— Вы знаете, Василий Андреевич, что два месяца назад ваша жена обратилась в мировой суд, с требованием взыскать с вас полагающиеся алименты в пользу вашего сына?

Коник сразу мрачнеет:

— Ну, знаю, и что?

— Суд рассмотрел ее исковое заявление и постановил взыскать с вас сумму алиментов за три года в размере ста пятидесяти шести тысяч, шестисот рублей сорока трех копеек.

Даже Астафьев в прихожей слышал, как Коник подскочил на месте, так что заскрипели пружины кресла.

— Это ж… с какого хрена такая сумма набежала?! Я за это время столько не заработал. У меня зарплата то всего тысяча двести!

Голос пристава продолжал оставаться весьма ровным:

— Мы знаем, какая у вас зарплата, она составляет одну тысячу шестьсот рублей по справке предоставленной частным предпринимателем Айвазяном. Мы не спрашиваем, что вы делаете у Айвазяна на такую зарплату и как вы сумели выжить на нее. Но по законам Российской федерации, если зарплата ответчика ниже предельного уровня, все равно алименты взымаются со средней зарплаты российского гражданина, и от этого высчитывается одна треть. Средняя зарплата у нас по стране сейчас составляет…

В это время в прихожей Астафьев осторожно вскрыл мобильный телефон Коника, вытащил аккумулятор, затем симку и сломал ее. Потом он ее старательно распрямил и снова сунул в мобильник. Подключать его он не стал, а зачем-то начал стирать отпечатки пальцев. Потом остановился, покрутил у виска пальцем, дескать — совсем с ума сошел. А пристав продолжала мерно зачитывать свои бумаги:

— От нее высчитывается одна треть. Что в вашем случае составляет 4 тысячи, триста пятьдесят рублей. Умножьте все это на три с лишнем года, вот вам и нужная сумма.

Коник был сражен:

— Это кто ж такое изуверство придумал?

Зудов засмеялся.

— А ты будто не знаешь? Где у нас в стране законы принимают?

Между тем Коник продолжал возмущаться:

— Вот это да! Я тут последний хрен без соли доедаю, а эта овца сразу бобла на тачку должна огрести?

Зудов снова не выдержал:

— Да что-то не заметно, что ты сильно голодаешь. Вон у тебя и видик, и спутниковая антенна, и плазма стоит.

Коник не считал это шиком:

— И что тебе плазма? Подумаешь — плазма!

Госпожа пристав была настроена не так скептично:

— Вот с этого мы и начнем нашу опись арестованного имущества. Когда вы брали плазменный телевизор, документы на него есть?

— По весне я брал ее. Да хрен его знает, где эти документы, сейчас попробую найти.

Было слышно, как Коник выдвигал и задвигал обратно многочисленные ящики. Тем временем Астафьев продолжил экскурсию по его квартире. Открыв один из шкафчиков в прихожей, он обнаружил там черную, вязаную шапочку. Вытащив ее, Юрий убедился, что это не просто шапка. У ней прорезаны отверстия для глаз. Положив на место шапку, Юрий проскользнул на кухню. Минут через десять он появился в зале и сообщил своим временным коллегам:

— У него там в кухне и микроволновка, и холодильник новый.

— Да! — Восхитилась девушка. — Давайте сходим, посмотрим.

Они все выходят в кухню, а Астафьев уже шурудит по полкам стенки, открывает шкаф.

Через полтора часа предельно злой Коник провожает своих незваных гостей. Он так до конца и не понимает смысла всей этой процедуры:

— То есть я теперь что, не могу всем этим пользоваться? — Спросил он.

Пристав пояснила:

— Можете, пожалуйста, пользуйтесь. Но если через неделю вы не начнете выплачивать алименты жене, мы приедем и заберем все это. Потом все это будет продано, и деньги уйдут вашей бывшей жене и ребенку.

— До свидания, — говорит второй пристав. Коник кривиться:

— Да уж не дай боже! Век бы вас всех не видеть!

Они все выходят из подъезда, садятся в машины и отъезжают. Минут через десять из дома вышел и Коник. Он сел в маршрутку и поехал куда-то в центр города. За ним неотлучно следовала машина с операми. Вот Коник зашел в ЦУМ, прошел через большую часть зала и скрылся в отделе, торгующем дисками. Вскоре он вышел оттуда с рослым крепышом с окладистой бородкой. Они вышли из здания, закурили, и Коник начал ему что-то рассказывать, активно махая руками. Бородач явно злился, что-то выговаривал собеседнику. Рядом с беседующими прошел Шаврин, за их спинами он задержался, сделал вид, что ждет кого-то. Коник между тем достал мобильник, и, пожимая плечами, подал его бородачу.

Колодников, наблюдающий за этой беседой из машины, доволен.

— Похоже, это и есть третий член банды. И по приметам весьма похож. Мне кажется, это и есть главарь. Паша…

Зудов, сидящий на переднем сиденье, в это время снимал всю сцену на видеокамеру:

— Узнаю про него все, не переживай.

Тут в машину подсел уже успевший переодеться в гражданку Астафьев. Он доволен.

— Ага, прибежал!? Как я его с мобилой подцепил?

— Молодец! Что-нибудь еще там нашел? — Спросил Колодников.

— А как же! В прихожей шапка с прорезами для глаз, в зале в шкафу камуфляж, на кухне штук двадцать патронов к Макарову. В банке из-под чая.

— Хорошо! Хоть что-то ему можно будет предъявить.

В это же время Мазуров в белом халате, накинутом на плечи, шел по коридору Торского психдиспансера. Его сопровождал сам главврач сего печального учреждения. В палатах без дверей было видно сидящих и лежащих на кроватях людей, некоторые из них заинтересованно глазели на нового человека. Но Мазуров не обращал на это внимание. Для него сейчас главное — слова доктора:

— Он попал к нам из инфекционного отделения, — рассказыл тот. — После того, как его подобрали в лугах, думали, что у него были просто ушибы. Но потом догадались сделать анализы и выявили у больного мышиную лихорадку. Стало понятно такое его бредовое состояние и вообще… То, что он выжил, это просто чудо. С такими травмами, с такой болезнью редко кто выживает.

Мазуров пояснил:

— Он зэк, а они живучие, поверьте мне, я их много повидал. Выживет там, где нормальный человек крякнет. А потом что было?

— Потом он начал поправляться, начал приходить в себя. Так как у него был перелом нижней челюсти, он долго не мог говорить. А потом заявил, что он не помнит, кто он, не знает, откуда. Делал он это вполне логично, никаких подозрений у нас не возникло. Мы и объявили его в розыск. Вот его палата.

Они прошли в дверной проем, конечно, без дверей. На кровати лежал вниз лицом человек. Мазуров подошел к спящему человеку, несколько секунд рассматривал его. Потом он изменился в лице, брови поднялись высоко вверх. Мазуров нагнулся и тронул спящего за плечо:

— Николай, посыпайся!

Тот перевернулся лицом вверх, и Мазуров кивнул ему:

— Ну, здравствуй, Николай Савельев. Привет тебе от сестры, Ирины, только сегодня ее видел. Скажи мне, Колян, за что ж ты убил своего лучшего друга, Касатика?

Колян поднялся с кровати, сел:

— Я почему-то так и думал, Иван Михайлович, что вы за мной приедете. Не думал только, что так быстро.

— Так все-таки, Николай, за что ты убил Касатика? — Настаивал Мазуров.

— Да, это все Шмыга. Его давно надо было грохнуть, еще там в зоне. Его там не опустили только потому, что Касатик за земляка заступился. А тут припер он нам эту водку на Россошь, сам чуть не пузырь выжрал и давай понтовать. Толкал нам, что Конопля предлагал ему короноваться, что он на пересылке в Вологде был смотрящим. Я ему для правилова по сопатке раз съездил, тут он козырей своих и выкатил…

Берег реки, вечер, надсадно квакают многочисленные лягушки, горит костер. Шмыга летит на землю после удара Коляна, утирает разбитый нос и, с ухмылкой говорит:

— А зря ты, Колян, свои шатуны распускаешь. Я ведь могу Сашке тебя сдать с потрохами.

Шмыга — высокий, худощавый парень с нагловатой улыбкой на лице. Колян встает над ним, с издевкой в голосе спрашивает: