— Даже если так, — явно нервничая, продолжал юноша. — Даже если ребенок будет найден…

— Тогда твои обязанности и вовсе не вызывают сомнений, тем более что существует множество запечатленных прецедентов, — снова прервал его Чезру. — И они не так уж сложны. Ты будешь следить, чтобы о ребенке хорошо заботились на протяжении первых десяти лет его жизни. Не слишком обременительная задача, как мне представляется.

— А как насчет его обучения? Кто будет наставником нового Гласа Бога в вопросах веры?

Эакима Дуана снова разобрал смех.

— Он сам будет твоим наставником, если пожелаешь! Неужели ты так до сих пор ничего и не понял? Этот ребенок появится на свет, в совершенстве зная и понимая учение ятолов. Ты все еще сомневаешься? — Чезру посмотрел в глаза ошеломленному юноше, — Ну что ж, это вполне понятно, — добавил он, пытаясь его успокоить. — Потому что ты никогда не был свидетелем чуда Возрождения. А я был! И даже не свидетелем, а непосредственным участником. Я хорошо помню те дни, и никакой наставник, поверь, мне тогда не требовался. Я вообще ни в чем не нуждался, кроме того, чтобы дожить до возраста Сознательности, и я понимал все о нашей религии, и дурное, и хорошее, лучше любого из окружающих. Тебе нечего бояться, мой юный друг. Время твоего служения в доме Чезру едва ли продлится более десяти лет.

Если слова Эакима и успокоили Мервана Ма, это не было заметно; более того, судя по выражению его лица, юноша испытывал прямо противоположные чувства.

— Ты ведь знаешь, что это так, — сказал Чезру.

— Конечно… но мне все равно неприятно это обсуждать, так же как и твою смерть, Великий.

— Ах, какие нежности! — Дуан рассмеялся и похлопал молодого человека по плечу. — Ты должен служить мне, а потом опекать следующего Гласа Бога, пока он не достигнет возраста Сознательности. И после этого ты сможешь считать себя свободным от всех обязанностей по отношению к Чезру. Так всегда было, так должно продолжаться и дальше.

— Все, что я люблю…

— Ничто не мешает тебе присоединиться к Чезру, став одним из жрецов. По правде говоря, я был бы разочарован, если бы ты не раскрыл своих возможностей в деле служения Богу. Из тебя получится прекрасный ятол, друг мой, и как таковой ты окажешься очень полезен для следующего Чезру. Если хочешь знать, я уже написал подробное письмо моему преемнику и Совету жрецов, в котором изложил свою уверенность в твоих высоких потенциальных возможностях.

Казалось, эти слова несколько успокоили Мервана Ма. Он покраснел от смущения и опустел взгляд.

На что Эаким Дуан и рассчитывал. Он действительно привязался к молодому человеку и знал, что будет скучать по нему, когда в следующей жизни достигнет возраста Сознательности. Но на этом служение Мервана Ма должно закончиться. Не стоит рисковать, слишком долго оставляя подле себя такого смышленого человека.

Затянувшиеся близкие отношения — вещь опасная.

Мерван Ма шел по коридорам дворца, сооруженного в основном из мрамора, белого, розового и нежно-желтого, добываемого в Косиниде, провинции на юго-востоке страны. Воздвигнутые из белого с красными прожилками камня, сужающиеся кверху, богато отделанные колонны были распространены в архитектуре зданий на северо-западе, в предгорьях Пояса-и-Пряжки на границе Бехрена и тогайских степей. Воображение часто рисовало юноше картину виноградных лоз, обвивающих эти колонны.

Сандалии Мервана Ма — кожаные, на мягкой подошве — позволяли ему передвигаться почти бесшумно, однако эхо его шагов разносилось по всему огромному дворцу, где потолки закруглялись изящными сводами, что позволяло отражать каждый звук. Молодой человек часто бродил в одиночестве по дворцу, любуясь искусно вытканными гобеленами и изумительной мозаикой на полу огромных залов. Во время таких прогулок он чувствовал себя затерявшимся в безбрежной вселенной.

Сейчас он остро нуждался в том, чтобы ощущать себя частью чего-то большего, чем он сам; большего, чем бренная человеческая плоть. Великий снова завел разговор о приближающейся смерти. Как он мог так спокойно относиться к этому?! Как он мог оставаться на позиции «здравого смысла», когда речь шла, ни много ни мало, о конце его жизни?

Мерван Ма глубоко вздохнул. Он завидовал своему господину, да и вообще любому человеку, способному так легко воспринимать конечность собственной жизни. Мерван Ма был образованным, набожным пастырем. Он молился каждый день, исполнял все положенные ритуалы и наставления религии. Верил в загробную жизнь, в будущее вознаграждение за подобающее поведение. Все это правда. И тем не менее насколько жалкой выглядела его вера по сравнению с величественным спокойствием Чезру!

Может, с возрастом он сам станет таким, надеялся Мерван Ма. Может, настанет день, когда он так же легко будет воспринимать мысль о неизбежности собственной смерти, когда она станет для него всего лишь концом одного путешествия и началом следующего.

— Нет, — вслух произнес он.

Упав на колени, юноша прижал ладони к глазам в позе покорности и сожаления о том, что все его существо противилось мысли о смерти. Нет, никогда ему не достичь таких высот, как Глас Бога! Никогда не прийти к пониманию таинства жизни и смерти, доступному Эакиму Дуану, и, по-видимому, только ему одному! По крайней мере, не в этой жизни. Может, просветление снизойдет на него по ту сторону мрачных дверей.

Сделав глубокий вдох, Мерван Ма поднялся и двинулся дальше. Он понимал, что опаздывает, что остальные наверняка уже собрались в Зале Вечности вокруг священного сосуда, Кубка Чезру. Маду Ваадан, надзирающий за церемонией жертвоприношения ятол, скорее всего, уже подготовил священный нож, наполнив его полую рукоятку маслом. Однако без Мервана Ма ритуал не начнется.

Эаким Дуан продолжал с удовольствием поглощать лакомства, поданные ему на завтрак, глядя на заснеженные горные вершины. Он знал, что сейчас происходит в Зале Вечности, и понимал, какая опасность угрожает ему и его тайне каждый раз, когда проводится этот ритуал. Однако за прошедшие столетия беспокойство Чезру по этому поводу потеряло свою остроту. Он сам учредил его столетия назад и с тех пор столько раз был свидетелем жертвоприношения!

Нет, не учредил, а просто изменил, с тем чтобы скрыть свою тайну. С самого начала существования религии ятолов избранные жрецы ежемесячно наполняли Кубок Чезру кровью, расположившись вокруг него и по очереди делая надрезы на запястьях, пока уровень жидкости в широком, глубоком сосуде не достигал отмеченной линии. Этот ритуал и полученная в результате него кровь имели чрезвычайную значимость для Эакима Дуана, поскольку в дно священного сосуда был вправлен магический драгоценный камень — обладающий огромным могуществом гематит. Сразу после окончания ритуала Эаким добавлял в священный сосуд собственную кровь. Тем самым между ним и гематитом создавалась необыкновенно прочная связь, ощущаемая даже на большом расстоянии. Это было жизненно важно для Чезру, и не только потому, что он часто прибегал к магической силе этого камня. Жизненно важно потому, что он знал: случись с ним какое-то непредвиденное несчастье — кинжал убийцы, например, вонзенный в спину, — и связь с гематитом даст возможность его духу покинуть умирающее тело.

Для Дуана здесь существовала одна реальная опасность. Она возникала в процессе наполнения Кубка — хотя жрецы-ятолы по традиции участвовали в ритуале с завязанными глазами, одного взгляда в Кубок, уровень крови в котором окажется настолько низок, что обнажится дно, было бы достаточно, чтобы вызвать ужасные подозрения. Жрецы-ятолы считали использование магических драгоценных камней кощунством, и вид одного из них, вправленного в дно едва ли не самой почитаемой в Бехрене святыни, Кубка Чезру, вызвал бы праведный гнев любого ятола. Драгоценные камни являлись одним из элементов власти ненавистной церкви Абеля, властвующей в северных землях Короны, и эта церковь своим могуществом была обязана именно их магической силе. Несколько столетий назад, еще до первого возвышения Эакима Дуана, ятолы объявили магические камни орудием демона, посредством которого он мог овладевать душами людей.