– Алик! – заорал я во все горло. – Да где же ты?? А-али-ик!!

И вдруг за моей спиной раздался звонкий девичий голосок:

– Ты на нем стоишь.

От неожиданности я подпрыгнул на месте – так были напряжены нервы.

– Ты прыгнул на нем.

Я с опаской развернулся.

Передо мной стояла девочка примерно моего возраста и мило улыбалась. На ней было надето старомодное длинное платье со множеством складок и оборок, в руках она держала видавшую виды сумочку, а голову украшал серый чепец, тоже с оборочками.

– Где Алик? – спросил я, заикаясь и рассматривая неизвестно откуда взявшуюся девушку. – Где он?

Она звонко рассмеялась и порхнула в другой конец комнаты. Вернее... я даже не могу объяснить: только что стояла здесь, потом подпрыгнула и оказалась в метрах пяти от прежнего места. Атлетка-прыгунья, что ли?

– Меня зовут Соня, а тебя?

– Где мой друг? – настойчиво повторил я вопрос.

Соня снова рассмеялась. Ее смех был похож на звон колокольчика. Он был словно журчащий ручеек, в котором переливаются лучи солнца. От него на душе становилось светло, радостно и... жутко.

– Меня зовут Соня, а тебя? – девушка не отставала от меня.

– Это не имеет значения. Спрашиваю тебя еще раз – где Алик?

– Какой ты невоспитанный, – с грустью в голосе посетовала Соня. Но через мгновение она улыбнулась: – Я не привыкла долго грустить, ведь жизнь прекрасна! Не хочешь называть своего имени – не называй.

– Алик где? – Я уже начинал терять терпение. Так и хотелось врезать ей по ее светлому личику или хотя бы содрать с нее средневековый чепец.

– Это такой темненький парень с крупным носом и карими глазами? – поинтересовалась она, накручивая на пальчик выбившийся из-под чепца локон.

– Да!! – закричал я. – Да, да, да! Куда он делся, гадкая ты девчонка? Кто ты такая? Где Алик?!

Соня мгновенно изменилась в лице. Уголки губ поползли вниз. Она разрыдалась.

Мне стало стыдно, – если я взвинчен до предела, это не значит, что можно выражаться (да и думать тоже), как матрос, и орать на незнакомых девочек.

«Боже мой! – изумился я. – Какой это все-таки дурдом! Сплошная бредятина вокруг меня... Как бы я хотел сейчас проснуться в холодном поту, увидеть за окном рассвет и знать, что это – всего лишь страшный сон!»

– Извини, – попросил прощения я. – Сам не знаю, что на меня нашло.

Соня сразу же перестала плакать, вытерла слезы и мило улыбнулась.

– Ничего страшного! Со всеми бывает!

– Да... А Алик где? – эту фразу я уже начинал ненавидеть.

– До того момента, как ты подошел ко мне, ты стоял на нем, – сказала Соня, расправляя подол платья.

– Что за чушь? – поморщился я.

– Как знаешь, – пожала плечами Соня. – Не веришь – сам посмотри. Убедись. Я никогда не вру. Потому что врать нехорошо. Нам в воскресной школе говорили, что тем, кто врет, Бог...

– Подожди. – У меня закружилась голова. – Ты... серьез... да нет, этого не может быть!

– Говорю же: не веришь, сам посмотри, – обиженно произнесла Соня и указала на пол. – Вот железка лежит.

Чувствуя себя последним болваном и понимая всю ирреальность происходящего, я посмотрел на пол. У моих ног валялся ломик.

– А это как здесь оказалось? – удивился я.

– Лежало, – ответила Соня.

«Логично», – подумал я.

Взял ломик.

– Ну, и где Алик?

– Я же сказала, перед тем как подойти ко мне, ты на нем стоял.

Уже не задумываясь над смыслом всего этого, я вернулся на прежнее место и осведомился:

– Ну?

– А теперь ищи его.

– Где?

– Там, где стоишь.

На мгновение я замер.

«Она издевается или говорит серьезно?» – терзал меня вопрос.

– Соня... Но я же стою на полу.

– Правильно. Вот там Алик твой и находится, – сообщила Соня и принялась дальше играть со своими локонами.

Себя я дураком не считаю, поэтому догадался сразу, что следует делать с ломом.

Сдвинул в сторону домотканый коврик и постучал по дощатому полу. Стук получился не «пустым», как бывает, когда постучишь по обычному полу, а глухим. Меня одолевали нехорошие предчувствия, но прекращать дело я не стал, а, аккуратно постучав по полу, принялся теперь уже со всей силой и с каким-то азартом орудовать ломиком. Доски трещали, гвозди противно скрипели, пол под ногами содрогался. Чтобы не провалиться самому, я расставил ноги как можно шире и еще раз стукнул ломом по полу. Наконец доски не выдержали напора и треснули. Разгоряченный после физической работы, я бросил лом и отошел от разгромленного пола. Ломом работал я нечасто, и поэтому руки дрожали, как сумасшедшие.

– Какой ты сильный! – восхитилась Соня, хлопая в ладоши. – Я бы эту железяку даже не подняла! Но зато я умею вышивать золотом по бархату, а это по силам не любому мальчишке!

Я окинул Соню скептическим взглядом: «А мальчишкам оно надо – пытаться вышивать золотом по бархату?»

Заметив мой неинтерес к теме, девушка воскликнула:

– Ты все делаешь правильно! Действуй дальше! Скоро ты увидишься со своим другом!

Нехорошие предчувствия усилились. Я опустился на четвереньки. И тут Соня сказала:

– А к музыке как ты относишься? Например, «Лунная соната» Людвига ван Бетховена тебе по душе?

Меня как прострелило.

– Что? – переспросил я.

– Бетховен тебе нравится? Я бы могла специально для тебя сыграть на фортепиано. Мой учитель говорит, что я очень способная. Почему ты на меня так странно смотришь? Я не вру. Он правда так говорит, очень хвалит меня.

– Я... я... тебе верю.

– Серьезно?

– Серьезно.

– Замечательно!

Меня затрясло – я понял, что это Соня играла «Лунную сонату» на первом этаже. Это она. Она. Точно она.

– Ну, чего же ты медлишь? Твой друг уже скучает без тебя.

Все еще трясущимися руками я взялся за обломок доски. Отбросил его в сторону. Что было в открывшемся пространстве – я еще не увидел, потому что свет был очень тусклым, да и я, нависая над полом, набрасывал на него тень...

Я оттащил второй кусок доски, побольше, чем первый. И увидел... ботинок-гриндер. Знакомый ботинок. Ботинок Алика.

В глазах потемнело. Ничего не соображая, с невидящим взглядом я стал, как остервенелый, хвататься за доски и разбрасывать их по коридору. За мной наблюдала Соня, накручивая на палец свои локоны. Кажется, в это время она упоенно рассказывала какие-то стихи.

Остановился я, только когда разломанных досок больше не осталось.

Это был Алик.

Со скрещенными на груди руками, оплетенный паутиной, с оскаленным от ужаса ртом и дикими глазами, он лежал в полу и смотрел прямо на меня. Его мутные остекленевшие глаза не мигали. Он был высохшей мумией. Зрелище не из приятных.

– Ну вот вы и встретились! Я же говорила! А ты думал, что я обманываю! Приходите вниз, я сыграю вам «Лунную сонату» или «К Элизе»! Это у меня лучше всего получается!

Соня звонко рассмеялась, но в этом смехе отчетливо различались зловещие нотки.

У меня помутилось в голове, и я, откинувшись назад, потерял сознание.

Я ощутил похлопывание по щекам.

– Очнись! Очнись!

Хлопок по щеке.

– Очнись же! Господи, что с тобой случилось? Очнись!

Я почувствовал себя в своем теле и ощутил страшную головную боль. Голова буквально раскалывалась на части, создавалось впечатление, будто мозгу было тесно в голове, и он лез наружу, и из-за этого череп трещал по швам.

– А-а-а... – простонал я.

Тишина. Ликование:

– Ты очнулся! Давай же, открывай глаза!

Я повиновался. С трудом открыл глаза. И тут же их закрыл: тусклый прежде свет показался нестерпимо ярким.

Я снова открыл глаза, сделав ладонью козырек. Точно так же болят глаза, когда человек болен гриппом. Полутьма, а еще лучше мрак – вот где комфорт.

Передо мной стоял озабоченный Алик. Увидев, что я открыл глаза, он подскочил ко мне и помог приподняться.

И вдруг перед моим мысленным взором на долю секунды вспыхнула картина: мертвый, опутанный паутиной высохший Алик лежит и смотрит прямо на меня остекленевшими глазами.