— Господи, да мне надо бежать! — воскликнула она, глядя на часики на вытянутой руке. — Я уже не знаю, ухожу я или прихожу! Какой ужас! — И она лучезарно улыбнулась, будто озорной ребенок, Элеанор Торн, но та все еще казалась обеспокоенной.

— Барбара, — монотонно произнесла она, — такая привлекательная девушка, как ты, должна вести себя очень осторожно, потому что мужчины тобой интересуются. Очень осторожно.

— Сказала бы я! — с понимающим видом тягостно вздохнула Барбара, отдав должное серьезным предостережениям медсестры Торн, но тут же снова приняла веселый вид. — Сегодня здесь, завтра там, — легко пропела она, — и пусть все плохое нас не тревожит, они ведь такие дети, в самом деле…

— Будь умницей, дорогая, — сказала медсестра Торн, и в ее голосе еще чувствовалась бесконечная печаль. Затем она наклонилась, чтобы поцеловать девушку в щеку, осторожно, стараясь не запачкать ее, но тем не менее весьма ощутимо надавив плечом.

— До свиданья! — сказала Барби, от всего сердца улыбнулась и помахала рукой, а затем толкнула дверь, открыла ее и ушла.

Медсестра Торн пересекла комнату по направлению к дивану и улеглась, положив руку поверх своих наполовину прикрытых, блестящих глаз.

В то время когда Барби дошла до веранды Клиники и стала спускаться по парадной лестнице, было очевидно, что ее воодушевление поуменьшилось и в ней больше не чувствовалось «сияние чистой радостью от жизни», которое было ей так свойственно и отличало ее среди остальных.

Прогуливаясь вдоль дороги, посыпанной галькой, теперь она уже не казалась просто частью окружающего, с легким пальто, перекинутым через руку, с плоской сумочкой, крепко прижатой к груди, свободно размахивая другой рукой, чтобы не испортить силуэт, если кто-то посмотрит на нее из окна Клиники.

Идти на высоких каблуках было неудобно, но она выдерживала это неудобство со снисходительностью, смотрела с интересом вниз, на носки своих туфель, такие маленькие, и даже с оттенком какой-то гордости. И она шла по дорожке маленькими детскими шажками и думала, что она никогда не была совсем одна. И, видимо, так оно и было.

Она дошла до выхода, и от буквально животного чувства присутствия поблизости какого-то другого существа ее плечи вздрогнули и передернулись, и, когда из-за поворота выехала машина, обгоняя ее по дороге, то глядя на ее спину, то на изгиб ее ног, можно было представить, что она чувствует каждый шов на своих чулках, блестящих и плотно облегающих, вся словно натянутая стрела.

Это был Ральф Эдвардс за рулем кабриолета своей соседки.

— Ну привет, — сказал он, сбрасывая газ, когда поравнялся с Барби, а затем останавливая машину в нескольких ярдах впереди нее. Он наклонился и открыл перед ней дверцу машины. — Залезай, я тебя подброшу.

Он произнес это мимоходом, без следа от его обычной усмешки.

Следующий шаг девушки был в направлении двери машины, но она остановилась, как будто бы ее к этому принуждали, и спросила почти раздраженно:

— Зачем, какой дорогой ты едешь?

— Я имел в виду — к автобусной остановке, — сказал Ральф, нахмурившись. — Я еду в школу, но если тебе по пути, я могу тебя подбросить… — он взглянул на часы, — у меня, похоже, еще есть время.

— О, тебе об этом не нужно беспокоиться, — сказала Барби, оглядев свой путь. — Такой чудесный день! — И она лучезарно улыбнулась, обернувшись вокруг, и на мгновение показалось, что она обожает всех, и саму себя тоже, а затем, подарив свою улыбку всему окружающему, она наконец подарила ее и молодому человеку, потому что он тоже должен был разделить ее радость от жизни.

— Ну так залезай, — сказал он, наклоняясь по направлению открытой двери, явно в нетерпении. — Я могу куда-нибудь тебя подбросить.

Она засмеялась, словно какой-нибудь идиот-ухажер бросил жемчуг к ее ногам.

— Нет, на самом деле, — она дотронулась до волос, рассеянно глядя мимо него. — Такой чудесный день…

— Пожалуйста, Барбара, — искренне произнес юноша. — Я хочу поговорить с тобой.

Барбара пристально посмотрела на него, вероятно, так же она смотрела бы на маленького мальчика, чье шутовство было каким-то забавным, но трудным для понимания. На сиденье рядом с Ральфом Эдвардсом, как низкий подлокотник, отчеркивающий границу между ними, лежала большая книга.

Затем, все же не поверив в его кажущееся отчаяние, она уселась на сиденье, хотя постаралась отодвинуться подальше от него и поближе к своей двери.

— Ну хорошо, если недолго, я не возражаю, — сказала она, все еще улыбаясь. — Такой приятный день для прогулки на автомобиле.

И они поехали.

Держа руль, Ральф Эдвардс, словно бы ему передалась энергия и мощь машины, тут же забыл о собственной стеснительности.

— Мне нужно было заехать за книгой, — сказал он, объясняя. — Я вчера забыл ее в диспансере. — И, словно в подтверждение этого, он кивнул, с каким-то тотальным безразличием, в сторону мышиного цвета учебника, который лежал на сиденье между ними, затем поднял его и положил на пол под сиденье. — Экзамен сегодня днем, — продолжил он, — по биохимии.

Они выехали на бульвар, все больше набирая скорость, и ветер рывками затрепетал в машине, задувая через лобовое стекло, и неистово шарил по их лицам, врываясь через опущенные боковые окна. Было очевидно, что от этого прическа Барби пострадает самым ужасным образом, и она обеими руками схватилась за голову.

— О, это ужасно! — вскричала она.

Ральф слегка замедлил ход.

— Лучше ехать вот так, — сказал он беспечно.

Барби посмотрела на него многозначительным мрачным взглядом, выражая свою раздраженность, и стала закрывать окно со своей стороны.

— В этом больше смысла, — жестко сказала она, а затем уселась обратно и неотрывно уставилась в боковое окно со своей стороны.

На мгновение Ральф сосредоточился на дороге, затем, пару раз посмотрев на Барби, он начал напевать без слов, пресыщенный, постукивая кончиками пальцев по краю руля. Он включил радио, отыскал на волнах популярную танцевальную программу, «Танцплощадка», и стал уверенно напевать чуть громче.

— Любишь танцевать? — спросил он девушку, из осторожности не отрывая глаз от дороги.

— Я? — ответила Барби со смешком, который был одновременно беззаботным и удивленным. — Люблю! — сказала она решительно и начала напевать свой собственный мотив, уставившись вперед.

Ральф Эдвардс полностью повернулся к ней и оглядел ее с ног до головы. Он начал было говорить, но его голос вдруг прервался, и он смущенно рассмеялся и достал сигарету из кармана рубашки.

— Ты куришь? — спросил он, протягивая ей пачку, но, пока он так долго смотрел на девушку и протягивал ей сигареты, машина съехала на один из откосов дороги, и ему пришлось неуклюже выруливать, чтобы избежать столкновения с указателем на насыпи.

Между тем Барби, притворившись, что не заметила этого инцидента, ответила, пытаясь перекричать весь этот грохот.

— Я не курю, спасибо.

— Ты не куришь? — спросил Ральф, в том же тоне, как будто ничего не произошло. — Правда? — Он выдавил усталую улыбку, словно намекая, что она была слишком добродетельна для него. Однако Барби по-прежнему была поглощена тем, что сосредоточенно делала вид, что ничего не заметила, и так увлеклась, что не заметила даже его слов.

— А ты ничего больше сказать не хочешь? — поторопился юноша снова задать вопрос. — И почему так? — Он улыбнулся ей белоснежной улыбкой, но Барби продолжала напевать, вообще не глядя в его сторону.

Затем они остановились на светофоре, на спокойном перекрестке, где сигнал светофора казался бесконечно красным.

— Скажи, ты знакома с этим парнем, Эйхнером? — спросил неожиданно Ральф своим тоном школьника. Поскольку мотор был заглушён, теперь его голос звучал гораздо громче, чем обычно.

Барби вздрогнула и озабоченно осмотрелась по сторонам.

— Кто, Фред? Ты что имеешь в виду?

Недалеко от машины, на углу, стоял мальчишка, склонившись на одно колено, развязывая пачку дневных газет; суконная сумка цвета оранжевого щербета с потертыми черными штампами лежала, свернутая, на солнце у его ног.