Чтобы опередить Амундсена (Скотт не мог не думать об этом), надо было выходить с мыса Эванс как можно раньше. Но опыт осеннего похода, когда на широте 79°29′ был заложен склад "одной тонны", совершенно ясно показывал, что лошади, несмотря на всю их выносливость, плохо переносят антарктические морозы.

Приходится ждать.

24 октября на двух тягачах вышла первая, моторная партия: 4 человека. 1 ноября в поход выступают основные силы экспедиции — отряд Скотта: 10 человек, 10 лошадей.

"Дальнейший план кампании вполне разработан, — пишет Скотт. — Лошадей мы разделили на три группы — ленивых, идущих со средней скоростью и резвых. Снэтчер[9] выступит последним и, вероятно, обгонит передовых. Все это требует немалого расчета… Это мне напоминает речную гонку или довольно беспорядочный флот из разнокалиберных судов весьма различной скорости".

Так и повелось: кто-то выходит в 7 — 8 часов утра, кто-то — в 10, кто-то — в 11, а то и в 12 часов. Растягиваясь и сжимаясь, тащится тяжело нагруженный обоз по шельфовому леднику Росса.

4 ноября они проходят мимо одного брошенного тягача, 5 ноября — мимо второго. "Тем и кончилась мечта о великой пользе моторов!.. Большое разочарование!" — записывает Скотт.

Сработало первое "если": моторная партия, переложив на легкие сани 800 фунтов грузов (по 200 на человека), продолжает путь пешком.

7 ноября отряд Скотта догоняют собачьи упряжки — третья партия.

Пожалуй, уже здесь обнаруживается некоторое несовершенство такого, казалось бы, тщательно разработанного плана.

Вспомните Кука: "Возможности любой экспедиции находятся в прямой зависимости от возможностей ее слабейшего участника".

Капитану Скотту нелегко управлять своим "беспорядочным флотом". Сильные лошади работают с неполной отдачей, на несколько часов меньше, чем слабые. Собачьи упряжки за пару часов легко пробегают те 10 миль, которые лошади преодолевают за день. Бывшая моторная партия, дотащив свой груз до указанной в инструкции широты 80°30′, шесть дней вынуждена бездельничать, ожидая подхода основной группы и новых указаний.

Невосполнимая потеря времени!

21 ноября все три группы наконец соединились. Теперь из очередного лагеря вначале уходят те, кто тащит грузы на себе, затем через два-три часа поодиночке, группами трогаются погонщики с лошадьми. Затем — собачьи упряжки.

24 ноября пристрелили первую лошадь. Она совсем ослабела, и прикончить ее, как пишет Скотт, "надо было в сущности из милосердия". В этот же день два человека ушли назад.

27 ноября отряд достигает широты 82°. Скотт записывает в дневнике: "Наличность фуража такова, что мы во что бы то ни стало должны делать 13 географических миль в день".

До сих пор им в общем-то везло с погодой. В Антарктиде лето. Конечно, ветер, пурги, но все, так сказать, в пределах нормы. Температура в основном минус 10 — минус 15 градусов и лишь изредка опускается до минус 25. Но 28 ноября погода явно начинает портиться — сильный встречный ветер, пурга. "Снег стоит перед нами стеной", — записывает Скотт. Все же и в этот, и в последующие дни отряд продолжает движение, отмеряя плановые мили.

2 декабря осталась позади восемьдесят третья параллель. До глетчера каких-нибудь сорок миль. 4 декабря прояснилось, открылся глетчер, открылась гора Надежды. "Завтра должны дойти до нее без труда: всего 12 миль".

Но назавтра — бешеная пурга. День за днем, четыре дня. "Скверно, невыразимо скверно… стоим лагерем в "Бездне уныния"".

9 декабря удалось продвинуться почти до глетчера. Вечером всех лошадей пришлось пристрелить. Фураж кончился.

11 декабря собачьи упряжки, оставив грузы в нижней части глетчера, уходят назад. Теперь все 12 человек впряглись в сани. Груз — 220 фунтов (100 кг) на человека. Впереди сотня миль непрерывного подъема. К тому же снег такой рыхлый, что люди проваливаются в него по колено, а то и по пояс. Лыжи, к сожалению, есть только у нескольких человек.

В первые два дня они проходили не больше 4 миль, на третий день — 8, потом — опять 4.

"Работа была адской. Пот градом лил с нас, и мы задыхались. Сани то и дело попадали одним полозом на более твердый снег, накренялись набок, и никакими усилиями нельзя было их сдвинуть".

За первые пять дней они набрали около 600 метров высоты. Снега стало поменьше, начали попадаться "легкие" участки голубого глетчерного льда. Одиннадцать миль, десять, девять…

Теперь лед покрыт сетью трещин. Вначале небольших — проваливается только нога. Потом трещины становятся все шире и шире. Здесь тоже могли бы помочь лыжи, но…

19 декабря: "В две трещины я провалился и сильно расшиб себе колено и ляжку".

21 декабря: "Эванс и Аткинсон сегодня проваливались на всю длину своей сбруи, наполовину же мы проваливались все… Эванс получил порядочную-таки встряску".

22 декабря в верхней части глетчера, на высоте 7700 футов, заложен еще один склад. Широта 85°07′. Четверо возвращаются обратно. Восемь человек с двумя санями продолжают путь. Груз — 190 фунтов на человека.

На следующий день Скотт записывает в дневнике: "Сегодня мне все как-то представляется в розовом свете. Мы прошли 15 географических миль и поднялись почти на 800 футов… Это доказывает, что мы устранили из нашей компании слабых".

Действительно, теперь они проходят за день по 13 — 15 миль. День за днем. Монотонная, напряженная работа. Только двумя словами отмечено в дневнике рождество: "Лукулловский ужин".

1 января 1912 года, Новый год: "Всем выдано по палочке шоколада… До цели осталось всего 170 миль и провианта вдоволь".

3 января на широте 87°30′ Скотт объявляет свое решение. Трое завтра возвращаются. К полюсу пойдут пятеро: бакалавр медицины, врач Эдвард Уилсон, квартирмейстер Эдгар Эванс, капитан драгунского полка Лоуренс Отс, лейтенант корпуса морской пехоты Генри Боуэрс и сам Скотт.

Решающий бросок к полюсу — награда. Трое возвращающихся ужасно огорчены. "Бедный Крин расплакался", — записывает Скотт.

Четыре дня спустя, когда пурга на сутки задержала полюсный отряд, когда у Скотта появился свободный час времени, он пишет о тех, кто идет к полюсу: "Я не нахвалюсь своими товарищами. Каждый исполняет свой долг по отношению к другим. Уилсон… как врач постоянно настороже, чтобы облегчать и исцелять небольшие недомогания и боли, неизбежные при нашей работе;…как повар — искусный, заботливый, вечно придумывает что-нибудь, что может скрасить лагерную жизнь, и, наконец, крепкий, как сталь, в работе. Он не слабеет от начала до конца каждого перехода. Э. Эванс работник-богатырь, одаренный поистине замечательной головой. Теперь только я уясняю себе, как много мы обязаны ему… Каждые сани и каждое к ним приспособление, палатки, спальные мешки, сбруя — все это дело его рук. И когда при этом нельзя припомнить ни единого слова, выдающего неудовольствие или нетерпение, то станет ясно, какой он ценный помощник… Маленький Боуэрс — чудо природы. Он всегда в хорошем настроении. Всю продовольственную часть я предоставил ему, и он в любую минуту знает в точности, сколько у нас чего… Он ведет обстоятельнейший и добросовестнейший метеорологический журнал… Теперь… еще взял на себя обязанности фотографа и ведение астрономических наблюдений. Ничем он не тяготится, никакой работой. Трудно заманить его в палатку. О холоде он как будто забывает… Каждый в своей области неоценим. Отс был незаменим при лошадях. Теперь он неутомим на ногах, исполняет свою долю лагерной работы и не хуже всех нас переносит труды и лишения. Я не хотел бы остаться без него. Таким образом, лучшего подбора людей не придумать…"

Первые дни им сильно мешают поперечные заструги. Кажется, вокруг море острых, мерзлых волн. Температура постоянно держится около минус 30°, заструги покрыты щетиной острых ледяных кристаллов, и сани совершенно не скользят по этой ледяной щетине.

"Теперь мы делаем немного больше 1 1/4 мили в час, и это результат больших усилий".

9 января позади рекордная широта Шеклтона. Час за часом, день за днем они налегают на лямки. "Ужасно тяжело идти… как видно, чтобы дойти туда и оттуда, потребуется отчаянное напряжение сил… До полюса около 74 миль. Выдержим ли мы еще семь дней? Изводимся вконец. Из нас никто никогда не испытывал такой каторги".