— Ага, найдете его там, как же! У нас Луга — половина Бельгии. Бесполезное дело.
Шаврин видел в этом бесполезном деле свои плюсы.
— Возьму плавки, может, хоть искупаюсь в первый раз за лето.
Колодникова такой вариант не устраивал.
— Вот что, Алексей, если только узнаю, что вы там вместо работы будете балду гонять, премии лишу всех!
— Не думаю, что его там найдешь таким методом, — предположил Мазуров.
— А куда деваться, Иван Михайлович!? Петухов и меня даже вздрючил, за то, что мало народу с вами отправил, да и вас, я знаю, тоже хорошо поимел, невзирая на опыт и звездочки. Что сейчас этот Коля Никифоров будет делать в Лугах? Вдруг прирежет еще кого-нибудь? Нас же с вами потом вздернут на всеобщее обозрение. Да и так выговор и мне и вам уже обеспечен. По этому вопросу все ясно?
— Да ясно.
Чуть остыв, Колодников спросил Мазурова.
— Кстати, что Гоблин там написал насчет Касатика и Коляна?
— У Касатика ножевое ранение в область сердца. А вот Колю просто напросто задушили.
Колодников удивился.
— Не понял такого расклада. Если ножевое ранение в сердце, то это только в плохом кино человек может ещё бегать, стрелять. На самом деле, он отрубается сразу, там пукнуть уже не сможешь, не только что кого-то задушить. Если Касатик задушил Коляна, то кто тогда его самого ударил ножом в сердце?
— Ты это меня спрашиваешь? — Отозвался Мазуров. — Я сам этот вопрос себе задаю. И ответ на него простой — значит, был кто-то третий.
— Предположения какие-нибудь есть?
— Там велосипед старый валялся, «Украина». Вот он лишний был. Чей — непонятно.
Колодников вспомнил и ещё кое-что.
— Воля с Нинкой тело то опознали?
Мазуров отмахнулся.
— Да, это просто было, я и сам его опознал. У Касатика рука еще в детстве после перелома срослась неправильно, а вот сестра Коляна только глянула на брата и в обморок хлопнулась. Саму еле откачали. Но протокол она подписала. Завтра с утра похороны, сразу от морга, в закрытом гробу. Послезавтра будем их опрашивать.
— Как Воля там себя чувствует?
Мазуров махнул рукой.
— Плачет. Она плачет, жена Касатика, жены остальных детей, дочки. Вой жуткий стоит. У них он сейчас был одним взрослым мужиком в доме. Остальные кто жив — все сидят.
— Значит, глухарь намечается? — Понял все по-своему Колодников.
Мазуров его наоборот, не понял.
— Почему?
— А кто нам расскажет, что там было, в этих лугах? Два месячных трупа с криминалом и ни одной версии. Если бы кто что видел, давно бы пришел и рассказал. Или проболтался бы.
Мазуров был не согласен.
— Ну ты не спеши раньше времени Андрей. Мы еще и не работали толком по этому делу. Тут с этими трупами столько нового открылось. Сейчас только все и начинается.
Колодников отмахнулся.
— Ладно, работайте. Да, еще совсем забыл. Надо выяснить номера мобильных Вазы и Коника и получить распечатку звонков. По номерам можно выяснить, с кем он общается, а это уже много. Этим займется Астафьев.
Юрий удивленно поднял брови.
— Я не понял, мне по Касатику работать, или телефонами заниматься?
— И то и другое, родной мой! Все надо успевать. Кстати, а Касатик, случайно, телефон не брал с собой в луга?
Мазуров отрицательно качнул головой.
— Нет. Он просто не успел его себе завести. Сразу после прихода с зоны, проведя только ночь дома, умотал на рыбалку.
У Юрия были другие данные.
— А вот у Коляна мобильный был. Последний его звонок был 10 мая, сестра его, Ирина, сказала, что тот был сильно пьян, что-то говорил про какого-то козла. Она ничего не поняла, разозлилась и отключилась.
— То есть мы теперь знаем дату, когда они были еще живы? Так что ли? — Спросил Колодников.
— Выходит да.
— Ладно, уже что-то. Что дальше будете делать, Иван Михайлович?
— Надо еще раз поговорить с Волей, с Сашкой Краюшкиным. Но это завтра, а лучше — послезавтра. Завтра им будет не до этого. Похороны, все-таки.
— Ну тогда по домам. Вымотался я сегодня что-то.
1968 г. Город Сочи.
Свой отдых заслуженный художник СССР, лауреат Государственной и Сталинской премии Игорь Викторович Кучумов традиционно проводил в Сочи, в сентябре. Он не любил жару, и это пора бархатного сезона была для него самой блаженной и желанной. Отдых был его размерен и определен многолетней традицией. Он заранее бронировал один и тот же номер люкс в санатории "Кавказская Ривьера" на самом верхнем этаже этого затейливого заведения, с видом на море. Там его знали, любили за щедрые чаевые и позволяли много того, что не позволяли другим отдыхающим. Первые дни он по традиции просто отсыпался, на всю ночь оставляя окна открытыми, давая морскому воздуху вдоволь провентилировать его отравленные импортными сигаретами, скипидаром и красками легкие. Днем он один раз выходил пообедать, ел плотно и много, тем более что его конституция позволяла ему безболезненно поглощать любые количества калорий без последствий для лишнего веса и внешнего вида. С собой в номер он забирал много фруктов, шоколада и несколько бутылок марочного абхазского вина. Именно оно было тем снотворным, что позволяло ему так долго вести эту сонную жизнь. На четвертый день Кучумов впервые сходил на пляж и пробовал теплоту морской воды. На пятый вечером он прошелся по набережной, сходил в кино. Теперь для исполнения программы полноценного отдыха нужно было выполнить только один пункт программы. Но именно с этим у него вышла заминка. Год выдался неурожайным на женскую красоту. Нет, женщины были, и много, и хорошеньких, и молодых. Но Игорь Викторович благодаря своей богемной профессии был разбалован женской красотой. Он и сам был красив: высокий, с длинными, до плеч волосами, с породистым, фотогеничным лицом. По советским меркам он одевался не просто хорошо, а по-буржуйски хорошо. Всегда в широкополой шляпе, с неизменной затейливой тросточкой в руках, в пошитом по мерке костюме. На правой руке он носил перстень с большим бриллиантом. Теплая погода и прогретое за лето море позволяли Кучумову рассмотреть не только лица, но и фигуры купающихся красоток. Было много соблазнительных фигурок, было много прелестных лиц, но что-то не сходилось для Кучумова в этот раз. Одна из возможных кандидаток была не то с мужем, не то с любовником, за другой уже ухаживал старый знакомый Кучумова, известный актер и ловелас Виктор Андриевский. Они были хорошо знакомы, как раз по этому, своему главному увлечению в жизни, не раз ухаживали за одними и теми женщинами их богемного полусвета, так что изображать невинность не стали. Когда они случайно встретились около раздевалки, актер одними губами спросил Кучумова: — Как она тебе?
— Хороша, чертовка! Поздравляю.
— Пока не с чем, — честно признался актер, и помахал рукой своей жгучей брюнетке. Но через пару дней Кучумов увидел их снова, и понял, что искомое событие произошло, настолько лицо актера было довольным, и уже чуточку скучающим.
Дни шли, замаячил уже конец отпуска, и художник начал подумывать о том, что в этот раз впервые уедет из Сочи без "звезды на фюзеляже", как называл эти курортные романы один его знакомый, сталинский ас. Но наконец, он увидел женщину, которая поразила Кучумова с первого взгляда. Это произошло все на том же пляже. Сначала он увидел только фигуру, и это не были западные девяносто-шестьдесят-девяносто, уже активно атакующие советское общество. Она вышла из кабинки в раздельном купальнике, довольно традиционном, советском, без потуг на западные мини-бикини. Но и без этого у Кучумова перехватило дыхание. Высокая, с длинными ногами, с широкими бедрами и упругими ягодицами. При этом женщина имела удивительно тонкую талию и высокую, крепкую грудь. Присев на бордюрный камень Кучумов достал из кармана своего летнего пиджака блокнот, авторучку, настоящий «Паркер», и быстрыми, точными движениями начал набрасывать на листе картину происходящего. Сначала уходящую женскую фигуру, потом, несколькими штрихами — море, затем чайку сбоку. Когда женщина вышла из воды, он нарисовал и её выходящей из моря, но только вид был ближе, женщина была изображена по колено в воде. К тому времени, когда незнакомка вдоволь накупалась, Кучумов убедился, что она хороша во всех смыслах. Безупречных форм лицо, прекрасная кожа и просто удивительной красоты глаза. Женщина была молода, художник дал ей на вид лет двадцать пять, не более, на ее пальце имелось обручальное кольцо, а тонкие полоски по низу живота говорили о том, что не так давно она родила ребенка. При этом такого пьянительного коктейля сексуальности Кучумов еще не встречал. Когда женщина, накупавшись, оделась и пошла к выходу, он встретил ее по-джентельменски. Приподняв свою традиционную широкополую шляпу, он произнес и столь же традиционную для него фразу: