Она жалась к Вирджинии.
— Может, скажешь ей до свиданья? — нахально так спрашивает.
— Как же, сейчас!.. Много о себе полагаешь, дрянь эдакая!
Задета за живое, ощетинилась.
— Ты, может, часом, решил, что дело в шляпе, свиненыш? Что так и будешь жить припеваючи на дармовщинку со своей куколкой, покуда совсем свихнешься?.. Гляди, придут за тобой да поставят на свое место!
— А что такое? — спрашиваю я.
— Ты ведь в Лондоне не у себя дома!
Что за наскок? Откуда у нее взялись такие речи? Я растерялся, прикусил язык, слишком много она знала про меня… Они злорадно гоготали, видя мое замешательство.
С Вирджинией я твердо решил не расставаться.
— Извини меня, Бигуди, но я останусь с ней… Мы с ней крепко связаны…
Снова бешеный хохот!..
— Поглядите на этого дурака… Жеребчик!.. Набрался наглости, виртуоз!.. Нет, это просто невероятно! Да и автомобили не умеет останавливать! Сказать бы в Скотланд Ярде! У них там челюсть отвисла бы!
Я ничего не понимал. Загадки мне загадывали, в угадайку играли… Грязные душонки, давно известно! Крепко выпили, налопались до отвала… Сыты, довольны… Теперь им охота было позабавиться. Расположились в гостиной как у себя дома…
— Иди сюда, сыграй «Голубой Дунай»! — требовала Бигуди.
Тру-лу-лу-ля-ля! Ля-ля-ля-ля!'
— Ну же, птичка! Ну же, мордашка!
«It's a long way to Tipperary…»
— Это ты сыграешь для своего дурака!
Ей нужен был целый репертуар, хоть кровь из носу… Вошел дворецкий: пора было накрывать на стол.
— Катись отсюда, халдей, сам расставлю! — бросил ему Нельсон.
— Катись! Рано еще! Твой хозяин еще не вернулся, и вернется не скоро!.. Ну, что стоишь? Скажи ему ты! Скажи!..
Какую-то каверзу они, видно, задумав втроем… Иначе зачем они здесь?
Когда вдвоем — совсем другое дело…
— Сыграй мне эту вещицу, золотце мое!.. Идем, я возьму тебя под руку… Споем вдвоем!
Пристала, как смола… Вирджиния поднялась, перешла к пианино… Она немного умела играть… Начала «Голубой Дунай»… Но у нее закружилась голова, пришлось снова улечься на диван. Лишний повод выбранить меня:
— Что ты с ней сделал, негодяй этакий? Из-за тебя она и расхворалась!
— На, выпей рюмашку коньяку!
Вот этого я не потерплю! Не допущу!.. Швырнул рюмку на пол. Плохи дела…
— Ты спятил? — вскрикнула она. — Такой роскошный коньяк! Нет, по тебе давно тюрьма плачет! У всех уже давно в печенках сидишь!..
— Это ты мне?
— Тебе, говнюк, тебе! Еще молоко на губах не обсохло, а туда же! Нос задирает, поганец! Давно, давно вам пора заняться шитьем льняных мешков! Хоть прок какой-то будет от ваших бесполезных рук!
Она задыхалась от злобы, лицо исказилось.
— Стукачка! — крикнул я ей прямо в лицо. — Стукачка! Стукачка!..
Она так и осеклась… Проговорилась в запальчивости!..
— Стукачка… стукачка… стукачка… — залепетала она. — Да ты что! Не стучу я… Это не я!..
У тех тоже вытянулись физиономии… Незадача вышла.
— Хватит загадками говорить! Выкладывай все! — потребовал я, приперев ее к стенке.
Она покраснела, залепетала:
— Да нет же! Нет!.. Ты не так понял…
— Не понял? Вот уже час, как ты темнишь! Ах, ты старая кочерга! Продалась? Ты это хочешь сказать? Чего же ты молчишь? А то она ничего не знает! Хочешь выдать меня полиции, вот и весь сказ! Значит, ходишь у них в стукачах? Ну, признавайся!..
Прижал я ее… Она фыркала, кобенилась, тем более при Вирджинии. Потом понесла уже совершенный вздор.
— Иди прошвырнись по панели, шлюха! — подрезал я ей крылышки.
— Послушай, Сороконожка! — Она малость очухалась. — Скажи-ка ему, кто ко мне приходил!.. Прямо сейчас скажи, нечего раздумывать!..
Став посреди гостиной, она принялась крутить своим боа, точно воздушным змеем…
— Скажи, скажи ему, чтобы он провалился!
Ей не хотелось признать свое поражение, а Сороконожка не желал говорить.
— Коли хочешь знать, фраерок, так это Мэтью. Соображаешь теперь, куда ты лезешь? Понял, что тебе светит? Допер?.. Скажи ему, Сороконожка, вру я или нет!..
— Да нет, все верно, все точно…
— Ну, что? Как дважды два! У тебя никаких шансов!..
На свидетельство Сороконожки, безусловно, можно было положиться.
— Заливаешь, курочка моя… Ладно, заливай!..
Она снова начинала заводиться:
— Видел бы ты, как обрадовался Мэтью! «Ну, что же, ясно, — сказал он мне, — он с китайцем заодно».
— Откуда он узнал?
— Сам спросишь у него… Вызвал он меня через своего пса цепного Моллесбама… Ну, этот рыжий, в «Чинзано»! Я-то подошла потрепаться с Персичкой, телкой Джонкинда Голландца… Ну, знаешь ты Персичку!.. А с ней стоял очкарик Моллесбам. Он мне, значит, и говорит: «Бигуди, в комнату 115!» Не объясняет — ни зачем, ни почему… Пес, он и есть пес: какой вежливости от него ждать? Его называют Deputy Constable, заместитель констебля… Понятное дело, я делаю, что от меня требуют… Еще бы, в моем положении… Они уже двадцать лет знают меня в Скотланд Ярде! «Вам делали укол?» У них только такой разговор. «Я прикажу арестовать вас». — «Хорошо, господин констебль…» Ни одного лишнего слова… Выкладываю фунт, два фунта… В знак признательности… «Good bye, мадам Бигуди! Вы, как всегда, beautiful!..» Я-то знаю эту публику… это они так шутят… Здравствуйте!.. Прощайте!.. Привет!.. Пошли они! Не люблю я их, да и они меня тоже… Выкладываю денежки — и квиты!
Терпеть не могу 115-ю комнату… Там задают вопросы… У меня никогда не было неприятностей. А ведь у меня — держись крепче — было трое мужчин… Скажу без утайки, все трое — бандюги, только я ни одного не продала ни Скотланд Ярду, ни Префектуре полиции, а могла бы со спокойной совестью… Четыре или пять раз пришлось менять заведение, панель… Но я не пакостила даже хозяевам борделей, хотя это все редкая сволочь, не мне тебе объяснять!.. Так что же ты, поганка, городишь? Уши вянут тебя слушать! Чтобы я пошла клепать на тебя жандармам?.. Да ты спятил, говнюк! Ты, верно, в самом деле чокнутый, самый настоящий чокнутый!.. Тут ты прав, Сороконожка!.. Меня вызывают, и я, понятное дело, сразу туда… С ними волынить нельзя. Будят без церемоний: «Живо к нам, шлюха!..» Ясное дело, бегу, иначе неприятностей не оберешься… Без никаких! А куда деваться одинокой женщине? Только не люблю я 115-ю комнату… Уж я знаю, что говорю! И Мэтью мне тоже не по душе… С виду такой обходительный, только по мне лучше бы уж собачился!.. Предпочитаю иметь дело с его сторожевым псом констеблем… Ну, вхожу… «Вы знаете полковника, Бигуди? Только не лгите!..» — «Уж кто-кто, а я знаю полковников как облупленных, поверьте мне на слово! — говорю ему. — И настоящих, и липовых… Перебывала их у меня чертова уйма! И воображал, и прощелыг, и шутников… Всех и не упомнишь! Кое-кого уже позабыла… А майоры, а лейтенанты?.. Пожалуйте в придачу к рядовым! Я уж, извините, со счета сбилась…» Он уверен, что я ему мозги лечу… Уж я его насквозь вижу… А с ними иначе нельзя… Знаешь, он прилично говорит по-французски… «Да, но это тот полковник, который занимается изобретениями?.. Не припомните, Бигуди?» — Дает мне время подумать… — «Постарайтесь вспомнить. Где-то в Уайлсдене. У него еще живет Фердинанд…» Я, понятное дело, навострила уши, но вопросов не задаю. «Нет, господин инспектор, не имею никакого понятия». — «А вам знаком некий Состен де Роденкур? Вы ведь не станете отрицать, что стояли утром у края тротуара, когда этот господин изображал китайца?» — «Да, я была там, господин инспектор. Веселилась от души, не стану скрывать, но этот человек мне незнаком». — «Поостерегитесь, Бигуди!» — говорит он мне эдак строго-престрого и манит рукой к себе… Мол, сугубо секретно… Больше я тебе ничего не скажу. Сам видишь, как на духу!.. Налей мне бокал коньяка! Я болтаю, а ты молчишь… «Да не знаю я ни полковника, ни этого китайца!» Ты называешь меня лгуньей, он тоже. А ведь я одна говорю правду и одна люблю тебя!.. Тебя тоже, мое сокровище, люблю до безумия!..
Снова принялась щупать Вирджинию.
