— Осторожно, пьянчужка! Того и гляди, начнет выкидывать фортели!
Он предупреждал Бигудиху, что на меня снова может накатить дурь и я примусь откалывать разные коленца… Ради того они и заявились сюда… Но я крепко-крепко держал себя в руках, не выпускал мою любовь, мое сокровище из объятий, глаз с нее не сводил, целовал… И она целовала меня… Я не отпускал от себя мою надежду, мое решение…
«Душенька, — шептал я, — душенька моя…» Я больше не хотел галлюцинаций. Я знал, с чего это начиналось, уже имел опыт… Чуть-чуть спиртного, достаточно было одной рюмки… А еще — если в разговоре случалась шероховатость, если со мной начинали препираться… Я мигом заводился — и пиши пропало!.. Каждый раз что-то происходило с головой… Так и было написано в увольнительном предписании:
«Цефалорея, нарушения памяти, эпилептическая гебефрения как следствие нервного потрясения и травмы…»
Это значит, что из-за всякого пустяка у меня шарики заскакивали за ролики… что из-за одного слова, сказанного поперек, я начинал нести околесицу.
Мне приходилось постоянно следить за собой, не ослабляя бдительности ни на секунду. За свой опыт я дорого заплатил. Мне грозило оказаться во власти этих забияк… Тем не менее я желал, чтобы положение как-то разрешилось… хотелось понять, чего им было нужно, как они меня разыскали?.. Говорила одна Бигуди. Те двое помалкивали, ждали, когда можно будет позабавиться, вдоволь потешиться моими дикими выходками, когда я впаду в буйное помешательство. Как же, дожидайтесь!.. С места не тронусь! Платя им той же монетой, я ехидно поглядывал на них. Для вида о чем-нибудь спрошу время от времени — и все!.. Ох, чуял я, чуял: что-то они задумали!.. Не нравились мне их недомолвки, хитренькие подходы, лисья повадка. Надо полагать, им было немало известно…
Они пили без приглашения, особенно налегая на ликеры. Бигуди не отставала от них… Джин, биттер, кальвадос, перцовка… Полковник держал огромный запас напитков — целый полк можно было в лежку напоить… десять-двенадцать марок виски, а то и больше… такой бренди, какого редко случалось отведать… отменные черри и портвейны… Нектар богов!.. Изрядная часть стены была уставлена помещенными друг на друга бочонками. Подходи, поворачивай краник и наливай!.. Они и наливали без стеснения.
Ждал я, а не они… Кошка и мышка… Если кто и задурит, то уж точно не я… Они уже порядочно набрались, а сколько еще вылакают… Виски, виноградная водка, самых разных сортов портвейны. Состен не отставал от них, хотя обычно много не пил.
Такое многообразие напитков наводило Бигуди на размышления:
— Ну и пьет этот господин, малыш!
— Он держит это для гостей, так что не стесняйся! — ответствовал я.
Она вылила себе в глотку еще один бокал — коктейль из перно и черри, любимый напиток ее сожителя.
— Не стоит он того, чтобы я продолжала любить его, пила за его здоровье… Я тебя люблю, мой желанный!
Она накинулась на Сороконожку, принялась целовать его.
— Поцелуй же и ты меня, крепко-крепко!
Передумала, окинула меня высокомерным взглядом, собралась вновь наговорить мне всяких оскорбительных слов, но оказалась не в состоянии что-либо вымолвить… Ее шатало, качало, ей нужно было присесть, так как стало нехорошо…
— Дай мне сигару, сразу отляжет!..
Появился целый ящичек великолепных толстых сигар огромных размеров, обвернутых золоченой бумагой…
— Вот это да!
Каждый берет по сигаре. Бигуди целует Нельсона:
— Ты волнуешь меня! Тебе не кажется, Фердинанд, что он печален? Посмотри, какой грустный у него вид… И это у молодого человека, молодого человека!.. А какая сволочь притащила меня сюда? Эта сволочь — Сороконожка! Это все из за него, все из-за него!.. И из-за Мэтью!.. Ты только погляди на него — просто умора! Так ты еще никогда не смешил! Видел бы ты его в «Туит-Туит»! Описаться можно было, просто сдохнуть! Какие акробатические трюки он выделывал! Все с ума сходили… Называл меня маленьким привидением… Ну, циркач, штукарь! Ты бы видел, как он взлетал, подскакивал с танцевальной площадки, как лягушка! Прыгал с люстры на люстру! Никогда еще он так не веселился!.. И вот на тебе: живот ему схватило из-за меня!.. Черт меня дернул прийти! Никогда еще не видела такого грустного придурка! Раны, что ли, у тебя разболелись? Голова закружилась? Я тебе ничего не выболтала? Или переживаешь из-за своей милки? Снова ревнуешь?
— А ты, красотка, не ревнуешь? Давай покурим мою сигару. Тебе тоже полегчает. Женщины должны курить… Неважно ты выглядишь… Переживаешь… Из-за него, что ли?
С меня довольно.
Чувствую, что терпению моему пришел конец.
— Проваливайте! — заорал я. — Довольно уже выпито!..
— Не-не-не! — возразили Сороконожка с Нельсоном. — Мало! Совсем мало!..
Они уже не стояли на ногах… Вот-вот упадут и заснут…
— Ты же обещал закусон! Давай!.. Уйдем только когда пожрем! Надо чего-нибудь поклевать! Твой-то не вернулся… Да ты не горюй! У тебя столько времени в запасе! Не вернулся ведь хозяин, Нельсон? И не скоро вернется… Занят твой хозяин!
Похоже, им многое было известно…
— Ты это о ком? Кто не вернется?
— Да твой полковник, лопух! Туго соображаешь! Тупоголовое дитя любви!
Я снова стал предметом издевательств.
Состен толком не соображал, что происходит. Только поводил головой, взглядывая на меня: «Что, мол, такое? Что бы это могло значить?..»
Он принял поздравления за свой блистательный номер, бесподобную корриду, устроенную им на Пикадилли-Серкус, за взбаламученные окрестные улицы. Такого еще не видывали! А платье с золототканым драконом!.. Какая реклама!.. Они допытывались, на какую фирму он работает. «Селфридж»? «Херроу Бразерз»?.. А какой стиль! Какой напор! Наделал переполоху в целом стаде бугаев из Скотланд Ярда, этих копов-громил! Вот это отмочил! Ну, силен!
Они не находили слов, чтобы выразить свое восхищение.
Состен вкушал блаженство.
— Ура Состену! Ура тигру! Ура китайцу!
Окрестили с ходу. Еще выпили за его здоровье… Веселье било ключом в гостиной. Картину довершали окутывавшие нас облака дыма: все курили сигары. В знак признательности Состен решил произнести короткий спич.
— Gentlemen! — начал он. — Lady, Gentlemen! I am most thrilled by your praise magnificent!.. Thrilled! Thrilled… Весьма тронут столь лестной вашей оценкой!..
Слово «thrilled» он повторил трижды. Сам себе не верил. Без запинки произнес самое трудное среди межзубных «Л»! А-а-а! О-о-о! Он вопил от гордости.
— Эй, лодырь! — окликнул он меня. — Ты слышал, лодырь?.. Получился у меня твой «Л»! Вышло! Вышло!
Воистину чудо…
— Ты понял, заморыш? Ты понял, лопоухий? Вышло у меня!..
«Thrilled»… Раз за разом он смаковал звук, никак не мог остановиться… Блистательный триумф!
Обессилев вконец, он сел, и сидел одуревший, отупевший, скосив глаза к носу.
Ошеломленной Бигуди никак не удавалось повторить это достижение. Она едва челюсть не вывихнула, не расплевала все зубы!
— Нет, не приспособлен у меня язык! — призналась она, потерпев полное поражение. — А ведь уже двадцать пять лет в Лондоне! Только я — француженка до самых потрохов… Чем дольше здесь живу, тем хуже говорю по-ихнему… Глотаю слова… А клиентам всем до единого охота поболтать, особенно, как война началась! Им только со мной и говорить!.. Оу, йес, котик!..
Королева английская шмякнулась наземь…
А ведь я умею считать в фунтах и гинеях! Уж тут я не собьюсь, будь спокоен!.. А вот с этими «Хэллоу! Йес, котик!..» большая загвоздка… А тебя, лапонька, я так и съела бы!..
Снова расчувствовалась, накинулась на Вирджинию, несмотря на то, что я прижимал ее к себе, ограждая от любвеобильных излияний.
— Погоди! — остановил я ее. — Ты так и не сказала, зачем пришла?
— Ох, и любопытен ты, хитрюга! До чего любознательный юноша! Все-то ему надо знать!.. Она будет несчастна с этим хануриком! Не дам загубить такое сокровище! У меня ты будешь жить, милочка, как у Христа за пазухой! Ни в чем не будешь знать недостатка, цыпка моя!
