Вы еще пожалеете!..

Прямо так и сказал.

Но и это их не взволновало… так и переходим понуро с тротуара на тротуар… Вконец они мне опостылели!.. Упрямцы паршивые!..

Да сдохли бы эти надутые благовоспитанные рожи!.. Действовали они мне на нервы, видеть их больше не мог! Эгоисты чертовы! Раздражали они меня невыносимо… Сидели себе в тылу эти дуси, эти везунчики, и знать не знали, что такое настоящая опасность. Станут здесь поджидать меня, им и горя мало, а я тем временем буду прыгать по снастям, сражаться с ураганами, готовить стряпню под ударами штормов… Неженки, которых миновали удары судьбы!.. У них была одна забота: развлекать старика, забавлять его противогазами, придумывать отсрочки испытаний, тянуть время, прибегая то к ужимкам, то к уловкам. Словом, выжидать, пока получат от меня весточку, пока я обживусь в пампасах, вывезу их и отвращу все несчастья… План был смелый… За мной оставлялось лишь право вершить торжество отваги! Уж я нагеройствую, как мне самому не снилось. Будьте покойны, за мной не задержится!.. И нескольких недель не пройдет, как они отправятся за мною следом… Забронирую для них две каюты на пароходе компании «Плутус», прославленной своими комфортабельными лайнерами, обеспечивающей прямое сообщение с Ла-Платой… Широко известный сверхкомфорт — не то, что «Конг Хамсун»… эта мокрозадая мишень для торпед… живописная посудина с фалами и парусами покуда смирно стоит у стенки, но станет сущей каторгой, как только отчалит: затягивай швартовы, держи к ветру, бурлящая пена за кормой… Проклятья со всех сторон, на борту ад…

Надо полагать, шкипер давал себе волю, когда выходили в море… Достаточно было видеть его на бочке. Уже кипел от ярости… Будьте покойны, эта шантрапа побегает у него от кормы до носа, уж погуляют линьки по спинам! Волчком будут вертеться!

С другой стороны, надо рассудить — я человек смелый, могу о том сказать прямо, — что посудины вроде «Конга», такие нарядные, все в белом, что твои кафедральные соборы среди дуновений ветра, легкомысленные странники морских просторов, являют собой прекрасную цель для пиратов. Одного заряда пороха в пушке довольно, чтобы внушительный щеголь канул в пучину…

Я усердно втолковывал моим клевретам, насколько велика опасность, насколько уязвим парусник. До них не очень доходило… Я искал какую-нибудь пивную, бар, чайную, любой укромный уголок, надеясь объяснить понятнее. В те годы я был терпелив… Какого-нибудь горячего напитка — черного кофе, может быть, крепкого бульона и немного рома. Хотя бы присесть — нельзя же ходить до бесконечности, да и время шло, уже наступали сумерки, а после налетов цепеллинов строго соблюдались правила затемнения. Еще немного, и мы заблудимся между Миллуолл и Ромнейским доком. Позади остались бесконечные тупики и повороты, кругом кирпичные громады, крепости пакгаузов, и ни единой пивной!.. Окончательно заблудились, тыкались из двора в двор… но я не хотел стучаться в двери… англичанам всякое могло взбрести на ум, стоило им увидеть, что какие-то люди шляются в сумерках… особенно если это французы… да еще и с девочкой в короткой юбчонке… Наверняка местные обитатели уже чесали языками, тут ведь неподалеку находилась больница, черно-красное здание, где у нас была встреча с Клодовицем… Слухи об изнасилованиях, всяких шальных выходках быстро распространялись между пивными и тупиками — смесь правды и небылиц… Никогда не надо звонить у дверей с приближением ночи…

— Давай налево! — распорядился я. — Поворачивай налево! Как же я забыл о Просперо! Просперо же!..

Я так одурел от бесконечных хождений, что выскочил он у меня из головы! Надо же было так оплошать!

— Ну же, ребятки, пошевеливайтесь!

Двинулись назад! Напрочь забыл о Просперо! Счетец там за мной остался, да какой!.. Уж я скажу несколько ласковых слов этому кофевару Просперо!..

— Говорю вам, горячего… с пылу с жару!.. Настоящего мокко!.. — Подбадривал я моих спутников.

Хотелось мне поблагодарить его — два гроша за хлопоты: за любезность, за фирменную рекомендацию!.. Славненько погрузились, низкий ему поклон! Одна рожа Жовиля чего стоила!..

Мы начали улыбаться.

Мы уже не так мрачно смотрели на вещи. Я, в самом деле, озлился вдруг после того, как эта шваль обгадила нас с головы до ног… втоптала в грязь… осмеяла… Но Проспер был здесь, разумеется, ни при чем, не обманул, не надул, не солгал, врать не стану. Сведения его оказались точны, а доказательством служило то обстоятельство, что в четверть девятого я должен был подняться на борт… И ведь взяли на авось, поверив на слово, без гроша в кармане… Это чего-нибудь да стоило! Настоящая рекомендация, и результат!.. А может быть, если потолковать хорошенько, насесть, пронять до печенок, я добьюсь, чтобы на судно пустили и малышку, а там, глядишь, и старикана?.. Только надо для затравки пофордыбачить, разыграть тяжело оскорбленного, возмущенного до глубины души человека… Мол, изобидеть друзей, какой срам!..

Конечно, портовые власти здорово отравляли жизнь боцманам, вылавливали незаконных пассажиров, так что нужно было семь раз отмерить… А экипаж ютился в ужасающей тесноте, скученности, в кубриках, похожих на жестянки из-под сардин. Поэтому ничего удивительного не было в том, что на трех лишних хмырей смотрели косо… Руководство шутить не любило: вычеркивали из портового регистра, капитана ссаживали на берег, а судно конфисковывали. Попробуй отвертеться!..

Довольно было судовой команды из отпетых головорезов, а уж о крушениях вообще говорить было нечего: треснул корпус, открылась течь — вычеркнули строку в реестрах компании «Ллойд», и ставьте точку!..

Мне становилось жалко самого себя, моей бренной плоти среди волн. Я размышлял… «Вечная жертва подлых превратностей судьбы. Эх, судьбина моя!.. Какие хамы — эти мои друзья! Они полагали, что я осыпан розами! Чудовища!.. В жизни не видывал людей более глухих и слепых…» Вот так я брюзжал про себя, ощупью отыскивая дорогу вдоль Альбертс Бэнк, пристани, напротив которой находилась Просперова столовка… Эх, судьба-судьбина! Горести, жертвы! Мои, не чьи-нибудь, будь оно проклято!..

Опостылели мне их слезы. Какая чудовищная несправедливость! Надоели их физии, их кислые рожи!.. Я объявил им на ходу, что сыт по горло вздохами.

— Это мне придется изображать акробата на вантах «Конг Хамсуна»! Мне придется карабкаться на высоте пятидесяти метров в пустоте, над разъяренными стихиями!.. Мои поздравления, кислятины! Всякий раз в дураках оказываюсь я!.. Не много же у вас самолюбия, если вы скулите и все такое! Это меня надо жутко жалеть, это я встречаю опасность лицом к лицу. Нахальства у вас хоть отбавляй!..

Но это их совершенно не волновало.

На берегу в пути встретилось одно опасное место, где можно было поскользнуться и грохнуться с мостков в громадный пруд, к тому же ноги путались в веревках. Состен зацепился, запнулся, шмякнулся задом на якорь и взвыл… чувствительно ушибся, основательно приложился. По счастью, упасть на якорь — добрый знак: сразу же приносит счастье. Но, правду сказать, тем все и кончилось… Как выразился сам Состен, все зависит от случая…

— Шевелись, лентяй, шевелись! Вон она, видишь?

У Проспера скоро должны были открыть. За каменной насыпью горел неяркий свет… Столовка… Окно… Вот и дверь… Вошли… Зал был уже полон, дым стоял столбом, так накурили, что воздух стал сизым, точно вода в аквариуме. Люди мутно-зеленого цвета двигались под висячими светильниками. Вкруг столов — цепочки красных огоньков — трубки… Я толкнул двух забияк, обменялись угрозами, но я не остановился, спешил, спешил объявить Просперо — славный друг!., золотое сердце!., что уплываю, что больше он меня не увидит… что договорился насчет Америки…

У стойки так гомонили, что мне пришлось напрячь голос, чтобы перекричать их. Я заорал во всю мощь легких:

— Эй, Проспер! Порядок! Бум! Дье!..

Клич сбора. Он видел, как я шел к нему сквозь сизый трубочный дым… такой густой, что хоть ножом режь… Я думал, он удивится. Ничего подобного… Он ополаскивал стопки и своего занятия не прервал, разговаривая в то же время с итальянцем, кочегаром с «Майорио».