— Я знаю, ты мне послан Богом, до гроба ты хранитель мой, — мечтательно продекламировала Алина.

Лиана скептически посмотрела на Алину и очень серьезно спросила:

— Скажи, а ты можешь при нем пукнуть?

— Ты что, с ума сошла? — смутилась Алина. — Конечно, нет!

— Значит, это не любовь, — сказала Лиана.

Вдруг она бросила тряпку, вскочила и побежала на кухню.

— Ты куда? — крикнула ей Алина.

— Приговор узнать! — прокричала Лиана.

Из кухни стал громче галдеть телевизор, и послышался Лианин радостный крик:

— Оправдали! Я же сказала, что его оправдают, и его оправдали!

Алина вошла за Лианой на кухню — посмотреть, кого там оправдали. Лиана снова сделала телевизор тише и прикрикнула на бессловесную филиппинскую горничную, намывавшую холодильник:

— Что ты там вошкаешься с утра?

Горничная улыбнулась, закивав головой.

На столе валялся забытый одной из кухарок журнал «Сплетни дня».

— Журнал кто-то бросил, — рассеянно сказала Алина, поднимая его со стола. И вдруг увидела, что лицо ее лучшей подруги вздрогнуло.

— Что случилось? — испуганно спросила Алина.

— Ничего, Алинка, — сказала Лиана таким голосом, что было понятно, что она врет.

— Нет, я же вижу. Что происходит?

— Ничего, Алин. Вернее, мне что-то нехорошо. Дай мне водички, а?

— Сейчас дам, — сказала Алина и уже было отошла от стола, но в последний момент задела журнал взлетевшим рукавом халата. Он упал на пол и раскрылся на развороте.

Лианин план отослать Алину за водой не сработал — Алина успела нагнуться и сверху увидела на весь разворот фотографию мужа и незнакомой смуглой девушки. Девушка поднималась по трапу на их яхту, держа в руках что-то странное, похожее на клубень фенхеля, а Борис протягивал ей руку и тянулся к ней, как будто собираясь ее поцеловать. Они явно не знали, что их фотографируют. Над фотографией было написано: «Бирюков и его пассия проводят выходные в Каннах».

Что-то большое и душное накрыло Алину, как тьма, пришедшая со Средиземного моря. Она прислонилась к стене и тихонько сползла по ней на пол.

— Лиана, я дышать не могу, — сказала она. — Задыхаюсь, слышишь, сделай что-нибудь!

Ночью, когда Борис пришел домой и пил кофе в своем кабинете, уставившись в ноутбук, Алина вошла к нему с лицом, белым, как бескорая ветка на Адлерском пляже после зимы.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала она.

— Не сейчас, у меня куча дел, — ответил Борис, не поднимая глаз.

— А когда?

— Давай завтра.

— Ты всегда говоришь «давай завтра», и это завтра никогда не наступает, — сказала Алина. «Господи, сейчас она опять заплачет», — подумал Борис.

— Ну что? — спросил он устало и раздраженно.

— У тебя есть другая женщина? — спросила Алина.

«Какой у нее голос писклявый, — подумал Борис. — А у Норы глубокий. Могла бы певицей стать».

Звук голоса Алины показался Борису знакомым чуть не с рождения, как жужжание комара, и таким же назойливым и неприятным. Он поднял глаза и внимательно посмотрел на жену — на ее потухшую кожу, измятую шею, и с изумлением подумал, что надо же, а ведь он когда-то бывал парализован желанием войти в эту женщину, влиться в нее и остаться в ней навсегда — вырасти в ней большим животом, изменить ее изнутри единственным способом, которым мужчина способен менять навсегда женщину.

— С чего ты взяла, что у меня кто-то есть? — спросил Борис.

— Об этом все говорят. И даже пишут в газетах, — Алина протянула Борису «Сплетни дня».

«Мышцы на руках провисли, — подумал Борис. — Как я раньше не обращал внимания?»

— У меня нет времени читать ерунду, — сказал он вслух.

— Борис, ты мне делаешь очень больно. Разве я заслужила?

«Волосы на солому похожи. У Норки — блестят».

— Чего тебе не хватает, Алина?

— Мне не хватает тебя. Любви. Уважения. Мне не хватает нормальной человеческой жизни. Мне нужна семья. Мне не нужны твои бриллианты, твои машины.

«Машина у Норки уже обтрепалась. Скажу Сереге, чтоб новую купил».

— Борис, ты меня слышишь?

— Что?

— Ты меня не слушаешь. Ты опять меня не слушаешь! — сказала Алина уже навзрыд, уронила на пол журнал и выбежала из кабинета.

Крылатый дракон, пролетая над домом Алины, задел и ее своим смертоносным дыханием. С тех пор она ходила по дому так, как будто в нем долго и тягостно, от неизлечимой болезни умирает кто-то из родственников — ходила тихонько и скорбно, еле ступая. Говорила теперь только шепотом. Алина носила в себе кипящую боль, как в переполненной супнице, и старалась нести ее так, чтобы случайно не расплескать и никого не ошпарить — даже Бориса.

Перед Сашиным кабинетом сидела затравленная секретарша, такая затравленная, что даже не предлагала никому чай или кофе — рот боялась открыть.

С утра к ее двери тянулась очередь. Сотрудники главного телеканала страны шли к Саше интриговать.

Из-за Сашиной двери послышался мужской бас:

— Ты запомни фамилию — Но-ви-ко-ва. Прямо так и сказала — да кто она такая, эта Саша, мне на нее наплевать, пусть в кабинете своем командует! При всех! Ты представляешь, какая мерзавка!

На столе у затравленной секретарши зазвенел телефон. В трубке визжала Саша:

— Новикову ко мне! Быстро!

Из кабинета вышел лысеющий телеведущий. Проходя мимо испуганной Новиковой, он сказал:

— Я тебе обещал, сучка, что я тебя уволю? Вот я тебя и уволил!

И улыбнулся.

Новикова вышла от Саши в слезах. Сразу за ней в кабинет ввалился мачо и чмо военкор Вовчик. Он притащил огромный пакет мандаринов. Саша любила подарки.

— Под пулями пер из Кодора, — сказал Вовчик. — Рядом боец на броне сидел — ногу ему отстрелило. Мы в новости не давали — командующий мне лично звонил, просил не давать. Еле вырвались, Сашка, реально! Ты же знаешь, я всю первую чехию прошел, я ничего не боюсь. Но в этот раз реально пиздец был. А ты такая красивая сегодня! — сказал он начальнице и закрыл за собой дверь.

Гримерша Василиса поведала Саше, что она больше не спит с шефредактором Кликиным, который спит теперь с ведущей Настей и немножко с ведущей Мариной, которая спит еще с оператором Витей, и поэтому Василиса спит теперь больше с репортером Артемом, который женился на редакторше Вере и хочет уехать в Париж.

— Что значит хочет! Мало ли что он хочет! — разозлилась Саша. — Раз он такой умный, в Париж на корпункт поедет Петя!

Василиса ушла счастливая.

За ней забежала Лена — рассказать, что на соседнем канале опять подняли зарплаты. Заодно сообщила:

— Вурзилов в курилке сказал, что вчера был говенный эфир. Это же запредельно! Сказал, что ты неправильно утвердила главную новость. Это же феерично!

— Когда Вурзилов в отпуск хотел, в августе? Напиши ему в ноябре, — сказала Саша кому-то в трубку.

Дальше в очереди стояли координатор Паша и корреспондент Миша.

Паша пришел нажаловаться на Мишу. Тот опоздал на важное интервью в Совет Федерации, и оттуда звонили и громко кричали, и сказали, что этого так не оставят.

Миша пришел нажаловаться на Пашу. Тот не сообщил Мише, что поставил его на важное интервью в Совет Федерации, и поэтому Миша на интервью опоздал. Паша зашел первым, поэтому Мишу уволили.

Потом пришел Кликин с горестным лицом.

— Я на минутку, — сказал он. — Маринка беременная. Только тебе просила не говорить.

На этом Кликин вышел. Подойдя к двери он увидел Мерзлоидова. Встал на цыпочки, чтобы дотянуться до уха Мерзлоидова и трагически сообщил:

— Маринка беременная. Только никому не говори.

— Обижаешь! — ответил Мерзлоидов, обернулся к Ирочке, стоявшей за ним, и сказал, нагнувшись: