Девица принесла сдачу.
Я отдал Женьку все деньги, которые захватил с собой, оставив только десятку на проезд.
Я зашел к Васе попрощаться. Он кивнул на прощание. Я вспомнил Люкера из "Сталкера". У него с Васей было мало общего, но Вася кивнул с таким же грустным выражением на лице.
Мело. Перекати-поле носилось по площади, превращая прохожих в снеговиков, обдавая холодом.
Мы дошли до кинотеатра "Родина", точнее до бывшего кинотеатра, до места, где Настя работала в "Нуаре". Невольно вспомнился Новый год с его белыми розами, с нашими ссорами и сексом. Меня передернуло.
— Пойдем к шлюхам!
Я пережил состояние дежавю. Причем, показалось, что это было недавно, во сне. Я постарался вспомнить когда, но не вспомнил.
— Нет, я не пойду. Завтра на работу.
— Мне тоже.
— Да и где ты здесь найдешь шлюх?
— Да вон они! — он показал на другую сторону дороги. За углом дома стояла группа людей. Около них были машины, сверкавшие габаритами, из машин доносилась музыка.
— Да ты что? Ты уверен, что это шлюхи? Это простая тусовка.
— Я тебе говорю. Уж я-то знаю…
Он по-люциферски улыбнулся.
Мне вспомнился Федор Павлович Карамазов.
Я вспомнил детство. Вспомнил, как бабушка говорила, что я должен взять у отца получку, иначе он ее пропьет. Я предложил Жене отдать мне деньги на хранение. В ответ он тупо уставился на меня.
Я подумал, что он заподозрил меня в чем-то неэтичном. В том, например, что я хочу присвоить его деньги, надеясь, что наутро он не вспомнит, куда они делись.
Я разозлился. Разозлился на все: на то, что пытаюсь ему помочь, на то, что терпел его выходки, на то, что позволил ему впутать себя в эту канитель, на то, что плохо думаю о нем в связи с деньгами.
Да что я, собственно? Из-за него переживаю? Что я ему, опекун, что ли? "Разве я сторож брату моему?"
— Да иди ты куда хочешь! Я поехал домой, — в сердцах заорал я и пошел в сторону остановки.
Он меня догнал. Я думал, что он опять начнет меня уговаривать. Однако он был как будто трезв.
— У тебя деньги есть?
— Есть… на проезд. А что?
— На тебе сотню на такси…
— Да ты что, Женя? Время одиннадцать. Все еще ходит. Все в порядке…
Я вспомнил, как ходил пешком от Насти. Когда я доходил то Театральной, считал, что я уже дома. "Она не думала обо мне" — пронеслось в голове, будто стрела.
— А то пойдем, развеемся. Я за тебя заплачу.
— Правда, не надо. И тебе не советую.
Мы с ним попрощались.
Я увидел, как он подошел к какому-то мужику, протиравшему стекла автомобиля. Они о чем-то поговорили. Женя сел в машину. Потом из-за угла вышли две девицы и сели на заднее сиденье. Женя знал, что говорит.
Неожиданно мне стало страшно за него. Появилось скверное предчувствие.
Я развернулся — и через парк пошел к остановке…
После расставания с Настей мне нравилось бывать у бабушки. Ее спокойная рассудительность, безмятежность ее жизненного уклада, покой, царящий в квартире, убаюкивали, придавали сил. Ее квартира ассоциировалась с часами покоя и отдыха. Сюда, сюда приходили мы, когда отец пил, когда дед, еще живой, еще не погибший дед, пил.
Очищенная до блеска кухня и комната, залитая лучами света, свежий воздух, хрустящее и душистое постельное белье, светлые воспоминания детства — вот что я находил здесь.
Здесь я изучал логику. Здесь изучал латынь и читал Томаса Манна. Сюда приходил я после тренировок…
Телефонный звонок застал меня врасплох. Бабушке редко звонили. Обычно сюда звонили те, кто хотел найти маму.
Подходя к телефону, я не мог отделаться от предчувствия, что это Демоническая. Это было тем более неприятно, что первый звонок ей я сделал с этого телефона, находясь в кладовке.
— Привет! Узнаешь?
Я не узнал, понимая, что это кто-то из призраков прошлого.
— Конечно!
— Ну и кто я? — спросил озорной голос, переливаясь до боли знакомыми интонациями.
Я готов был узнать, но не хватало каких-то секунд.
Возникла неловкая пауза.
— Эх, ты! — раздалось в трубке.
По этому "эх, ты" я и узнал ее. Мартынова.
— Что "эх, ты"? Я тебе сразу узнал, Света.
Одновременно с этими словами я прошмыгнул в кладовку, закрыл за собой дверь и сел на пол, настраиваясь на долгий разговор.
— Рассказывай, чем занимаешься.
— Работаю в школе… Живу… А ты откуда звонишь? Небось, по делу?
— Ты угадал, как всегда. Приехала на сессию.
— А живешь-то где?
— Угадай!
Я слышал в трубке голоса и смех.
— В общежитии?
— Да.
Ее голос начал раздражать, как и раньше.
— Хочешь встретиться? — поинтересовался я.
— Если у тебя нет никаких дел.
— Говори, где и когда.
— Около Дома быта. В девять.
— Хорошо, буду.
— Только не опаздывай, а то на улице холодно.
— И ты тоже…
Я посмотрел с бабушкой телевизор, поужинал, а потом, не торопясь, двинулся на встречу. Меня переполняли воспоминания. Вот перед глазами проплыло знакомство со Светой после чтения "Бездны" Леонида Андреева. От этого воспоминания повеяло легким и юным. Еще не утраченными иллюзиями. Здоровьем. Отсутствием страданий. Подготовкой к выпускному. Верой в себя, в свое призвание, в свою судьбу. Я прощался с юностью, прощался с Самохиной и видел перед собой ее новое воплощение — юную, похожую на Жеребко, Свету.
Передо мной проносился год непонятных отношений с ней, тем более непонятных, что она так много позволила в первый вечер. Вспомнился дождь, парк с зайцем-злодеем, парк, который тогда, в тот самый момент, когда я целовал грудь Мартыновой и гладил ее ноги, обтянутые нейлоном, напоминал август 1995, август, во время которого я с Секундовым проходил практику. Лаборантка Лариса источала сексуальность и позволяла любоваться роскошной грудью, когда мы сидели на кафедре истории языка и составляли каталог журнальных статей.
Жизнь уходила так же, как дождь, стекающий в канализационные люки. Я не умер от неизвестной болезни. От неизвестной болезни умерла лишь кошка. Передо мной открывалась жизнь, полная чудесных открытий, полная обещаний и надежд. Эта жизнь нашептывала загадки, которые во что бы то ни стало следовало разгадать. Я безмятежно жил у бабушки и ждал начала учебного года, изучения высоких неведомых наук, радостных откровений.
Обо всем этом я думал и тогда, заваливая Свету на скамейку, задирая ей юбку: об утраченных иллюзиях, о несбыточных мечтах, о будничном протекании жизни. Что казалось безмерным и сказочным, обратилось лишь в цепь обычных будней, растянувшихся на пять лет. Логично было предположить, что и дальше будет все то же. Сейчас еще можно было опьянить себя запахом ее тела и упругостью ее груди, но вечер закончится, и суровая действительность поставит меня на место.
Я вспомнил, как радостно летел на встречи со Светой. И это тогда, когда Катя была тяжело больна. Света же не приходила на эти встречи. Она не прогоняла меня, но и не приближала. И эта неопределенность жгла сердце.
Я шел на встречу с этой девушкой, теперь уже женщиной, молодой матерью, и думал о том, что когда-то очень давно любил ее. Я пытался понять природу моего чувства к ней, но не мог…
А память влекла все дальше, эпизодично открывая книгу жизни: знакомство с Леной, подготовка к армии, жажда обрести знание любой ценой, разочарование, последняя встреча с Мартыновой, с ее матерью и с ее братом, встреча в общежитии, встреча, с целью отдать историческую грамматику, которую я сделал для нее. А в это самое время внизу ждала Лена Сидорова. Армия. Настя. Настоящее, превратившееся в цепь усилий, которые необходимо затрачивать, чтобы поддерживать существование. И вот теперь призрак моего прошлого зовет меня.
Ей от меня что-то нужно. Иногда казалось, что нет ни одного человека, которого она бы просто любила. Даже от своего будущего мужа ей было нужно кое-что: он должен был усыновить ее ребенка, взять ее и содержать. А она бы взяла от жизни то, что не успела, то, что не смогла. Теперь бы она смогла взять от жизни все. Больше ей для этого подходил я, но после армии она не могла подобрать ко мне ключей. Она поняла, что уже ничего не значит для меня. Ничего. И вот теперь этот звонок.
