Снегопад прекратился через час, превратив тайгу в декорации сказочного фильма. Несколько минут стояла первозданная тишина, сразу напомнившая Шалимову классическое "белое безмолвие", а затем налетел ветер, застонали деревья, скидывая на путников со своих веток снег.

— Хреново! — обернувшись к Шалимову крикнул Семён. — Это может быть надолго.

На их счастье ветер, покуролесив часа два, так же внезапно стих. Ещё через час ровная строчка следов привела их к подножию небольшой горной гряды.

Пятидесятиметровые скалы встали на их пути отвесной стеной, и обойти их не имелось никакой возможности. Прижатым к этой естественной преграде Лальку и его спутнику пришлось карабкаться вверх по единственной более пологой расщелине. Когда Шалимов с майором взошли на очередную сопку, два их невольных спутника уже поднялись достаточно высоко. Бабич сразу сорвал с плеча автомат, но, прикинув расстояние, поморщился.

— Эх, сейчас бы мне СВД или хотя бы АК-47!

Он всё же сделал попытку и дважды выстрелил по скале, благо с вершиной сопки она была, чуть ли не одного уровня. Смотревший на всё это в бинокль Шалимов скорректировал друга.

— Чуть левей.

Бабич выстрелил ещё дважды, затем не удержался и разразился длинной очередью, но и в этот раз пули миновали карабкающегося на последний уступ Матвея. Тот явно ускорил ход, сверху ему подал руку его подельник, и, в два рывка оказавшись на вершине, Матвей исчез из виду. Зато Лалёк выпрямился во весь рост, и символическим жестом всех стран и народов просемафорил надоедливым землякам одну вечную фразу: "Хрен вам!" После этого, опережая очередь майора, он мгновенно упал на землю.

— Выпендривается, падла! — сказал Семён, опуская автомат.

— Ты побереги патроны-то, — выговорил ему Шалимов. — А то будешь так палить, так скоро с ними придётся на кулачках схватиться.

— Да, это верно, — поморщился майор, набивая опустевший магазин. — Пошли, — скомандовал он.

Через полчаса они подошли к подножию скалистой гряды. Шалимов опасливо посматривал вверх, и не зря. Первый падающий камень он заметил в самом начале его недлинного полёта.

— Назад! — крикнул он, дёргая зазевавшегося Бабича. Они еле успели отскочить, как здоровущий булыжник размером с телячью голову приземлился в тот самом месте, где они только что находились. Шалимов не успел перевести дух, как уже майор дернул его на себя и поволок в сторону, обратно на склон сопки. И как раз вовремя. Уже целый камнепад начал засыпать подножие скалы.

— Уходим, — скомандовал Семён, и лишь удалившись на безопасное расстояние, перевёл дух. — Ладно, всё равно надо на ночлег вставать.

— Нам что теперь, совсем туда не подняться?

— Ну, еще чего! Уйдут как миленькие, никуда не денутся, ночью на этих скалах не выживешь. Замерзнешь. Давай разводить костер.

Он оказался прав. Когда на следующее утро они снова подошли к скале, их приветствовал только заунывно посвистывавший в камнях ветер.

— Ушли? — спросил опасливо разглядывающий вершину Шалимов. — Не навернут они нас камнем по башке?

— Ушли. Что они, дураки там сидеть всю ночь.

— А нам что теперь делать? Туда?

— Да, придётся подниматься здесь, — кивнул Бабич на всё ту же расщелину, — больно долго обходить все эти скалы. Так день придется затратить, а потом мы их хрен найдем и фиг догоним.

Первые тридцать метров они преодолели играючи. И склон был более или менее пологий, и шли они ещё с азартом. Но затем пошла почти отвесная скала, именно по ней карабкался Матвей под пулями майора. Первый шёл Бабич. Внимательно рассмотрев путь, по которому ему предстояло пройти, тот задумчиво произнёс: — Всегда знал, что эти двое козлы, но не знал, что к тому же ещё и горные.

Через десять минут им было уже не до смеха. Шалимов всем организмом чувствовал разверзшуюся под его ногами бездну, крупные мурашки, пробежав по спине, двумя потоками уходили к немеющим пяткам.

"Господи, что ж мы попёрлись в эти долбанные горы, нет чтобы обойти!? Всё этот мент поганый — долго, долго! Навернёшься тут со всеми потрохами, пока долетишь до земли сто раз обделаешься и сдохнешь от страха ещё в полёте".

Но майор упрямо карабкался вверх, находя опоры своим слоновьим сапожищам, и Михаил старался повторять его движения след в след. Хуже всего было то, что зверски мёрзли кисти рук. Стылый ветер пробирался сквозь одежду до самого тела, холодя обильный пот на спине журналиста.

Примерно на середине пути Бабич позволил себе передохнуть, всё так же находясь в классической позе «человека-паука».

— Мишка, как ты там? Ползёшь? — не оборачиваясь хриплым от напряжения голосом, спросил майор.

— А куда я, нахрен, денусь!.. Если б упал, ты бы это слышал. Орал бы я до самого низа, материл тебя. Теперь только вверх… Можно, правда, и вниз, но это слишком быстро, больно и неохота, — так же тяжело отдуваясь, отозвался Шалимов.

Он не грешил против истины, подняться то он мог, а вот спуститься этим же путём — никогда!

— Молодец, — похвалил его майор, — просто этот… Как его? Тигр скал что ли?

— Снежный барс, — нехотя поправил Михаил.

— Вот-вот! Именно он. Поползли дальше, мой Шер-Хан.

"Сам ты Хер-хан! Завёл, хрен знает куда!" — подумал Шалимов, но воздержался высказаться вслух. Все же он был снизу.

До вершины оставалось совсем немного, скала в этом месте пошла совсем отвесно, Семён с трудом нашёл несколько неприметных выступов и трещин что бы закрепиться. Он поднялся ещё повыше, до вершины оставалось рукой подать, но на этом, последнем участке как назло совсем уже не было ни одной трещинки. Его низкорослый предшественник, Матвей, прошёл этот участок только с помощью своего длинного друга. Майором овладело нетерпение, и он, собравшись с силами, подпрыгнул и, зацепившись за скалистый гребень начал, было, подтягиваться, но внезапно замер. Уже занявший его позицию журналист увидел, как тот начал медленно сползать вниз.

— Ты куда, ты чего, Семён? — удивлённо спросил Михаил. — Столкнешь же меня!

— Держись… как-нибудь… там растяжка, — свистящим от напряжения голосом отозвался майор.

Шалимов глянул вверх и увидел еле заметную, тоненькую ниточку. Пристроена она была чрезвычайно хитро. Этот участок скалы представлял из себя некое подобие полукруглого вертикального желоба, и растяжка как раз и пересекала этот желоб от одного края к другому. Бабич в запарке ухватился за верхний край скалы и лишь затем увидел в каких то десяти сантиметрах от своих пальцев, прямо перед глазами, тонкий поводок смерти. Хуже всего было то, что за это время Шалимов поднялся вверх и занял те выступы, на которые перед этим броском опирался майор. Если бы Семён попробовал вернуться на своё место, чуть левей того, где висел сейчас, то отдавил бы журналисту пальцы. А Михаил и так еле стоял на самых кончиках ног, как балерина на пуантах. Так что майор завис, тщетно пытаясь найти ногами хоть какую-то опору в полуметре от головы журналиста.

— Мишка, обойти её сможешь? — прохрипел он. Шалимов осмотрелся и отрицательно мотнул головой.

— Нет, тут вообще не за что уцепиться. А там, в самом деле, граната?

— Да, я отсюда запал вижу… Чека разогнута…

— Если ножом её?… — начал, было, Шалимов, но даже не закончил фразы, настолько это было бессмысленно.

Время шло с пугающей быстротой, Бабич коротко простонал.

— Ты что, Сема? Руки устали?

— Мёрзнут, — прохрипел тот в ответ. И тут у Шалимова мелькнула отчаянная мысль.

— Слушай, у меня в перочинном ноже есть ножнички, помнишь — ты ещё ногти ими постригал? Может ими попробовать.

Семён несколько секунд молчал, потом прохрипел: — Давай… Всё равно делать нечего.

Шалимов торопливо нашарил в кармане толстый, швейцарский перочинный нож, неразлучный спутник журналиста последние пять лет. Открыв небольшие щипчики, острые и надёжные как всё швейцарское, он поднял руку с ними вверх. Бабич, повиснув на левой руке, опустил правую руку, несколько раз подул на неё, пытаясь согреться, и лишь потом протянул её Михаилу.