продолжала:

– Мы совершили грех, но лишь потому, что были вынуждены его совершить. Мы оказались заложниками ситуации, когда каждое злодеяние неизменно влекло за собой другие.

Я покачал головой, но она не обращала на меня внимания.

– Но самое главное, что действительно имеет значение, это то, что нас не поймали.

Она пыталась оправдать наши поступки, представить их в выгодном свете. Это была ее обычная манера поведения в экстремальных ситуациях; я сразу же узнал ее. Раньше я восхищался этим ее качеством – мне и самому становилось от этого легче, – но сейчас этот подход казался мне слишком уж упрощенным; Сара словно забыла о том, что мы совершили. Девять человек убиты. Смерть шестерых из них – на моей совести. Это казалось невероятным, но это было правдой. Сара пыталась спрятаться от этой страшной реальности, не замечать того, что все эти люди мертвы по нашей вине, из-за наших бесконечных планов, жадности и страха. Она хотела избежать мук совести, которые неизменно последуют за этим признанием и в конце концов отравят нашу дальнейшую жизнь. Но избежать расплаты было невозможно; я понял это уже давно.

– Мы не сможем перепродать их, – сказал я. Она взглянула на меня так, словно ее удивило то, что я подал голос.

– Что?

– Рояль я приобрел на распродаже. – Я потянулся к его клавишам и нажал одну, самую высокую. Она жалобно взвизгнула. – Обратно его не возьмут.

– Можно поместить объявление в газете и продать самим.

– А кондоминиум я и вовсе не покупал, – закрыв глаза, произнес я. Когда я открыл их, то увидел, что она в недоумении уставилась на меня. – Это была афера. Меня попросту надули. Украли мои деньги.

– Я… – начала было Сара. – О чем ты говоришь?

– Это был фальшивый аукцион. Они взяли у меня чек и получили по нему деньги. Кондоминиум на самом деле не существует.

Она покачала головой, открыла рот, пытаясь что-то сказать, потом закрыла его и открыла опять. Наконец она вымолвила:

– Как?