— Это Мэйдстоун, — сказала она торжественно, — оригинальный. Доктор Мэйдстоун работал над дизайном, а воплотили его Талботы. Доктор Мэйдстоун. Он был главой отделения в течение долгих лет, потрясающий человек. Он уже умер, он умер в 1943 году.

Молодой человек слегка покачал головой и улыбнулся, и она продолжила.

— Вся наша аппаратура для терапии короткими лучами, конечно, взята у Олдриджей. — Молодой человек кивнул, и медсестра Джексон окончательно закрыла книгу. — О да, я была в отделе закупок, — сказала она, почти что мрачно, но все же позволив ему улыбнуться. — Это было десять лет назад.

На самом деле это было тринадцать лет назад, как раз в тот самый день, когда Клиника решила централизовать систему закупки. До этого двенадцать различных департаментов Клиники принимали продавцов, просматривали их каталоги с промышленными товарами и через этих продавцов размещали заказы — уже непосредственно поставщикам, чьи услуги оплачивались позже, через администратора, мистера Роджерса, по предъявлении чеков в его офисе. Затем отделения решили по очереди предоставлять на рассмотрение свои счета и подсчитывать сразу все затраты, чтобы определить среднюю сумму затрат, которую должен был получать каждый департамент. Они обращались к мистеру Роджерсу. А его труд, должна вам сказать, был тогда очень изматывающим, и пока Клиника могла иметь счета с тридцатью семью фирмами одновременно, счета постоянно забывались или терялись в отделениях, и затраты превышали всякие границы. Без разницы — отчитывались об этих тратах или нет. А самой тяжкой его, мистера Роджерса, обязанностью было давать ежеквартальный отчет правлению, группе выбранных общественностью бизнесменов, у которых, в самом еще начале, доктор Хауптман занял много денег. И дальше, когда начала внедряться некая государственная программа оздоровления со скидками и субсидиями, в эту программу захотели включить такой частный институт — эту Клинику. А правление и так давило на мистера Роджерса из-за его непростых отношений с затратами в отделениях, и это послужило причиной того, что этот бедолага в один прекрасный вечер, отчитываясь перед правлением, попросту тронулся умом. Так что пришлось ему провести два месяца в санатории в Аризоне.

В его отсутствие они разработали практику централизованной закупки, через единственного агента, который, так уж случилось, оказался новенькой, только что назначенной главой медсестер, Элеанор Торн. Теперь процедура была приведена в порядок, и отделение могло предоставить свои нужды в виде докладной в офис медсестры Торн. Там это сначала записывали в квартальные затраты отделения, потом подавали заявку в Олдридж и Национальный госпиталь — это два самых крупных поставщика больничного оборудования во всем мире. Поставки принимались тем самым, главным, офисом, открывались, вынимался счет, перепроверялся в листе затрат департамента и в конце концов отправлялся, и счет и контейнер, через Альберта, санитара, прямо в то отделение, которое делало заказ, и там же, в отделении, Альберт оставлял счет, который подписывался главой отделения и отправлялся администратору в офис мистера Роджерса.

Такая процедура была более практична, поскольку отчеты никогда формально не предоставляли правлению. Все же за некоторыми из заведующих отделениями оставалось право делать заказы, не отчитываясь медсестре Торн, но за последние тринадцать лет было всего несколько отдельных таких случаев.

— О, все могло бы быть даже лучше, чем сейчас, я уверена, — говорила Бет Джексон молодому человеку, поскольку тот, казалось, помрачнел. — Кровообращение, — сказала она невразумительно, а затем опустилась на колени и решительно начала растирать его икры и лодыжки. Растерев его ноги до красноты, возможно, до болезненной красноты, она закутала их в толстое полотенце. А затем подняла лицо и заглянула в его глаза. — Вот так! — в довершение воскликнула она, казалось, несколько искусственно, как будто ей нужно было остаться еще на секунду вот так, сидя на коленях. — При такой погоде только пневмонию подхватить, — пообещала она, вставая, — без разницы, знаете ли вы об этом или нет!

Он кивнул из вежливости и мягко рассмеялся. Он был так же юн, как тот мальчик, которого она потеряла на войне. Она привстала, оставив полотенце обмотанным вокруг его ног, и, держа в руке два маленьких носка, отошла в сторону. Она вытянула руку, замерев над электрическим обогревателем, и жест этот не казался небрежным. Наоборот, он был нежным, и слезинка скатилась по ее лицу, оставляя на щеке сверкающий ломаный след. И она повесила эти носки на спинку своего кресла, развернув его к электрическому обогревателю, так, чтобы они высохли.

В завершение этой интерлюдии самым непонятным оказалось то, что Бет Джексон все-таки заказала у молодого человека шесть глиняных вазочек для своего отделения. И заказ этот пришел в офис медсестры Торн. Не как важная посылка, а скорее как неожиданная, и когда ее открыли, это чем-то напомнило те далекие дни до того, как была централизована система закупок. Тогда все эти ящики открывали с неким тайным интересом, задором, как будто это были подарки на Рождество. Но это шло, несомненно, в нарушение порядка, а медсестра Торн, помня это, забыла вытащить счет или вытащила и забыла, что она это сделала, а помимо этого, заодно и напрочь запамятовала, куда она его положила. И, естественно, через три дня она не вписала этот счет в учетный список.

После этого, как следует сосредоточившись, она попыталась восстановить эту сцену в памяти по частям… как Альберт вносит открытую коробку, широкий сосновый ящик, прижимая его к груди… его белое лицо, перекошенное гримасой непонятной внутренней борьбы, а там, где его подбородок касался ящика, или это она так вспомнила, виднелся верх одной вазы, в кружочках из мягкой древесной стружки… и в стружке же лежал, почти спрятанный, дважды сложенный, синий квадратик счета.

И затем он ушел. Фактически ей удалось вспомнить только цифру — 10.95, нарисованную на крышке коробки черным карандашом, и эту цифру она занесла в лист расходов и затрат. Из-за того, что она не была точно уверена в этой цифре, а может, отнеслась к этому с пренебрежением, она нацарапала эти четыре цифры так, что их почти невозможно было различить.

— Это насчет тех глиняных ваз, Эл, — говорила Бет Джексон в офисе медсестры Торн.

Это должно было быть вопросом (Это насчет тех глиняных ваз?), если отталкиваться от способа, которым Элеанор Торн привыкла отвечать. То есть просто: «да, это так, Бет», — и с терпеливой улыбкой пристально смотреть на собеседника.

— О, так вы, значит, слышали? — спросила Бет, допуская, что та же самая улыбка терпения используется по отношению к провинностям других.

— Что я имею в виду, так это следующее, Бет: если мы ведем расчеты с поставщиками, которым неизвестна наша внутренняя процедура — (хотя каким образом новый поставщик мог появиться без моего ведома?), — это влечет за собой неприятности, в частности, для меня. Понятно, о чем я?

После этого Бет нахмурилась.

— Почему, что это значит? — спросила она.

— Вот например, что за проблема у вас с этими глиняными вазами?

— О, это потому что я ничего не сказала про тот заказ, — ответила толстая Бет таким беспечным тоном, как если бы они были две хорошенькие девушки и болтали о своих возлюбленных. Тем не менее Бет тут же представила заново свое отделение гинекологии и свою собственную Джейн Уард, распаковывающую, в отсутствие Бет, коробку с глиняными вазами и деятельно набивая древесной стружкой шахту мусоросжигательной печи, а вместе со стружкой, вероятно, засунув в печь и сложенный счет. Теперь этого уже никак нельзя было проверить.

— Факт тот, Эл, что мистер Роджерс попросил меня с этим вопросом разобраться.

— Он говорил с вами об этом?

— Сказать по правде, Элеанор, у меня насчет этого других мыслей и не было. Когда я об этом думала, мне странным образом казалось, что все в порядке. Но все же это не наше дело, и я сказала это Джейн: «Если они нашли способ отчитаться о своей работе мистеру Роджерсу, другой классный способ, то это сохранит вам нервы». И эта несчастная девочка!