– Всякому овощу – свое время.

– Если дадут созреть. Нет, ты не сбивай меня, Медведь. Вот ты говорил: родители, влияние... Как ты попал в Туркестан?

– Нарушал дисциплину. Характер такой.

– А я не нарушал. Но тоже попал. Разнарядка. План. Когда предки узнали – начали рвать и метать. А также звонить и перезванивать. Но – поздно. Я был уже далеко.

– И к чему ты это? «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз...» Система.

– Ты помнишь, что было потом?

– Подрались в части с туземцами.

– Это не драка была, Медведь. Быть московским пацаном и тогда и теперь... Нас очень не любят везде, Медведь.

– Были бы вместо нас рязанские или калужские – им бы тоже досталось. А вообще... Нам тогда просто повезло.

– Ты это называешь «повезло»?

– Да. Мы же отбились.

– А военная прокуратура, дело, угроза дисбата – это что? Тоже «повезло»?

– Конечно повезло. Мы же в него не попали.

– Зато попали в Афган. Под занавес.

– Очень повезло.

– Да?

– Мы – живы.

– Живы. – Леша задумался, вспоминая. Повторил:

– Живы.

Разлил. Они выпили молча.

– Вообще‑то, жаль, что давно не виделись, – сказал Лешаков. – Очень жаль.

Может, все как‑нибудь и по‑другому вышло...

– Что – все?

– Не знаю. Жизнь.

– Это – вряд ли.

– И все же вид у тебя совсем шалый. Ты что‑то задумал?

– Не я один. – Олег помолчал, произнес медленно:

– Таких поселков и городков, как этот, в России тысячи. По большому счету ты прав: здесь Москва рядом, люди худо‑бедно, но устроились. Я хочу, чтобы люди жили достойно. Везде.

– Зачем тебе это?

– Хочу быть богатым.

– «Жить достойно». Звучит как лозунг. Уж если я чего и понял, так только то, что жить богато или счастливо заставить нельзя.

– Со счастьем – это кому как повезет.

– Но нам‑то повезет?

– Нам повезет. Потому что мы этого хотим.

– Ладно, Олег. Давай по крайней накатим и – спать. Подъем завтра ранний.

Ляжешь в большой комнате, на кушетке.

Леший разлил:

– За что пьем? За падение?

– За полет.

Через пятнадцать минут Олег уже крепко спал. Ему снилось небо.

В конторе Олег появился к девяти: в безукоризненном костюме, белоснежной сорочке и при галстуке. Борис Михайлович Чернов сидел за своим столом и был сонно‑невозмутим. Добавь его лицу умиротворение – вылитый бы Будда.

– Ты сегодня сияешь, – мельком глянув на Олега, произнес он. – Готов?

– Как юный пионер.

– Кратко. Наш клиент – Никита Николаевич Борзов. Жесток, жесток, думает быстро, решает еще быстрее, эмоционален. Так что – прояви таланты, Медвежонок.

Ты сам‑то уверен в успехе?

– Да. Он разбирается в бирже?

– Он разбирается в людях. – На губах Бориса Михайловича мелькнуло подобие улыбки. – По крайней мере, он так думает. У него хороший советник – Савин Валентин Сергеевич.

– Я о нем слышал.

– Не говори: «самое хорошее».

– Он был удачлив на бирже.

– В нашем деле одной удачи мало.

– Но лучше, когда она есть.

– Соберись, Гринев. Сейчас ты должен сделать так, чтобы клиент просто летал! Ведь мы будем продавать ему воздух.

В комнате для переговоров расположились вчетвером: Никита Николаевич Борзов, моложавый человек с умным, упрямым взглядом серых глаз, его помощник, Валентин Сергеевич Савин, Чернов и Гринев.

Гринев был скор, обаятелен, вдохновенен. Он жестикулировал, постоянно обращался к графикам, снова говорил – страстно и увлеченно. Валентин Сергеевич время от времени кивал и говорил несколько слов, размеренно поясняя патрону отдельные пассажи слишком эмоционального Гринева.

Борис Михайлович выбрал глубокое гостевое кресло и застыл недвижно, как обряженный монумент, лишь время от времени кивая – то ли поддерживая так беседу, то ли просто в такт своим собственным мыслям. Он казался лицом вовсе незаинтересованным, а его спокойствие словно возносило его над сделкой и тем – рождало уверенность в ее непременном успехе. Закончил Гринев просто:

– У меня все.

В комнате повисла пауза. Она продолжалась минуту‑другую, пока напольные часы в углу не заскрежетали и не пробили получас. Борзов заговорил спокойно:

– Мне нравится ваш проект, Олег Федорович. Он изящен, эффектен и малую толику безумен. А потому имеет шанс на успех. Но... рисковать такими деньгами только под вексельное поручительство конторы...

– Вы же понимаете, Никита Николаевич, любая перестраховочная компания потребует такие проценты, что...

– Я понимаю.

– К тому же это будет утечка. А в свете предстоящей игры...

– Возможной игры, господин Гринев. Пока только – возможной.

– Я готов подписать личное поручительство. Аваль.

Гринев пододвинул к себе вексель, расписался, передал Борзову. Савин подхватил его, словно падающий кленовый лист, на лету и упрятал в папку.

Наклонился к уху патрона и что‑то горячо зашептал.

Борзов посмотрел в глаза Гриневу, произнес, приподняв уголки рта в оскале, весьма отдаленно напоминающем улыбку:

– У вас светлая голова, Олег Федорович. Будем считать ее надежной гарантией вложенного капитала.

Вынул из внутреннего кармана коллекционный «Паркер», подвинул к себе бумаги из папки, услужливо раскрытой Савиным, поставил размашистый росчерк.

– Деньги переведут сегодня на указанный вами счет. С чего думаете начать, Олег Федорович?

– Слухи.

– Ну что ж, разумно: слухи вещь куда более упорная, чем факты.

Утром следующего дня Гринев чувствовал себя как именинник. Приглашенный Том на мгновение округлил глаза под толстыми линзами очков: галстук от Версаче совершенно не соответствовал деловому костюму Гринева, точно так же, как не соответствовал весь его вид – вид разудалой бесшабашности.

– Мы сегодня делаем что‑то особенное... босс?

– Вот именно, Томас. Смотри сюда. – Гринев подвинул клерку несколько листков. – Биржа откроется ровно через пять минут, и ты начинаешь ме‑е‑едленно и аккуратно скупать акции вот этих предприятий. Сначала тех, что подчеркнуты красным, потом – желтенькие, потом – синенькие.

– А зеленые? – Том сделал пальцами характерное движение, словно перетирая новенькую купюру.

– Зеленые мы с тобой получим потом.

– В каких объемах скупаем?

– В предлагаемых. Но! – Гринев поднял вверх указательный палец.

– Помню. Оч‑чень медленно и оч‑чень аккуратно.

– Очень‑очень‑очень аккуратно.

– А все‑таки, Олег, какими средствами мы...

– На счетах конторы сейчас где‑то семь лимонов зелени. Вот и работай пока этим.

– Пока?

– Да. Можешь слить деньги до копечки. До центика. Но чтобы через неделю, максимум полторы, мы имели весомые пакеты всей этой лабуды.

Том вытянулся шутливо:

– Яволь, герр оберет.

– Действуй.

Олег подошел к окну, напевая: «Бывает все на свете хорошо, в чем дело, сразу не поймешь...» Подошел к шкафу, сбросил официальный пиджак, надел другой, стильный и несколько вычурный, скорее подходящий человеку искусства, чем финансисту, открыл стол, вынул доллары, загодя разделенные на тонкие пачки, уложил каждую в конверт плотной бумаги и спрятал толстую стопу конвертов во внутренний карман.

Гринев вышел из конторы, легкомысленно болтая портфелем, словно прогуливающий второклассник.

– Далеко едем? – спросил несколько озадаченный водитель.

– Общаться с прессой.

– Не мое дело, Федорович, но только к прессе хорошо бы... посолиднее.

– Господа писаки народ творческий, но денежки любят. Я похож на финансиста?

– Да сейчас... не очень.

– Что и требовалось. А статьи заказывать надо. С человека денег наши неподкупные три шкуры снимут и уверят, что сделали ему одолжение. А с игрока что взять? Да еще выряженного этаким Буратино? Только то, что предложит. И то – сразу, потому что потом денег у него не будет. Силен я в психологии?

– Время покажет.