Все трое с маху хлопали его по плечам: настоящий герой! Поизвивался в китайских шмотках и полностью остановил движение на Пикадилли!

— Ну, ты даешь прикурить! Сухопарого Состена шатало от шлепков.

— Покажи, как тебя разукрасили!

Эта братия питала слабость к побоям… Отчего же не показать?.. Состен не без самодовольства расстегнул пуговицы. Факир факиром, а следы остались: и фонари под глазами, и глубокая ссадина на затылке, и бока сплошь в синяках.

— Глянь, наколки!

Они замерли в восхищении: от ключиц и до самого лобка были вытатуированы синей и желтой краской роза, заклинательница змей и белка. Замечательно искусное творение мастеров-татуировщиков. Работа настолько тонкая, что походило на кружево… В изображениях таился некий метафизический смысл, а посему являть их взорам мирян запрещалось под страхом ужасных злосчастий… Разумеется, он забивал нам памороки. Пьянчуги надрывались от смеха.

— Сдохнуть от него можно! — задыхаясь, едва выговорила Бигуди.

Вирджиния лежала на диване у камина, и они не заметили ее. Так покатывались со смеху, что даже не обратили на нее внимания.

И тут Бигуди увидела ее:

— Ой, поглядите, кто здесь!

Набросилась на нее… принялась целовать…

— Как же я рада! Гляньте, какая милашка!

И показывает ее двум своим прохвостам.

— Ах, хороша!.. Раздобыть такое сокровище! Говорю же, хват!..

Бигудиха застыла у дивана, любуясь. Взгляд знатока, специалиста…

— Да что с тобой? Такая бледненькая, бедняжечка! Уж не натворил ли чего-нибудь этот дубарь бесчувственный?

Опустившись на колени, она вновь принялась целовать ее.

— Все такая же красавица, золотко мое!

Тормошит ее, осыпает ласками — бурные излияния чувств…

— Ладно, пришли. Дальше что? — спрашиваю я.

Они так и покатились… Я трезв — пили они, а не я. От них несет перегаром. Нельсон совсем сомлел, его кидает из стороны в сторону. А вот поди ж ты, все трое насмехаются надо мной.

— Вот отмочил! Животики можно надорвать!

Бигуди вообще сорвала себе голос, уже и говорить была не в состоянии. Согнулась в три погибели, подвески болтаются из стороны в сторону, не менее пяти или шести свисают до пупа. Золотые, представьте себе, с вправленными в них мелкими бриллиантами… Всем известно, что она богата, что не разбивалась в лепешку ради корешков-сутенеров. С юных лет имела счет в банке — точнехонько отстегивала недельную долю своему коту, и будь здоров!.. Баба с торгашеской жилкой… наживала состояние сама, даже выпускала на панель двух-трех собственных кобылок.

— Моя слабость, признаюсь тебе, молоденькие девочки. Это то, что надо!.. Обожаю их, когда они еще свеженькие! Каждое утро готова полакомиться одной из них… Такой вот, как твоя розочка, Фердинанд! Ты не ошибся в выборе. Как она мне нравится! Истинное сокровище!..

Она ластилась к Вирджинии, стоя на коленях, молитвенно припав к дивану. Измокшее боа сползло на пол, раскисшие туфли скинуты с ног.

— Вставай же, вставай, Бигуди! Нездоровится ей!

— Отвяжись! — бросает она. — спою-ка я ей! Ей одной! «Когда мы вдвоем…» Да отвяжись ты! «Тогда все иначе!..»

Дальше у нее не получалось — совершенно охрипла…

— Ну-ка, принеси нам капельку горячительного! У твоего хозяина наверняка есть!.. Пусть выпьет стопочку со мной!..

— Оставь ее, она нездорова!.. — твердо воспротивился я.

— Вот говнюк! Она настаивала.

Я не желал уступать.

— Ревнуешь, ревнуешь! А я вот не ревную! Смотри, я люблю вас обоих!

Снова целует ее и тянется ко мне.

Вирджиния в смущении — боится, что я рассержусь, но я не сержусь. Я отворачиваюсь, ищу способ спровадить их. Если я с треском выставлю их, они поднимут хай на улице, соберется народ, заявится полиция…

Я стоял дурак дураком, ничего на ум не приходило. Снова спросил:

— Откуда вы взялись, придурки?

— Плесни капельку, скажу!

Бигуди более общительна, те двое отмалчивались… Я достал из шкафа виски. Они налили себе, не разбавляя содовой… снова налили… Состен пил за их здоровье.

— Мы ведь не у себя дома, — обратился я к нему, — полковник может вернуться с минуты на минуту!..

В самом деле, жуткое свинство. После случая с ртутью я постоянно боялся допустить какую-нибудь промашку…

В ответ последовал новый взрыв веселья. Мои предостережения показались им настолько уморительными, что они корчились от смеха. Они ржали, стоя у самого дивана, прямо передо мной — три кривляющиеся морды. Наклонялись, чтобы получше разглядеть. Чего им, в самом деле, нужно?

Я крепко обнял Вирджинию, прижал ее к груди. Чувствовал, что они замышляли какую-то гнусность.

— Откуда вы взялись? Какого черта регочете?

Видеть их не мог… С меня было довольно…

— В такое время не приходят в приличный дом! Шли бы они отсюда подобру-поздорову!

— Приличный! Ишь ты, приличный! Ну, конечно! Милостивый государь берет уроки танцев! — процедил Нельсон.

— Костюмчик-то на нем — загляденье! Что говорить, завидный женишок!.. А в Лондон заявился с голой задницей и медалью!

«Как же, как же! Чистая правда!» — кивают все трое, склонившись над нами… Вирджиния дрожит, ей холодно… Вдруг, точно с цепи сорвавшись, они загорланили — совсем рехнулись:

Звень! Звон! Пустозвон!

Бимс! Бамс! Бан! Бом! Бам! Ободран!

Славный перезвон!

Бигуди выливает себе в рот стопку, затем целый бокал, выпрямляется, с силой выдыхает спиртной дух — того и гляди, вспыхнет! — на лице блаженство.

— Да, мадемуазель, голодранец! Тычет в меня пальцем…

— Вшивый варнак! Приехал задрипанный… Сжалились над ним из великодушия… А теперь, гляди, никого знать не хочет, кроме полковника! Слышите? Чудный мальчик!.. Альфонсик сраный! Подумать только! Вылизывал после других тарелки, дохляк паршивый!.. «Подайте, кто сколько может…» Одной милостыней и кормился… А теперь нос воротит от старых друзей! Память отшибло! Здоровается только с полковником! Полюбуйтесь на этого фрукта! Ишь, выпендривается! Ах, прощелыга! Полюбуйтесь на него, неплохо устроился! Куколку свою укачивает! Баиньки-баю!..

Она передразнила меня.

— Ее мутит? Еще бы, иметь дело с таким гадом ползучим!.. Давай лучше споем, золотинка моя!

Она тянула Вирджинию с дивана, хотела, чтобы она встала хоть на минутку. Хватит уж лежать! Пусть поиграет на пианино…

— Шарманка не такая красивая, да проку от нее больше! Нельсон, сколько там мы насобирали после Трафальгарской площади? Недурная прогулочка! Один репертуар чего стоит!.. Везла тележку я. Давай отчитывайся!..

— Я ж тебе говорил: двенадцать шиллингов пятьдесят пенсов.

— Мое приданое, милочка! Мое приданое! Ведь ты несчастлива!

Она взяла Вирджинию за руку, а свою шляпу с вуалеткой и прочими причандалами нахлобучила мне на голову.

— Как мне нравится твоя куколка! Ах, как нравится! Не хочу, чтобы она была несчастна!

Даже прослезилась…

— Выпей со мной, паршивец! Тогда, может, сообразишь, что к чему! Тебе ведь — хоть кол на голове теши!..

У нее сердце кровью обливалось, когда она глядела на Вирджинию.

— Что ты за человек такой!

Сороконожка, Нельсон и Состен собирались перекинуться картишками в манилу, но Бигуди было не до них — она лила слезы, прилипнув к Вирджинии и обзывая меня бессердечным котом.

— Сколько можно, в конце концов? Прекрати, слышишь? Ты не у Каскада!

— Заладил!.. Каскад, Каскад!.. Ты должен туфли ему чистить! Он спас тебя! Да ты в подметки ему не годишься, зачуханный!

Того же мнения держались и Сороконожка с Нельсоном, с одобрительным видом наблюдавшие за этим выпадом Бигуди.

Крепко влепила… Не в бровь, а в глаз… Поделом мне! Надо было видеть три эти мурла!

«Да-да! Тот еще фрукт!» — единодушно осуждали все трое, брезгливо кривясь. Ниже упасть я уже не мог. Они сокрушенно качали головами… Откуда такая наглость? И откуда вылез Сороконожка, непрестанно ухмылявшийся канатоходец? «Одного я, по крайней мере, укокошил, — ворочалось у меня в голове, — только настоящего или воображаемого?» Может быть, у меня двоилось, троилось или сотнерилось в глазах? Поди знай!.. Схватить его, что ли, за глотку?.. Взглянет — и хихикать, взглянет — и прыснет… Торчал у дивана, глумливо оскалясь. Нагнулся пониже, чтобы я получше разглядел его… Может быть, на что-то такое намекал? Отъявленный пакостник!.. Страшно доволен своей издевательской игрой, тем, что, вероятно, отражалось на моем лице.