Я попытался объяснить.

– Мы с братом убили человека, который мог догадаться о том, что мы нашли деньги. Потом мой брат убил своего друга, чтобы спасти меня, а я убил подружку того парня и хозяина их дома, чтобы спасти брата, но потом у него сдали нервы, и мне пришлось убить и его, чтобы спастись самому, а потом похититель ребенка…

Она молча смотрела на меня, и страх, отразившийся на ее лице, заставил меня остановиться, осознать, насколько бредовым кажется мой рассказ. Это был рассказ безумца, психопата.

– Я не сумасшедший, – произнес я, пытаясь казаться спокойным, уравновешенным. – Все это вполне логично. Каждое преступление неизменно влекло за собой другое.

Последовала долгая пауза. В конце концов ее нарушил рев очередного самолета, который эхом отозвался в стенах магазина.

– Я пытался заставить вас уйти, – проговорил я, – но вы продолжали стучать в дверь. Вы не хотели меня слушать.

Женщина щелкнула замочком сумочки. Поднесла руку к серьгам, сняла их и бросила в нее.

– Вот, – сказала она, протягивая сумку мне.

Я недоуменно уставился на нее. Мне было непонятно, что она от меня хочет.

– Возьмите, – добавила она.

Я протянул левую руку и взял сумку.

– Я убивал не из-за денег, – объяснил я. – Я лишь спасался от тюрьмы.

Она промолчала, явно не понимая, о чем я говорю.

– Это как в старинных преданиях о тех, кто продает свою душу дьяволу. Я совершил один грех, и он привел меня к еще более тяжкому, и еще, и еще, и еще, пока, наконец, я не оказался здесь. Это уже предел. – Я махнул мачете в сторону трупа. – Самое худшее. Страшнее уже не придумаешь.

– Да, – ухватилась она за эту последнюю фразу, словно надеялась, что она спасет ей жизнь. – Страшнее уже не придумаешь.

Женщина начала протягивать мне руку, и я инстинктивно попятился.

– Мы на этом остановимся, – сказала она. – Правда ведь?

Она пыталась встретиться со мной взглядом, но я отвернулся и уставился на кассира. Широко открытыми глазами он смотрел в потолок.

– Давайте на этом и остановимся, – повторила она. И, неуверенно ощупав ногой пол, как будто проверяла прочность льда на замерзшем пруду, сделала шаг вперед.

Мне все еще слышался голос Сары в ее словах. Я пытался прогнать прочь эту назойливую идею, но безуспешно. Зажав в левой руке сумочку, а в правой – мачете, я застыл на месте, наблюдая за движениями женщины.

– Я помогу вам в этом, – говорила она.

Она уже поравнялась со мной и теперь двигалась к открытой двери – медленно, словно боялась вспугнуть и рассердить дикого зверя.

– Все будет хорошо, – успокаивала она.

Сделав еще один неуверенный шаг, она оказалась в дверях. Я обернулся и посмотрел ей вслед.

На какое-то мгновение мне действительно показалось, что я ее отпускаю. Я как будто готов был вверить ей свою судьбу, позволить ей положить конец моему безудержному злодейству.

Но вот передо мной возникла ее спина. Женщина ступала на цыпочках по луже, впереди ее ждало избавление, и все, что до сих пор меня сдерживало, ушло. Я шагнул следом за ней, занес над головой мачете и размахнулся. Как и кассир, она почувствовала приближение удара. Она обернулась, подняла руку, коротко взвизгнула, как будто – нелепое сравнение – пыталась подавить смешок, но тут ее настигло лезвие ножа, и она рухнула влево, прямо на полки, сметая с них банки с супом.

С ней все оказалось проще. Не было тех душераздирающих предсмертных конвульсий, что я был вынужден наблюдать у кассира. Смерть ее была мгновенной. Банки с супом со звоном покатились по кафельному полу. Когда же они наконец остановились, тишина в магазине стала еще более звенящей.

Все замерло.

Было уже около семи, когда я добрался до дома. Я запарковал машину во дворе и – из предосторожности, дабы не увидели соседи из окон – оставил в ней мачете и шубу.

Уже у самого дома я уловил витавший в воздухе резковатый, но такой родной запах горящих поленьев. Сара развела огонь в камине.

Я снял сапоги на крыльце и занес их в дом.

В прихожей было темно, дверь в гостиную плотно закрыта. Из дальнего конца коридора доносились шорохи. Сара суетилась на кухне. Раздался мягкий, причмокивающий звук – открылась дверца холодильника; потом звякнули стаканы. Сара выглянула в коридор – она была в халате, с распущенными волосами – и приветливо улыбнулась мне.

– Подожди, – крикнула она. – Не входи, пока я не скажу.

Свет на кухне погас, и я расслышал, как она прошмыгнула в гостиную. Я стоял не шелохнувшись в темной прихожей, в одной руке сжимая сапоги, в другой – бумажный пакет, полный денег. Судя по голосу, Сара была взволнована, счастлива. Она думала, что отныне мы свободны, свободны и богаты, и ей хотелось отпраздновать это событие. Я даже не мог представить, как сказать ей о том, что на самом деле все пошло прахом.

– Все готово, – оповестила она. – Входи.

Я сделал шаг вперед – почти беззвучно, поскольку был в одних носках, заткнул бумажный пакет под мышку и распахнул дверь.

– Voila![1] – торжествующе воскликнула Сара.

Она лежала на полу, опираясь на локти и обернувшись медвежьей шкурой, что раньше устилала пол возле камина. Кроме шкуры, на Саре ничего больше не было. Волосы соблазнительно падали ей на лицо, скрывая его выражение, но по тому, как она держала голову, я догадался, что она улыбается. На полу стояла бутылка шампанского. И рядом – два бокала.

Свет был погашен; комнату освещали лишь полыхавшие в камине поленья; язычки пламени отражались в зеркале на противоположной стене, и казалось, что оно чуть заметно подрагивает, как будто кто-то колотил сзади Него по стене дома. Окна были плотно зашторены.

Рюкзак я увидел раньше, чем сами деньги. Он валялся у двери, ведущей на кухню, – перевернутый, пустой. Деньги были разложены на полу – аккуратно, пачка к пачке, – и выделялись на поверхности ковра ровной зеленой лужайкой. Сара лежала на деньгах.

– Послушай, что я придумала, – прорвался из-за маски волос, скрывавшей лицо, ее хрипловатый голос. – Мы выпьем, захмелеем, а потом займемся сексом прямо на этих деньгах. – Шутливые, сексуальные интонации ее голоса на последних словах заметно потускнели, и, внезапно смутившись, она хихикнула. – Мы уже соорудили себе ложе, – она жестом указала на лежавшие под ней деньги, – и теперь имеем полное право поспать на нем.

Я, все еще оставаясь в шапке и куртке, продолжал неподвижно стоять в дверях. Возникла долгая пауза – Сара ждала, что я заговорю, но сознание мое притупилось, в голове было пусто.

– Может, ты хочешь сначала поесть? – участливо спросила она. – Ты ведь еще не обедал? – Она присела, и медвежья шкура соскользнула с ее плеча, обнажив одну грудь. – В холодильнике есть холодная курица, – добавила она.

Я захлопнул за собой дверь и повернулся к Саре спиной. Я не знал, как сказать ей о том, что произошло; даже не мог сообразить, с чего начать. Возникло такое ощущение, будто мне предстоит совершить нечто очень жестокое.

– Где Аманда? – спросил я, так и не придумав более подходящего вступления.

Сара откинула волосы с лица.

– Наверху. Спит, – сказала она. И после паузы добавила: – А почему ты спрашиваешь?

Я пожал плечами.

Она еще немного посидела, опершись на руку. Потом посмотрела на меня долгим вопросительным взглядом.

– Хэнк? Что-то не так?

Я прошел в комнату и, обойдя разложенные на полу деньги, присел за спиной у Сары на стульчик возле рояля. Я нагнулся, чтобы поставить сапоги на пол, но потом передумал и оставил их на коленях, положив на бумажный пакет с деньгами. Он хрустнул под их тяжестью. Подошвы сапог были черными. От них мерзко воняло вином.

– Ты что, выпил? – спросила Сара. Ей пришлось развернуться, чтобы видеть меня, и сейчас она сидела напротив, скрестив ноги.

Я медленно покачал головой.

– Деньги помечены, – сказал я. Она пристально посмотрела на меня.