— Извините еще раз. Продолжайте.
— Все началось с вечеринки. Представляете себе молодежные тусовки? Обычные для студентов. Ничего особенного. Она тогда была влюблена в одного парня. Его, кажется, звали Андреем. Фамилия…? Впрочем, не помню.
— И что же?
— На этой тусовке Андрей начал ухаживать за моей подругой. За Викой. А потом она поговорила с ним…
— Шиндякова?
— Да.
— Как поговорила?
— Устроила скандал. Подралась с Викой. Угрожала Андрею. Через неделю его избили на улице.
— Вы думаете, она была в этом замешана?
— Я уверена.
— Почему?
— Она сама потом так говорила.
— Вам?
— Всем.
— А потом?
— Потом была нехорошая история со студенческими деньгами.
— Какая?
— Группа собрала деньги преподавателям на подарки. Деньги эти были у старосты, то есть у нее. Крупная сумма. Тысяч около пятнадцати.
— Вы по стольку собирали?
— Да. Тогда собрали много. А она с этими деньгами исчезла.
— И вы не возмутились? Вы же все — будущие юристы… были. Разве не так?
— Все растерялись. Не ожидали. А она нагло в глаза всем сообщила, что никаких денег не было.
— А группа? — я раздражался все больше и больше.
— Кончилось все тем, что на нее пожаловались в деканат. Ее то ли отчислили, то ли она ушла в "академ".
— А потом? Вы виделись с ней потом?
— Она некоторое время бегала за Андреем.
— А он?
— Он — от нее.
— А как же история с деньгами? Она выплатила?
— Насколько я знаю, нет. Остерегайтесь ее, потому что о ней ходят и другие слухи.
— Какие?
— Я точно не знаю.
Наш разговор становился все бессвязнее. То ли она сказала все, что хотела, то ли почему-то начала нервничать. В ее голосе было столько участия, что это казалось подозрительным. Я подумал, что Секундов, вероятно, спал с ней.
— Спасибо за звонок.
— Не за что. Будьте осторожны. А еще лучше — не связывайтесь с ней вовсе.
— Спасибо за совет. Учту.
— Пожалуйста. Обращайтесь, если что, за информацией.
— Хорошо. Спасибо. До свидания.
— До свидания.
Мне ужасно захотелось пить. Я пошел на кухню и начал пить прямо из носика чайника.
Настя стояла около открытой двери балкона и смотрела на полную луну, висевшую прямо над соседней пятиэтажкой. Теплый ветер проникал в комнату, тормошил ей челку.
— Настя?
Она повернула ко мне заплаканное лицо.
— Ты знаешь, кто звонил?
— Догадываюсь.
— Ты ничего не хочешь сказать?
— Нет.
— Когда мы расстались, я долго пытался понять, кто же ты на самом деле. Я и сейчас этого не знаю. Может быть, даже ты сама этого не знаешь. Я пытался найти ответ в психопатологии Ясперса, в беседах с Секундовым, вспоминал все, что знаю о твоем детстве, но все тщетно. Интереснее другое. Не то, какая ты, а почему ты такая? Ты сама это знаешь?
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Кисыч. Пожалуй, я пойду.
— Мне кажется, что ты путана. У тебя нет случайных связей. Скорее всего, у тебя есть ограниченный круг клиентов. Но как ты к этому пришла — вот вопрос. Почему Таня не такая?
— Оставь, пожалуйста, сестру в покое.
— Может быть, ты дашь мне ответы на мучающие меня вопросы?
— Зачем? Ведь ты же для себя все решил. Ты изучаешь меня, а это значит, что ты меня не любишь.
— А для тебя это так важно? Ты же — Манон Леско. Тебе не все равно, люблю я тебя или нет?
— Представляешь, не все равно.
Она начала причитать:
— Ты меня не любишь… меня никто не любит… я одна… мне так одиноко… я одна…
— Успокойся. Все могло бы быть сейчас хорошо, если бы ты не совершила тогда той досадной ошибки. Дернул тебя черт лгать так непродуманно. Я всегда тебе говорил, что лгать надо наверняка, без сбоев. И эта история с беременностью. Признайся, что ты все это выдумала? Ну, признайся.
Ее слезы мгновенно высохли. На меня смотрели спокойные злые глаза.
— Ну, и скотина же ты!
— Браво! Ты уже не материшься! Какой прогресс!
Она лезет ко мне со своими когтями, но я заламываю ей руки. Потом броском с подстраховкой опускаю на пол. Я начинаю ее раздевать. Она сопротивляется. Потом говорит совершенно спокойно:
— Родь, перестань. Я не хочу.
Подходит к окну. Поправляет одежду.
— Ну и дурак же ты, Кисыч! Вечно отпускаешь меня в самый неподходящий момент…
Лежим на полу, прикрывшись одеялком, помнящим мое детство. Она встает, накидывает на плечи свитер и выходит на балкон.
На кафеле холодно. Ночь тиха и таинственна.
— Ты изучал и изучаешь меня, но ты меня не любишь и никогда не любил.
— Ты права, но не вполне. Когда я позвонил тебе в первый раз, я думал, что смогу исправить тебя, если ты в меня влюбишься. Я действительно играл роль, но играл честно. Даже сам во все это поверил. Только не помню уже перехода, когда игра стала реальностью. Я полюбил тебя. И сейчас люблю. И в дни разлуки умирал с тоски. Хотелось к тебе. А ты гуляла с эмвэдэшниками.
Она молчит. Думает себе о чем-то и курит.
— С кем ты разговаривал по телефону?
— С твоей бывшей сокурсницей.
— С какой?
— По юрфаку. Зовут Настей. Фамилию не знаю. Мой телефон дал ей Секундов…
— А… Секундов…
— Он думал, что этот звонок поставит точку.
— А…
— Она, между прочим, рассказала о тебе много забавного, впрочем, ничего шокирующего, ничего, что я не мог бы предположить. Если честно, мне все равно, что я еще узнаю о тебе. Я привык жить с двойной моралью. Когда я с тобой, я забываю о принципах. Ты, кстати, иногда этим пользуешься.
— Кисыч, ты не любишь меня.
— Люблю.
— Что она еще рассказала?
— О растрате денег.
— А, об этом!
— О твоей любви к Андрею.
— А вот это ложь!
— Она утверждала, что ты еще долго преследовала его потом…
— Лжет. Она сама была влюблена, как кошка. Теперь я вспомнила, кто она.
Ее голос становится злобным.
Мне становится не по себе.
— Кисыч, ты меня любишь?
— Ты знаешь.
— Обещай мне тогда одну вещь.
— Какую?
— Ну, ты обещай!
— Обещаю.
— Обещай, что не будешь испытывать меня, проверять или как ты еще это называешь…
— Ты сама вынуждаешь делать это. Своей ложью освобождаешь от моральных обязательств. Даешь карт-бланш. Обещай, что не будешь больше лгать.
— Все. Я пошла.
Я гляжу на нее и начинаю хохотать. Настя останавливается, бросает на меня взгляд и улыбается.
Мы любим друг друга еще и еще. А потом засыпаем прямо на полу, прикрывшись одеялком, на котором изображены оленята.
Мне снятся кошмары: приходит бабушка, застает нас… Я несколько раз просыпаюсь и смотрю на часы. Кажется, я так и не уснул.
Половина шестого. Она собирается быстро. Одевается. Никакой косметики. Домашняя и заспанная. Симпатичная и юная.
На улице холодно и морозно. От южного ветра нет и следа. Опять болит горло. Кажется, время обернулось вспять. Мы снова идем от моей бабушки ранним утром. Я снова провожаю Настю до остановки. Снова сажаю на маршрутку, поцеловав на прощание. Когда я подхожу к дому, солнце уже золотит окна. Я раздеваюсь, укладываюсь и засыпаю. Мне снится ранняя осень, осинник, в который я захожу с отцом, и трава, усеянная оранжевыми шляпками грибов. Во сне я переживаю и счастье, и ощущение его скоротечности.
