5 февраля…В общем сегодня дорога выпала отвратительная, много рыхлого снега и ропаков. К вечеру… было адски холодно, а я умудрился и сегодня шагать в рубашке, ибо в полушубке тяжело. Продрог снова, в особенности замерзла холка, спина, плечи. Кашляю, тяжело очень при большом морозе дышать на ходу, приходится глубоко втягивать в грудь холодный воздух; боюсь простудить легкие…

6 февраля…У меня по-прежнему болят ноги и усилился бронхит. Идти очень трудно, дышать еще труднее, но тем не менее прошли около пятнадцати верст…

7 февраля…Сегодня термометр минимальный показал — 40°. Дорога была ужасно мучительна, ропаки и рыхлый глубокий снег. Страшно тяжело было идти, а в особенности мне, больному. Собаки, бедняжки, не знали, куда свои морды прятать… От двух до четырех была вьюга. Это окончательно нас убило, мы едва продвигались вперед. Я все время оттирал лицо и все-таки не усмотрел, как немного обморозил нос…

8 февраля…Я окончательно простудил себе грудь. Бронхит меня давит, не могу отдышаться. Под вечер страшно лихорадит, едва отогрелся у примуса…

9 февраля…Я до того заболел бронхитом, что не мог идти. Шел впереди Линник, а я сидел на нарте, в которую подпрягли двух лишних собак. Этой же нартой я с трудом управлял. Мне дышать совсем трудно на морозе за работой…

10 февраля. В 9 двинулись дальше. Я до того оказался слаб благодаря бронхиту, что не мог десяти шагов пройти вперед. Сидел опять на нарте. Адски промерз, так как был одет для ходу. Кажется, еще больше усилил простуду, ибо стала болеть грудь и все ниже в правой стороне, страшно лихорадит. Дорога была скверная, а я все-таки был вынужден управлять своей нартой, был настоящим мучеником. Сейчас в палатке при огне очень дурно себя чувствую. Ужасно боюсь, чтобы не получить воспаление легких. У Пустошного шла кровь ртом и носом. У Линника сильно мерзли ноги. Сегодня был особенно холодный день.

11 февраля…Я оделся в пимы и полюсный костюм и ехал на нарте, как баба… Собаки с утра все сильно дрожали и везли плохо и только под вечер разошлись. У Линника шла носом кровь, и у Пустошного до того ноги замерзли, что он по дороге вынужден был надеть пимы и в них идти…

12 февраля. Сегодня… холод стоял адский, при — 35° ветер 3 балла и метет снег. Это самый холодный день. Пока я еду больным в полюсном костюме, как чучело, и все-таки прозяб. Дорога отвратительная, масса ропаков, приходится проводить по одной нарте, целое мученье, собаки очень мерзнут и плохо везут… Линник подморозил на ногах большие пальцы…

13 февраля. 13-е число неудачное, как вообще. Снялись в 9 и пошли в тумане (идет снег). Дорога тяжелая, собаки еле везут, ничего не видно… В 5 часов остановились ночевать. Вечером пришел медведь к палатке, огромный, собаки его погнали. Я, несмотря на болезнь, пошел с Линником на собачий лай. Пройдя кое-как около двух верст, мы нашли медведя сидящим в лунке, окруженного собаками. Я несколько раз стрелял в него с аршинного расстояния, но ружье так замерзло, что не дало ни одного выстрела. Когда пошли мы, разочарованные, назад, то я уже двигаться не мог, так плохо себя чувствовал. Пришлось остаться с собаками сторожить медведя, а Линник пошел за нартой. Вскоре медведь выскочил из лунки и побежал… собака за ним. Часа через два меня нашла нарта и привезла, как труп, в палатку. Здоровье свое ухудшил, а тут еще нужно залезать в замерзший обледенелый мешок.

14 февраля. Сегодня в 9 часов потащились дальше. Снег, туман, ничего не видать, собаки не везут — караул. Протащились около трех-четырех верст и стали лагерем… Здоровье мое очень скверно, вчерашний медведь ухудшил его…

15 февраля…Я ужасно разбит болезнью. Сильнейший бронхит, болит горло и распухли ноги, лежу все время в мешке, настоящий мученик.

16 февраля… Болен я адски и никуда не гожусь. Сегодня опять мне будут растирать ноги спиртом. Питаюсь только одним компотом и водой, другого ничего душа не принимает.

Увидели выше гор впервые милое, родное солнце. Ах, как оно красиво и хорошо! При виде его в нас весь мир перевернулся. Привет тебе, чудеснейшее чудо природы! Посвети близким на родине, как мы ютимся в палатке, больные, удрученные, под 82° северной широты!"

На судне после отъезда Седова все как-то сразу пришло в запустение. В коридорах снег, на полу сор, вода. Цинга свирепствовала — многие не вставали с коек, умер механик Иван Андреевич Зандер. Всех страшила неопределенность.

Утром 6 (19) марта кто-то вбежал в кают-компанию.

— Наши идут! Георгий Яковлевич возвращается!

И тут же еще чей-то крик с палубы:

— Только двое идут!

Визе выскочил навстречу первым — одна нарта: впереди Линник, сзади Пустошный.

— Начальника похоронили! — были первые слова Линника…

Вечером все собрались вместе. Читали дневник Седова, потом Линник рассказывал о последних днях Георгия Яковлевича, читал свой дневник.

Из дневника Линника:

"17 февраля. Мороз до 25°. В 8 часов утра двинулись дальше, но, пройдя около 10 верст, начальник, сидевший на нарте, несмотря на то что был одет в меховой одежде, стал жаловаться на невыносимость мороза. Пришлось остановиться, развязать первую нарту и достать спальный мешок, который разложили на нарте. В него влез начальник, спасаясь от холода. Но это помогло мало, так как, пройдя еще около трех верст, пришлось остановиться, разбить палатку и оттирать ноги начальнику спиртом. После чего опять положили на нарту спальный мешок с начальником и двинулись дальше… Пройдя еще… оглянулся назад и увидел, что последняя нарта, на которой лежал начальник, стоит. Сейчас же возвратился обратно, и оказалось, что на повороте мешок с начальником с нарты упал, а тяжело больной начальник даже не чувствовал… Лежа на снегу в мешке, спросил: "Линник, почему нарта стоит на месте, а не двигается вперед?" Тогда я сказал ему: "Вы с нарты упали"…

18 февраля. Мороз до — 41°… На дворе нежная буря, двигаться вперед невозможно. К тому же здоровье начальника почти безнадежное, и одного часа за ночь не пришлось уснуть, так как начальник ежеминутно жалуется на ужасный холод в ногах и невозможность и тяжесть дыхания… Я предложил начальнику чего-либо поесть и получил на все отказ. Предложил, наконец, имеющуюся полукоробку осетрины или же коробку Вихоревых консервов, гороху, на что начальник изъявил желание. Тогда я велел Пустошному достать все сказанное, а сам начал варить начальнику шоколад. Но Пустошный достал только осетрину, а гороху достать не мог, и, так как он работал при бешеной буре с — 38° мороза, у него пошла кровь из носа и изо рта, после чего он залез в палатку отогреваться. Я же начал отогревать замерзшую баночку осетрины, и, когда еда была готова… я предложил начальнику рюмку коньяку для возбуждения аппетита. Когда начальник выпил, то тут же я испугался до невозможности, так как моментально начальнику стало плохо. К счастью, это скоро прошло. И тогда начальник изъявил желание съесть осетрины. Чайной ложкой я начал кормить начальника, и около половины полукоробки осетрины начальник съел. Затем выпил чашку шоколада и с трудом залез в спальный мешок. Вскоре из мешка начальник вылез и сел около горящего примуса, охая и тяжело дыша. Пульс, он говорит, уже несколько дней бьется от 110 до 120 раз в минуту, и временами уже он теряет сознание…

С 18 на 19 февраля всю ночь о сне никто и не думал, так как ежеминутно начальник терял сознание. Все время горит примус, и мы растираем спиртом ноги и грудь начальника, но облегчения никакого не получается, и, видимо, болезнь принимает опасный оборот. Боюсь, чтобы все не кончилось печально… Я уже второй день пишу дневник над горящим примусом, улавливая те минуты, когда начальник успокоится и вздремнет у меня на коленях. Что будет дальше, не знаю, а в настоящую минуту все дело очень и очень плохо. Пустошный тоже стал жаловаться на тяжесть дыхания и теперь сидит и стонет. Буря на дворе не перестает. И несчастные собаки мечутся из стороны в сторону, ища спасения от холода.

19 февраля. Вьюга не перестает. Пустошный вылез из палатки кормить собак, и оказывается, что две уже замерзли. И еще некоторых ждет такая же участь, так как отогревать их в палатке теперь невозможно ввиду безнадежного состояния здоровья начальника. Ночь прошла в таком же беспокойстве.